их отношений со Стасом, был ей сейчас и правда, как нельзя кстати!
Она захотела пойтизаварить его.
Но свекровь, оставивна столе недоеденный бутерброд, как обычно не позволила невестке хозяйничать накухне даже в таком простом деле.
Встала и пошла вседелать сама.
Глядя ей вслед, Леналишь вздохнула.
Надо же, как можетуживаться в человеке прямо противоположное.
Чужая и родная…
Чрезвычайнозаботливая и до жестокости неуступчивая…
Особенно, когда речьидет об интересах ее сына, дороже которого не было никого и для самой Лены.
Поэтому и обижатьсяна нее не было никакой возможности.
Да и разучилась онаобижаться.
Давно привыкла кмысли, которую вычитал еще Ваня в духовной книге, что в любой чужой, даже,казалось бы, необоснованной обиде есть пусть крошечная, но все равно доля твоейвины! Значит, вольно или невольно дал повод к ней. Хотя бы одним своим видом…
За этимиразмышлениями она и не заметила, как свекровь сварила кофе.
Только увидела, какона уже вошла в зал с небольшим подносом, на котором аппетитно куриласьхарактерным кофейным дымком маленькая чашечка.
Лена с благодарнойулыбкой потянулась к ней.
И тут…
Такого с ней никогдаеще не было.
Ей всегда нравилсязапах кофе.
Но сейчас от неговдруг повеяло таким неприятным, что ее затошнило, замутило.
К горлу подкатилкомок.
И она, не в силахдаже извиниться, зажав ладонью рот, вылетела из стола — в ванную комнату.
В зал она вернуласьеще более бледной.
Тихо присела за стол.
— Ничего, это бываетпри резких перепадах давления. Пей! — не сводя с нее испытующих глаз, протянулаей кофе свекровь
— Нет… не могу… —испуганно затрясла головой Лена. — Простите, если можно, унесите его,пожалуйста, поскорее… Сами!
Свекровь отнеслачашечку на кухню.
Встала напротив Лены.
И осторожно спросила:
— Леночка, а тыслучайно немножечко не беременна?
— Не знаю, у меня нетеще в этом опыта, — растерянно отозвалась та. — Но, кажется… да!
— О, Господи! Я так идумала! Только этого еще не хватало…
Свекровь тяжелоопустилась на стул.
— У меня тоже былотакое на запах. Только не кофе, а мужской туалетной воды и особенно одеколона.Сергей Сергеевич до сих пор помнит. И не пользуется никакими дезодорантами. Нувот что, — порывисто встала она. — Давай, собирайся!
— Куда? — испугаласьЛена.
— В поликлинику,благо, она в соседнем доме, и время приема еще не закончилось. Проверишься.Может, еще ничего и нет…
Давая понять, что этоне подлежит обсуждению, свекровь тут же принялась убирать со стола.
— Посуду потом помою!— выходя из кухни, сказала она. — А то сама от волнения ее перебью!
И ушла одеваться вродительскую комнату.
Лене не оставалосьничего иного, как безропотно подчиниться.
— Ох, Горбуша, —входя к себе, вздохнула она. — Вот это новость! И радоваться надо, и… Как быСтасик теперь совсем меня не возненавидел. Одним словом, как ты говоришь: «Ура!Кошкараул…»
3
Это невозможнобыло выразить никакими словами…
— Ну что я могу вамсказать… — после экспресс-анализа и осмотра начала врач, с недопустимострашной, судя по табличке на двери, фамилией для медика — «Смертина», обводястрогими глазами застывших в ожидании свекровь и Лену.
Это была молодаяженщина, лет тридцати пяти-сорока.
С миловидным лицом,которое несколько портило волевое, почти мужское выражение.
И очень ухоженными,красивыми пальцами.
— Вы действительнобеременны! — привычно сообщила она.
И не понять было поее тону — радовала она этим свою пациентку или, наоборот, пугала.
Свекровь,вызвавшаяся, как и Стас, сопровождать Лену на основании того, что та являетсяинвалидом по зрению, сдавленно охнула.
И тяжело опустиласьна заботливо поднесенную ей пожилой медсестрой-акушеркой табуретку.
Лена же, несмотря навесь трагизм положения, в которое она попадала, невольно заулыбалась, просияла.
Виной тому былосовершенно незнакомое ей чувство, которое охватило все ее существо от такойновости.
У нее будет ребенок…
Да что там будет — онуже в ней!
Весь мир, начиная сэтого небольшого кабинета, вдруг стал необычайно огромным и, даже при ееслабом, почти нулевом, зрении, налился такими яркими, сочными красками, которыхона еще никогда и нигде не видела в жизни!
Это невозможно быловыразить никакими словами.
Даже Стасик и тот накакое-то время отошел на второй план.
Для свекрови — увы! —судя по ее обреченному взгляду, все стало черно-белым.
А для врача,наверное, как обычно в ее будничной работе — вообще бесцветным.
— Присаживайтесь! —велела она Лене и принялась равнодушно заполнять ее карточку.
Задавая вопросы стакой настойчивой жесткостью, какую не позволял себе даже оперативник изследственного комитета.
Отвечая, Ленаосмотрелась.
В кабинете было двастола.
Один, побольше, передкоторым она сидела — для врача и второй, совсем маленький, в углу — медсестры.
Еще в нем стоялакушетка, соединенная разноцветными проводами с компьютером.
В глаза сразубросилось цветное пятно на столе медсестры.
Лена прищурилась и —да, точно! — это была икона.
Пресвятой Богородицы,державшей на руках Богомладенца.
Который оглядывалсяна занесенные над Ним орудия будущей крестной казни.
Сама медсестра,перехватив ее растерянный взгляд, подбадривающе кивнула.
И Лене сразу сталокак-то спокойнее.
Оказывается, у неебыл здесь надежный союзник.
Тем временем, врачзаписала все, что полагалось в таких случаях.
И тогда свекровь —слово в слово повторив диагноз и предостережение профессора-окулиста — сослабой надеждой спросила:
— Мы с мужем, он,кстати, академик, известный во всем мире кардиохирург, несколько лет ждали, покая забеременею Стасиком. А тут — так вдруг… сразу… Может, это какая-то ошибка?
— Исключено! —отрезала врач.
Однако — упоминание овраче-академике не прошло мимо ее ушей.
— Но чтобы васокончательно успокоить, давайте проверим это и на аппаратуре! Ложись! —обращаясь подчеркнуто на «вы» к свекрови и переходя на «ты» с Леной, указалаона пальцем на кушетку.
— Зачем? — испугаласьта.
— Сделаем УЗИ! Хотя яи так скажу, что там уже есть горошинка!
Медсестра, делая этотак, чтобы видно было одной Лене, предостерегающе покачала головой:
«Мол, ни в коемслучае!»
Лена, действительно,была не одна в этом кабинете.
— Нет! — решительноотказалась она.
И медсестраодобрительно кивнула.
— Почему? —удивилась, уже включившая аппарат, врач.
— Я не хочу лишнийраз облучать своего ребенка, — еще непривычно выговаривая это сладостное слово,объяснила Лена.
— Какого ребенка?! —не поняла врач.
Медсестра сделалабыло шаг к ним.
Словно желаярвануться на помощь будущей матери.
Но врач, боковымзрением уловив это, резко оглянулась и сурово посмотрела на нее.
Медсестра, вздохнув,сразу вернулась к своему столику и сделала вид, что внимательно перебирает нанем учетные карточки…
Лена снова осталасьодна.
Вовремя вспомнив, чторядом с ней Господь, сказавший «Не убий» и, в конце концов, она — сестра братаГероя России, она решила не сдаваться.
Уже собралась доконца доказывать, что в ней никакая сейчас не горошина, а настоящий живойчеловек.
Слушающий весь этотразговор и прекрасно понимающий все.
Но врач неожиданно нестала спорить.
— А, впрочем, УЗИ ужене имеет никакого значения. Все равно с таким противопоказанием — только, какговорится, сэкономим электроэнергию! И не будем даром терять время!
Она взяла из стопкинебольшую бумажку и протянула ее Лене.
— Что это? — непоняла та.
— Направление нааборт. Завтра с утра моя смена. Время для вас самое удобное. Рука у меня, всеговорят, легкая. Так что ты почти ничего не почувствуешь!
Рука Леныостановилась на полпути.
И листок снаправлением упал на пол.
Лена, чтобы не бытьстоль неучтивой, наклонилась за ним.
Но тут с нее спалиочки.
И она беспомощнопринялась шарить руками на скольком линолеумном полу.
— Вот видите, — сжестокой усмешкой заметила врач. — Ну куда тебе, такой, еще рожать? Даже еслипроизойдет чудо, и ты во время родов совсем не ослепнешь с такой слабойсетчаткой, как будешь потом ухаживать за ребенком? Ведь мало его родить. Егопеленать, кормить, купать прогуливать надо!
— А еще ее мужу,моему сыну, учиться надо — в университете и институте, — поддакнула свекровь,поднимая талончик и очки, которые, впрочем, не стала сразу возвращать Лене,отчего та продолжала оставаться совсем беспомощной. — Он ведь у нас готовитсястать писателем!
— Тем более! — с еще