Но без ее добровольного согласия он не имеет права снова затеять любовную игру. На то, чтобы она захотела, нет никаких шансов, уныло думал он. После всего, что он ей причинил, она долго еще не сможет смотреть на него без отвращения. Через мягкий, бугристый матрац он спиной ощущал ее тепло, недоступное для него, несмотря на такую близость.
Надо было хоть что-то предпринять, чтобы успокоить ее, унять инстинктивный страх. Очень возможно, что всему сказанному им она не поверит, что естественно в ее положении. И все же он чувствовал свою вину за ее тревогу и решил хотя бы попытаться ослабить ее.
— Нэнси, я вам хочу кое-что сообщить.
Она ничего не ответила, и у него не хватило духу взглянуть на нее, чтобы увидеть выражение ее красивого лица.
— Я никого никогда не убивал, не говоря уже о родном отце…
Слова Уоткинса оказались неожиданными для Нэнси, так что она вздрогнула и пристально взглянула на него. Он по-прежнему прикрывал рукой глаза.
— Не убивали? Тогда за что же вам дали двадцать лет тюрьмы?
Она была достаточно взрослой, чтобы знать, что бесполезные мечты сбываются в основном в сказках типа «Красавица и чудовище».
— Представьте себе, Нэнси. Да я бы и не смог никого убить, к примеру сейчас вас.
Интересно, удивлялась Нэнси. Его слова, произнесенные ровным, спокойным голосом, звучали доверительно. Словно он говорил со своим адвокатом. Но и адвокатам нередко врут их подзащитные. Чего уж тут говорить о совершенно постороннем человеке.
— Я репортер, Джо, а не наивный подросток. Я знаю, что тюрьмы полны людей, громогласно заявляющих о своей невиновности. Вы, к сожалению, далеко не первый…
Уоткинс вспомнил, как в начале следствия был поражен недоверием к своим словам, когда гневно отрицал свою причастность к убийству отца. Но после того как двенадцать честных граждан, членов жюри присяжных, вынесли свой ошеломляющий вердикт, он уже не ждал ни от кого ничего иного, кроме осуждения. Это он и получил сейчас от Нэнси. Глупо было чувствовать себя обиженным тем самым ответом, который предвидел.
— Я не надеялся, что вы мне сразу поверите. Но я рассчитываю на то, что, если расскажу правду, вы будете меньше меня бояться.
Пусть лучше считает, что она до сих пор его боится, думала Нэнси, чем догадается, как близка она была к тому, чтобы отдаться ему как желанному мужчине. Но поскольку за последние несколько минут она постыдно расслабилась, его слова послужили ей серьезным напоминанием о необходимости быть настороже.
— Меньше бояться? — усмехнулась она. — А вы бы не испугались под дулом револьвера? Если бы, — она яростно дернула звякнувшие наручники, — вас приковали к кровати!
Джо отнял руку от глаз и сел. Его губы искривились в безрадостной гримасе.
— Верно. Вы из тех женщин, перед которыми бесполезно исповедоваться.
Он полез в карман и вытащил шелковый шарфик, который взял у нее в чемодане. Отмахнувшись от недовольных протестов, он завязал ей рот.
— Сожалею, мисс. Но я не могу оставить вам шанс поднять крик среди ночи.
Вся та невольно нахлынувшая нежность, которую она испытала к Джо Уоткинсу, сразу испарилась. Какой же дурой она была, что не завопила о помощи, когда это еще было возможно!
Она сверлила его гневным взглядом, повторяя про себя самые забористые ругательства, которые когда-либо слышала от коллег в репортерской. Ее глаза метали молнии в его равнодушную спину, когда он проковылял к входной двери и запер ее на задвижку, а затем направился в ванную. Слыша, как он пустил душ на полную мощность, она еще раз прокляла его последними словами за то, что он лишил ее и этой возможности. Свободной рукой она могла бы сорвать повязку, но не стала этого делать.
Он вышел из ванной с полотенцем вокруг бедер и мокрыми брюками через плечо, которые повесил на вешалку рядом с рубашкой и пиджаком. И только тогда она заметила рукоятку револьвера, торчащую из кармана его пиджака. Все это время он не касался своего оружия, а Нэнси была слишком взволнована, чтобы обратить на это внимание. А она так боялась выстрела! Надо наконец взять себя в руки, иначе никогда не выпутается из этого дурацкого положения.
Джо швырнул одеяло на свою половину кровати. Когда он сел, полотенце немного съехало с мускулистых бедер. Он поднял руки и потер затылок, снимая напряжение. Мышцы играли вдоль его длинной, твердой спины, напоминая ей, как она была бессильна под ним ранее…
Снова одолеваемая мрачными предчувствиями, она отодвинулась на край кровати и свернулась клубочком, положив под голову прикованную к спинке руку.
Косой взгляд, брошенный им через плечо на ее внезапное перемещение, выражал более удивление, чем угрозу.
— Не надо так, Нэнси, — сказал он низким, напряженным голосом. — Я вас больше не трону. Я собираюсь поспать и предлагаю вам сделать то же самое. Нам обоим сегодня здорово досталось.
Уснуть? Как бы не так! Она будет всю ночь бодрствовать и следить за каждым его движением!
— И еще, Нэнси, — продолжал он. — Вам, конечно, интересно, что я сделаю с ключом от наручников?
Он помахал маленькой железкой перед ее носом и сунул в передние складки полотенца, по-прежнему обтягивающего ему бедра.
— Если ночью захотите поискать его, милости прошу.
Он улегся между простынями и потянулся, чтобы выключить лампу.
— Но за возможные последствия я не отвечаю! — усмехнулся он.
Вопреки своим намерениям, Нэнси уснула первой. Джо укрыл ее безобразным зеленым одеялом, чтобы ночью она не замерзла, затем повернулся на свою сторону и приказал глазам закрыться, но безуспешно. Так он лежал долго. Ища тепла в сырой и холодной комнате, Нэнси повернулась спиной и, вздохнув, всем телом прижалась к нему. Ее маленькие, аккуратные ягодицы уперлись ему прямо в живот, заставив его вновь содрогнуться. В таком положении ему ничего не оставалось, как положить ей руку на грудь. Приди, желанный сон, взмолился он, скрипя зубами в предчувствии адских мучений.
Надо было взять в заложники пожилого джентльмена, а не эту роковую женщину, которая словно предназначена для того, чтобы мучить и дразнить его своей красотой и соблазнительностью.
Он и до тюрьмы придавал большое значение самоконтролю, ответственности за свои поступки. То, что произошло после смерти отца, почти полностью разрушило этот внушенный рефлекс. В камере ему нечего было контролировать, кроме собственных реакций. Быть под чьей-то командой, подчиняться ненавистным надзирателям, следящим за каждым твоим шагом, — сугубое мучение. Но злейший враг не придумал бы большего дьявольского искуса для этого идиотского воскресшего самоконтроля, чем заставить лежать в обнимку со своей прекрасной пленницей, даже не пытаясь насладиться ею.
Он мог желать ее — и он жаждал, — но не имел права влюбиться. От этой мысли, столь сокрушительной именно сейчас, он затрепетал душой. Нет, он не должен допустить такую слабость. Утром он освободит Нэнси и завершит побег в одиночку.
Она очнулась от удивительно приятного, нежного прикосновения к своей руке. Спросонья улыбнулась и потянулась так, что хрустнули кости. Затем ей вдруг представилось, что Джо застыл рядом, направив на нее револьвер. Нэнси испуганно напряглась и открыла глаза.
Уоткинс, стоя на коленях возле кровати, нежно массировал ей запястье, освобожденное от кольца наручника. Не было и шарфа, который, перед тем как заснуть, противно лез ей в рот.
Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, что рассвет едва занимается. Однако Джо был полностью одет.
— Доброе утро, — сказал он, когда она привстала, все еще не вполне соображая что к чему. — Сожалею, что вчера пришлось приковать вас и нацепить кляп, похоже, я перестарался.
Она оперлась на локоть и отбросила волосы со лба.
— Ах, вы сожалеете… — протянула она. — А я полагала, что вы до сих пор в восторге.
— Простите меня, если сможете, Нэнси.
Если бы она лучше соображала, то сразу бы поняла, что он искренне расстроен тем, что было сделано. Он протянул ей банку лимонада и положил на постель пачку сырных крекеров.
— Поешьте. Это все, что я смог извлечь из торгового автомата на улице.
Как ни приятно было иметь повод снова шугануть своего непредсказуемого стражника, сейчас ей больше хотелось есть, чем браниться. Сделав хороший глоток лимонада, она нетерпеливо вскрыла хрустящую упаковку и сунула в рот сразу пару оранжевых крекеров. Взгляд на человека, стоящего рядом на коленях, почему-то еще разжег ее аппетит, и она потянулась за второй полновесной порцией.
Джо улыбался, глядя на нее. Не широкой доброй улыбкой, но все же и не обычной кривой ухмылкой. Похоже, что он давно по-настоящему не улыбался. Но в уголках его глаз собрались смешливые морщинки и худощавое лицо заметно прояснилось.
— Что тут забавного? — буркнула она, проглотив все крекеры и доставая новые. Нэнси не видела в этой ситуации ничего смешного.
— Просто этим утром вы выглядите еще более привлекательной, со спутанными волосами и полусонными глазами. Не говоря уже о том, с каким аппетитом вы завтракаете!
Эта двусмысленная реплика в устах человека, похитившего ее, вызвала в ней взрыв негодования.
— Мои волосы спутаны, потому что вы не дали мне возможности расчесаться! А мои глаза сонные, потому что я ночь по вашей милости почти не спала! А что касается крекеров — так наверняка свою долю вы уплели еще быстрее.
Смешно. Она подумать не могла, что такой крутой уголовник, как Джозеф Уоткинс, способен по-детски рассмеяться. Но звук, который он издал, подозрительно напоминал ехидное хихиканье. Она напряглась, стараясь не улыбнуться.
— Леди, — сказал он, — вы утратили связь со здешним миром задолго до меня. Но насчет крекеров вы правы. Я слопал зараз две упаковки.
Он взял из ее рук пустую банку от лимонада и поставил на прикроватный столик.
— Я ухожу, Нэнси. Прощайте.
Она недоуменно моргнула.
— Как это так — уходите? Куда и зачем?
— Куда мне надо. Только придется взять вашу машину, но я постараюсь бросить ее где-нибудь так, чтобы полиция быстро нашла. Рано или поздно вам ее вернут.