вается возле урны, вокруг которой курят люди. Коллега тоже закуривает и смотрит в телефон, пока Чеев обзванивает родных и сообщает, что долетел благополучно. «Ну, слава богу!» — не сговариваясь, говорят бабушка и папа с мамой. «Посмотрим», — думает Чеев, оценивая подозрительно бодрое поведение коллеги.
Начинает светать, коллега увлекает за собой Чеева к толпе других людей, уже не курящих, а ожидающих автобуса. Когда автобус приходит, они залезают внутрь, расплачиваются. Как перед посадкой в самолет, долго и неторопливо едут по окраинам — теперь Москвы, что, оттаивая после снегопада, вся какая-то серенькая и скучная. Чееву неизвестно, правда, чего он, собственно, ожидал.
Затем они спускаются в метро. Коллега молчалив и рассеян, его занимает переписка, он ведет ее, неуклюже тыча большим пальцем в экран телефона, и при этом коварно улыбается неизвестно чему, но предчувствия у Чеева нехорошие. Они и до гостиницы плетутся, потому что коллега получает очередной сигнал пришедшего сообщения, замедляет шаг и отвечает на ходу. Ничем хорошим такое общение старших товарищей не заканчивается, даже когда они путешествуют по области. Вечно влекут стариков алкогольные и амурные приключения, воскресшая любовь и давняя дружба обнаруживаются ими в разных частях региона, окормляемого газетой.
В гостинице заселение с двух, сейчас едва десять утра — не так уж много, если подумать, осталось ждать, но коллега доверительно сообщает:
— Ты заезжай, вещи занеси, я позже подтянусь, мне тут надо… — Вид у него, будто он отпрашивается в туалет с урока.
Не дожидаясь ответа, коллега растворяется в заново начавшемся снегопаде, оставив Чеева куковать в лобби среди мрамора, где еще не убраны натоптанные ими следы. Повсюду тут бархат, люстры театрального вида, косящиеся охранники. Секьюрити то и дело бросают на Чеева токсичные взгляды, как бы говорящие: «Ну и что ты тут потерял, болезный?» — на что Чеев отвечает им выражением лица, которое подразумевает ответ: «А хрена ли мне еще остается?»
Вскоре Чеев все же обживается рядом с вещами коллеги, находит розетку, ставит смартфон на зарядку, и уже не сильно становится тоскливо за просмотром всякой дури в интернете. Между делом выясняет, зачем он сюда приехал, то есть разыскивает в сети фигуранта своей будущей фотосъемки, уточняет, чем тот на самом деле заслужил внимание редакции их газеты. Ведь по герою грядущего материала и не скажешь, что он чем-то замечателен: с виду обычный такой алкоголик. А оказывается — театральный деятель, член нескольких творческих союзов, кто бы мог подумать? Какие-то постановки у него там, одна краше другой. Чеев раскапывает в нескольких видеохостингах фрагменты из этих спектаклей, но здраво оценить качество декораций и игру актеров мешает качество съемки, посторонние шумы и что все это отрывочно, едва ли каждый ролик со спектаклем длиной больше двух минут. Но в зале смеются, значит, вроде норм. Смотрит на карте, далеко ли от гостиницы будет происходить праздник. Близко — пара километров почти по прямой. В театре, название которого знакомо, но и только.
Его сидение время от времени прерывают родители и бабушка, осведомляются, как у Чеева дела, не обижают ли его там. Три раза Чеев рассказывает историю скрывшегося в каменных джунглях коллеги.
— Так чего ты хотел? Ты же с Вадиком поехал. Считай, это редакционное испытание — поездка с Вадиком. Значит, тебя в газете приняли и думают, что ты в доску свой, — говорит папа, знакомый с редакционной кухней. — Просто забей. Представь, что ты один приехал. Ты же переживал, что ты в номере будешь не один? Судя по тому, как все пошло, можешь раскладываться там как у себя дома, никого не будет.
— А вещи его? — беспокоится Чеев.
— Нашел о чем думать! Привезешь обратно, да и все. Не забудь пару тыщ за это с Вадика стрясти, чтоб не наглел.
Вот так, довольно скоро, пролетает несколько часов, и Чеева приглашают на ресепшен. Он, беспокойно оглянувшись на баул коллеги, зачем-то спешит, торопливо вытаскивает паспорт, краснеет, потому что за стойкой девушка, наверняка его ровесница, очень милая такая, но смотрит строго, будто все про Чеева знает. Между прочим спрашивает, курит ли он, и хотя Чеев не выносит сигарет, все равно рдеется еще больше, будто его уличили. Есть у Чеева странная черта: при виде симпатичной девушки он сразу представляет, что женился на ней, прикидывает, как хорошо будет с ней в браке, какие у них будут дети, насколько ее родители адекватнее, чем его родная семья. И все это — лишь при мимолетном взгляде на шею, на руки, носик. То, что девушка может угадать и такие мысли, тоже вгоняет Чеева в краску. Началось подобное довольно рано, когда о браке было думать странно. В тринадцать Чеев влюбился в гостившую у них неделю двоюродную сестру, внутренне возмущался порядкам, которые не одобряли браки между кузиной и кузеном.
«А ведь если подумать, то ведь встречу ее на улице и даже не вспомню, где видел», — размышляет Чеев, получив ключ-карту от номера. Он чувствует неловкость, что думает про нее подобное, покуда ковыляет в сторону желанных после перелета и ожидания душа и постели. Удивление размером номера, который больше, чем родительская квартира, а про съемную малосемейку и говорить нечего, отвлекает Чеева от самокопания. Он мстительно роняет сумку Вадика чуть ли не на пороге, перешагивает через нее, сбрасывает ботинки, осторожно, как кошка, обходит две комнаты, два туалета и ванную, где находится собственно ванна, а еще душевая кабина и еще один унитаз, ну и всякая прочая мелочовка. При этом тут так свободно, что можно впихнуть еще кухонный гарнитур. Жаль, что уезжать отсюда нужно завтра в шесть утра, а то… А что «а то»? У Чеева нет знакомых в Москве, вписку он тут устроить не может. Разве что Вадик притаранит падших женщин, но тогда проще и здоровее будет пойти погулять на свежем воздухе или сразу выписаться и уехать в аэропорт.
Чеев смотрит на телефоне, сколько осталось до мероприятия, которому посвящена командировка. У него есть четыре с лишним часа. Есть не хочется, поэтому Чеев лезет в душ, затем заводит будильник, включает телевизор и отключается, но не сразу. Простыня настолько гладкая, что невозможно лежать, согнув ноги, наволочки на всех трех подушках крахмально поскрипывают, чуть ли не как пенопласт по стеклу. Чеев ворочается и думает: «Вот ты свинья, в хостел бы тебя или куда-нибудь в номер под Сысертью» — и внезапно просыпается от веселого сигнала будильника. Коллеги нет.
Чеев звонит ему. Вопреки ожиданиям, Вадик сразу же берет трубку, успокаивает Чеева уверенным голосом:
— Иди, не жди меня. Я не приду. Чего мне там делать? Я у него уже брал интервью с год назад вроде бы. Наклепаю чего-нибудь. Да даже если из головы возьму, кто будет проверять?
— Вадим Григорьевич… — пытается вразумить его Чеев, но не находит слов.
— Да чё ты паришься? — не понимает Вадик. — Главное, ты, блин, сумей его запечатлеть, ну и еще каких-нибудь кадров там наснимай. Сам его расспроси, если поймаешь. Давай, студент, пока-покедова. Развлекайся там.
«Да и хрен с тобой», — решает Чеев. Еще раз лезет в душ. Приободренный неожиданной свободой, принимается напевать про свет звезд, коснувшийся крыс, причем одной из них назначает Вадика. Тщательно мажется дезодорантом, одевается, хватает фотоаппарат, насвистывая, шагает на выход.
Охранникам он уже не любопытен, будто пропитался духом гостиницы и поэтому стал неразличим для них до степени невидимости. В фойе имеется аппарат для чистки ботинок, который Чеев тут же пускает в дело, хотя и понимает, что, пока дочапает до места, ботинки станут такими же, как до щетки и крема.
Чеев идет по центру и не может поверить, что находится в другом городе, на другом конце страны. Да, все благоустроеннее как будто, здания древнее, они похожи на краеведческие музеи, поставленные бесконечной чередой по обе стороны дороги. Из кованых оград и над кирпичной кладкой нескольких попавшихся на пути церквей торчат сырые ветви каких-то деревьев — не тополей точно. Вроде акации или яблони, может быть клена, — тонкие, длинные, густые и прочные, потому как не обламываются под тяжестью облепляющего их снега. Ему нравится, как пахнет камнями, асфальтом, корой, бензином. И пусть в центре его города запах почти тот же — сам он живет на окраине, редакция тоже на периферии, за ж/д вокзалом, не в бараке, но окруженная чем-то вроде бараков. Поэтому Чеев чувствует себя не на работе, а шляющимся просто так в выходной день.
Его хватает за рукав суровая пожилая женщина и спрашивает как пройти. Уверенностью взгляда и требовательностью голоса она напоминает Чееву его собственную бабушку.
— А я не из Москвы, — почему-то хвастается Чеев.
— Да я вижу, — заявляет она. — Но у вас у всех же сейчас карты в карманах.
Чеев вынужден согласиться. Показывает ей дорогу, говорит, где сесть на трамвай. Женщина отпускает его и уходит. Только тогда Чеев замечает, что к бабульке прилагается маленькая девочка со скрипичным футляром в руке. До этого Чеев просто не мог отвлечься то от суровых голубых глаз пожилой женщины под стеклами квадратных очков, то от экрана смартфона.
Он еще только на середине пути, а меж тем начало мероприятия через двадцать минут, нужно ускориться, но не успевает Чеев пройти до ближайшего перекрестка, а его снова окликают.
Переулок. Девушка загнала машину на удачное, как ей казалось, парковочное место, прикрытое ровным снежком, и теперь автомобиль по брюхо в сугробе. Тут же и ее молодой человек плюется от досады и виновато грустит, да и девушка невесела. Молодой человек просит подтолкнуть. Чеев оглядывается по сторонам. Только что вокруг было полно всяких прохожих, видом покрепче, нежели Чеев. Сейчас он и девушка переглядываются, а ее молодой человек яростно орудует лопаткой под колесами и подсовывает туда обломанные с ближайшего куста черные ветки. Понятно, что выбора у Чеева просто нет. Он кладет сумку с фотоаппаратом на багажник, упирается в корму автомобиля. Молодой человек прыгает внутрь машины, Чеева обдает выхлопом и снежными брызгами вперемешку с древесной трухой, но Чеев при всем этом ощущает азарт, а не досаду. Ему интересно, получится ли у него справиться и раскачать несколько тонн заленившегося металла. Почти сразу становится понятно, что дело пойдет. Машина оказывается на удивление легкой и с готовностью отдается на волю все более широкой амплитуды, куда увлекают ее водитель и Чеев, затем вырывается на твердую почву.