Паулюс вспоминал: «Примерно с 28 августа к городу с боями продвигались шаг за шагом 1-й армейский корпус с запада и 14-й танковый с севера. Так как Гитлер и ОКБ – как это было ясно из многочисленных запросов – стали нетерпеливыми из– за медленного хода боев, мне вместе с командующим группировки «Б» генерал-полковником фон Вейхсом было приказано явиться на совещание в Главную ставку Гитлера в Виннице».
12 сентября 1942 года в своей Ставке «Вервольф», расположенной в лесу в 3 км севернее Винницы Гитлер провел совещание с командованием групп армий «А» и «Б», на котором среди других командармов был и Паулюс. Он сообщил, что боеспособность ряда дивизий значительно снизилась из-за длительного наступления. Гитлер спросил: «Когда вы будете держать в своих руках город и берег Волги в пределах города? Для меня очень важно, чтобы это произошло скоро».
Паулюс ответил: «Ввиду только что доложенного состояния наших войск, измученных боями, а также русского сопротивления я не могу назвать окончательный срок. Напротив, я должен просить подкрепления тремя боеспособными дивизиями».
Гальдер предложил передать 6-й армии соединения 4-й танковой армии, расположенные южнее Сталинграда. Гитлер заявил: «Русские на грани истощения своих сил. Сопротивление под Сталинградом следует оценивать лишь как местного значения. К ответным действиям широкого стратегического характера, которые могли бы быть для нас опасными, они больше не способны. Кроме того, северный фланг на Дону получит значительное подкрепление со стороны войск союзников. При этих обстоятельствах я не вижу серьезной опасности для северного фронта. В остальном надо заботиться о том, чтобы скорее взять город в свои руки, а не допускать его превращения во все пожирающий фокус на длительное время».
В конце сентября, когда штаб и позиции 6-й армии посетил командующий группы армий «Б» генерал-полковник барон Максимилиан фон Вейхс, Паулюс говорил об «исключительно тяжелых условиях борьбы в городе при все более упорном сопротивлении русских и наших ежедневных потерях, все больше снижающих боеспособность войск».
Он предупредил: «На пороге стоит зима. Прежде всего надо предусмотрительно подумать об обеспечении обмундированием, запасами и материалом всякого рода для строительства позиций, чтобы зима нас снова катастрофическим образом не застала врасплох, как в прошлом году. Но положение со снабжением такое напряженное, что мы теперь не получаем даже ежедневной обычной нормы, не говоря уже о дополнительной. И становится тем более необходимым, чтобы мы до наступления зимы заняли твердые и постоянные позиции и смогли бы выделить достаточно сильные резервы. Но особенно тревожным для меня является положение на моем глубоком фланге. Фронт, длиной в несколько сот километров вдоль Дона, просто сам напрашивается на наступление русских, чтобы отрезать Сталинград, а может быть, и с более далекой целью. Поэтому теперь надо предоставить в распоряжение армии все, что может усилить ее, чтобы мы здесь, у Сталинграда, быстро справились и затем имели бы резервы для каждого необходимого случая».
Генерал-полковник фон Вейхс сказал, что он говорит о том же сам наверху, и обещал помочь, чем сможет. А также умолял Паулюса поскорее взять Сталинград.
6-й армии удалось в сентябре занять южную часть, а в октябре – северную часть города и достичь Волги. Но берег Волги в средней части города советские войска удержали. Шесть немецких дивизий, сражавшиеся непосредственно в городе, по словам Паулюса, к началу ноября по боеспособности не превышали шести полков. Северный фронт между Волгой и Доном, удерживавшийся 14-м танковым и 8-м армейским корпусами, подвергался постоянным атакам русских.
В письме писателю В. Д. Соколову 7 января 1964 года Жуков вспоминал, как развивались события в оборонительный период Сталинградской битвы: «31 августа 1942 года мне позвонил Сталин и сказал:
«Оставьте за себя начштаба фронта для завершения Погорело-Городищенской операции, а сами немедля выезжайте в Ставку». В тот же день поздно вечером я прибыл в Кремль (на самом деле – 30 августа. – Б.С.). Сталин был у себя в кабинете и я тут же был принят Сталиным.
Сталин, здороваясь, сказал: «Плохо получилось у нас на юге. Может случиться так, что немцы захватят Сталинград. Не лучше обстоят дела и на Северном Кавказе. Очень плохо показал себя Тимошенко. Мне рассказывал Хрущев, что в самые тяжелые моменты обстановки, во время нахождения в Калаче штаба фронта, Тимошенко бросал штаб и уезжал с адъютантом на Дон купаться. Мы его сняли. Вместо него поставили Еременко. Правда, это тоже не находка…» И далее: «Мы решили назначить Вас заместителем Верховного Главнокомандующего и послать в район Сталинграда для руководства войсками на месте. У Вас накопился хороший опыт и я думаю, что Вам удастся взять в руки войска. Сейчас там Василевский и Маленков. Маленков пусть останется с Вами, а Василевский сейчас же вылетает в Москву. Когда Вы можете вылететь?»
Я ответил: «Надо вылететь немедленно».
«Ну, вот и хорошо. А Вы не голодны?» – сказал Сталин. – «Да, не мешало бы подкрепиться». Сталин позвонил. Вошел Поскребышев.
Сталин: «Скажите, чтобы дали чай и бутерброды».
Через 5–7 минут принесли чай и не менее десятка бутербродов с сыром и колбасой.
В 10 часов 1 сентября мы приземлились в районе Камышина. Меня встретил А. М. Василевский. Он коротко рассказал обстановку. После разговора с Василевским я поехал на машине в штаб Сталинградского фронта в Малую Ивановку, A. M. Василевский моим самолетом вылетел в Ставку.
Около 14 часов мы были в штабе фронта. Командующий фронтом Гордов был на командном пункте 1-й гвардейской армии.
Слушая доклад начштаба фронта Никишева и начоперотдела штаба Рухле, я увидел, что они не только плохо знают обстановку, но у них нет уверенности в том, что противника можно остановить в районе Сталинграда, не сдав врагу Сталинград.
Через пару часов, прибыв на командный пункт 1-й гв. армии, нас встретил комфронтом Гордов и командующий армией К. С. Москаленко. Доклад Гордова произвел благоприятное впечатление. Чувствовалось знание противника, знание своих войск и главное – вера в их боеспособность.
Обсудив обстановку и состояние своих войск, мы пришли к выводу, что раньше 7 сентября мы не сможем начать контрудары армии Сталинградского фронта, о чем я и доложил по ВЧ Сталину 1 сентября.
2 сентября, находясь с К. С. Москаленко в частях армии, мне передали, что меня разыскивает Сталин.
Я вернулся на командный пункт около 17 часов и тут же позвонил Сталин.
Сталин: «Звонил Еременко и доложил, что части, обороняющие город, истощились и не в состоянии сдерживать наступление противника. Просил с утра 3-го и не позднее утра 4-го начать контрудар с севера». Я ответил: «Раньше 7-го контрудар начать невозможно, так как раньше войска фронта не смогут подготовить свое наступление». Сталин: «Наступление начать рано утром 5-го. Вы за это отвечаете головой», и положил трубку.
3 сентября я получил шифровку за подписью Сталина: «Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам. Недопустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации мало. Сталин».
Я тут же позвонил Сталину и доложил, что «я могу приказать завтра же с утра начать контрудар, но войска вынуждены начать бой почти без боеприпасов, так как их могут доставить на артпозиции не раньше вечера 4 сентября. Кроме того, увязка взаимодействия стрелковых войск, артиллерии, танков и авиации будет закончена к исходу 4-го, а без увязки взаимодействия начинать наступление бессмысленно».
Сталин: «Вы как думаете, противник будет ждать пока Вы раскачаетесь?… Еременко доложил, что противник может взять Сталинград при первом же ударе, если Вы немедля не ударите с севера».
«Я не разделяю точку зрения Еременко, – ответил я. – И прошу разрешения начать наступление 5 сентября. Авиации прикажу бомбить противника всеми силами».
Сталин: «Ну, хорошо. Если противник начнет общее наступление на город, немедленно атакуйте его. Главная цель удара с севера – отвлечь часть сил немцев от Сталинграда и, если удастся, соединиться с Юго-Восточным фронтом и ликвидировать прорвавшуюся группу противника к Волге, как мы об этом с Вами условились».
До 5 сентября особых событий не произошло. Около трех часов ночи Сталин вызвал Маленкова к телефону и спросил его: «Переходят ли армии Сталинградского фронта в наступление?» На рассвете 5 сентября 24-я, 1-я, 66-я армии Сталинградского фронта перешли в наступление.
В 23 часа позвонил по ВЧ Сталин.
«Как дела под Сталинградом?»
В «Истории Великой Отечественной войны» этот вопрос излагается так:
1) «Первые наметки будущей наступательной операции… разрабатывались в Ставке еще в августе 1942 года. Первоначальный вариант плана носил ограниченный характер».
Это надуманное и притянутое за волосы измышление. Это не наметки будущей наступательной операции, а совершенно самостоятельный план Ставки, с целью срыва наступления противника на Сталинград или, в крайнем случае, задержания его на подступах к Сталинграду. О большем тогда никто в Ставке и не думал.
2) Вторая версия: 6 октября Военный совет Сталинградского фронта направил в Ставку свои предложения по организации и проведению контрнаступления. «Решение задачи по уничтожению противника в районе Сталинграда, – писали они, – нужно искать в ударе сильными группами с севера в направлении Калач и в ударе с юга, с фронта 57-й и 51-й армий, в направлении Абганерово и далее на северо-запад, последовательно разгромив противника перед фронтом 57-й и 51-й армий, а в дальнейшем – Сталинградскую группировку».