задуманное. Тем более, в вашей беседе замешано то, что вы просили у негонемалую сумму денег. Я думаю, что не стоит предавать все это широкой огласке. Апротив обвиняемого, к сожалению, все улики и никакого алиби. Побеседовали, таккак это было необходимо для соблюдения всех формальностей, и все! Тем более чтовам, как инвалиду первой группы, противопоказаны любые волнения!
— Ленка! Зачем тыпросила у Ника деньги? — с недоумением посмотрел на жену Стас.
— Да просьба быласамая безобидная! — успокаивающе улыбнулся ему следователь.
Он потянулся закакой-то бумажкой.
То ли, пропуском навыход.
А может, ираспечаткой ее разговора.
И Лена, опасаясь, чтосейчас раскроется тайна, которая в первую очередь нужна для самого Стаса — ведьона объяснила по телефону Нику, для чего ей нужны эти деньги, торопливовоскликнула:
— У вас вообщесоблюдаются здесь тайны следствия или нет?
— Конечно,соблюдаются!
Лицо следователясразу стало чужим и недоступным.
— Тогда я не хочу,чтобы мой разговор с Ником был известен еще кому бы то ни было!
— Даже мне?! —изумился Стас.
— А тебе — тем более!
— Но почему?
— Я тебе дома всеобъясню, — умоляюще положила пальцы на его руку Лена, надеясь, что по дорогеуспеет придумать что-нибудь правдоподобное…
Стас тут же выдернулруку.
Нахмурился…
— Ну-ну, — остановилих следователь. — Только семейного скандала в этом кабинете еще не было!
И добавил:
— Вам не стоит терятьна это силы и время. Особенно сейчас. Если вы действительно хотите помочьсвоему другу, то срочно наймите толкового адвоката. Воспользуйтесь, наконец,теми связями, которые имеют, ну, вы сами знаете где, ваши родители!
Глава третья
ГОРДИЕВ УЗЕЛ
1
Лена крепилась изпоследних сил…
Прошел без малогомесяц…
Стас никак не могпростить Лене того, что она скрыла, зачем просила у Ника деньги.
И до сих пор нежелает признаться!
Сама ведь предложиланичего никогда не скрывать друг от друга.
А тут…
Хотя быпосоветовалась сначала.
Да и пусть даже безсовета позвонила.
Но после-то можносказать!
Что еще за тайны вих, казалось, самой счастливой и крепкой семье?
Он мучился, страдализ-за этого.
Но поделать с собойничего не мог!
Каждую субботу ивоскресенье они ходили в храм.
Исповедовались.
И… не причащались.
Стас, прекрасно зная,что к Чаше ни в коем случае нельзя подходить, если не примирился со всеми иимеешь на душе что-нибудь хотя бы против одного человека. Иначе святоепричастие будет не во спасение, а, наоборот, страшным грехом!
А Лена — потому чточувствовала свою, хоть и невольную, но все же вину перед Стасом.
Она крепилась изпоследних сил.
Несколько раз готовабыла рассказать обо всем Стасу.
Но, понимая, что этанебольшая победа, в конце концов, неминуемо обернется большим поражением, впоследний момент просто каким-то чудом удерживала себя.
Она была растерянатем, что Стас оказался таким упрямым.
За все это время онни разу не возвращался к книге.
Ссылался наусталость.
На то, что емунекогда…
Шло время, студентыто и дело звонили, спрашивали, когда приходить за новым текстом.
Радостно сообщили,что им удалось уговорить журналистку заняться редактированием текста ипрофессиональной корректурой.
А она не знала, чтоим сказать.
Да и даже, что теперьдумать самой — не знала!
Ведь вся ее жертваоказывалась напрасной.
Если разобраться,молчит-то она из-за книги.
А книга — ненадиктовывалась!
Прямо какой-тоГордиев узел получился.
АлександруМакедонскому удалось его разрубить.
Но она-то не великийрешительный полководец, обладавший, к тому же большой силой, а слабый простойчеловек.
В чужом доме.
Где свекровь уже явнопредвкушает победу.
А Стас перестал бытьзащитой и, кажется, даже постепенно начал склоняться на ее сторону…
Оставался СергейСергеевич.
Но он почти все времяпроводил в клинике.
Уезжал и возвращалсязатемно.
И только лишьподбадривающее улыбался ей: мол, терпи, перемелется — мука будет!
Но пока была немука̀, а одна му̀ка.
Горбуша — и таотказалась принимать еду и пищу.
На икру, которую поочереди приносили ей то Лена, то Стас — она даже не смотрела!
Словно ждала, что ониодновременно начнут кормить ее, как это бывало раньше!
Замолчала.
И наотрезотказывалась повторять даже свои самые любимые слова.
Врач-ветеринар,добрая опытная старушка, которая пришла по их вызову, внимательно осмотрелаптицу.
Порадовалась, что уних всего лишь ворона.
А то на Старом Арбатеи в других престижных районах Москвы все больше броненосцы да крокодилы,которые только и норовят, если чуть зазеваешься, откусить руку.
И сказала, что воронасовершенно здорова.
Просто чем-то оченьрасстроена.
Скорее всего, у неескрытый сильнейший стресс.
Птицы и домашниеживотные, объяснила она, так привыкают к людям, что живут с ними одной жизнью —очень близко принимая к своему маленькому сердцу как их радости, так и беды.
Она изучающепосмотрела на отстраненное от молодой красивой жены лицо Стаса и измученные,явно больные, глаза Лены, вздохнула.
И сказала:
— Единственное, что,помимо здорового морального климата в доме, я могу порекомендовать вашей беднойвороне — так это свежий воздух, да чтобы летала побольше! И помнить, чтоглавная причина ее болезни может быть в первую очередь — в вас самих…
Лена так надеялась,что состояние Горбуши смягчит Стаса и разрушит возникшую между ними стену.
Но даже это непомогло им…
2
Свекровь обвеланевестку изучающим взглядом…
— Леночка, а тебя непогубит эта Москва?
Лена чуть было непоперхнулась от этих слов.
В кои-то веки онаразрешила себе кружочек сухого овсяного печенья.
Такое — маленькоесладкое утешение в Великой пост.
Тем более чтопеченье, судя по надписи на упаковке, украшенной изображениями храмов, былопостное.
Ни яичного порошка внем, ни даже следов молока.
И день — не среда илипятница.
Хорошо хоть размочитьуспела его перед тем, как отправить в рот…
А свекровь, с которойона обедала вдвоем и которая до этого несколько раз лишь намекала на то, что вдеревне сейчас гораздо лучше, чем в Москве, поведя атаку уже напрямую,продолжала:
— Март — самоетяжелое у нас время даже для совершенно здоровых людей. Начинает таять снег. Ивесь тот мусор, который, выбрасывая, прятали под ним, начинает гнить и заражатьвсе вокруг. Мы-то, как говорит Сергей Сергеевич…
В это самое мгновениезазвонил телефон, и свекровь со словами: «Легок на помине!» кратко поговорила смужем.
— Что-то там у него смашиной. Сломалась на полпути. Плетется теперь кое-как в автосервис, —объяснила она и, беря бутерброд с сырокопченой колбасой, продолжила: — Мы имеемиммунитет. А вот тебе каково? Из экологически чистейшей Покровки, где воздухтолько лечит, а не калечит — да всем этим дышать. Вон — ворона, котораягенетически приспособлена к разным помойкам, и то не выдержала! Смотреть на неебольно. Да и ты последнее время вся какая-то вялая, бледная. А какой румяной,веселой выглядела, когда приехала!
До окончательновывода, то есть предложения Лене хотя бы временно, на этот действительнонездоровый столичный период, съездить в Покровку, оставался всего лишь одиншаг.
Но свекровь пока нерешилась на него.
И сделала еще одинпромежуточный ход.
— Хотя бы постослабила, что ли!
Лена хотелавозразить, что хлеб и вода еще никому не сделали вреда, но тут ей стало такнехорошо, что она даже покачнулась.
— Гляди, до чего себядовела! — всплеснула руками свекровь. — А ну немедленно, давай, ешь колбасу исыр!
— Нет-нет! — как нислабы были у нее в этот момент губы, решительно отказалась Лена. — Это у меняиногда бывает. Давление, наверное, резко понизилось…
— Час от часу нелегче! — встревожилась свекровь. — Может у тебя это просто — женские дни?
Лена как-то страннопосмотрела на нее, будто вспоминая что-то, и неопределенно пожала плечами:
— Да н-нет, кажется…
Свекровь, в своюочередь, обвела изучающим взглядом невестку и, отогнав какие-то свои, судя поизменившемуся выражению лица, испугавшие ее мысли, сказала:
— Ну, тогда отнизкого давления первое средство — крепкий кофе. Надеюсь, хоть он в пост незапрещен?
— Нет, — через силуулыбнулась Лена. — Кофе, говорят, вообще первыми научились делать коптскиемонахи. Они подметили, что козы, которые объедают кофейные кусты, всегда бодрыи мало спят. И стали заваривать его зерна, чтобы самим было легче выстаиватьдолгие ночные службы…
Кофе после очереднойнаполовину бессонной ночи, когда она проворочалась на диване, переживая из-за