– Да, мама.
– Можно выиграть, просто поставив мат королю. Но в шахматах считается наивысшим мастерством – отнять у противника пространство. Это называется цугцванг.
– Цугцванг.
– Да, все верно.
Пустота, думал я. В философии даосизма это было центральное понятие. Весь мир крутится вокруг божественной идеальной пустоты, как спицы вокруг пустого центра колеса. Но Дао обманывали сами себя. Теперь я это точно знаю. Именно поэтому их философия оказалась такой запутанной, противоречивой. Дао говорят, что пустота – это тонкий мир, темная материя, которую мы не видим. Но пустота как пустота тоже есть. В том смысле, что ее нет. Теперь я вспомнил, что думал об этом когда-то. Воспоминания приходили одно за другим. Снова тот женский голос. Я уже взрослый человек, но сижу в инвалидной коляске.
– Что вы проходите на уроках философии?
– Аристотеля. Сегодня была лекция по видам причин.
– Ты все понял?
– Да. Но, понимаешь, я попробовал применить на практике и запутался. Хотя все казалось очень понятным.
– Это и не странно.
– Почему?
– Видишь ли, Андрей, – она вздохнула, – человек мыслит причиной и следствием просто потому, что так устроен наш мозг. Нейроны работают на вход и на выход. Вход – причина, выход – следствие. Так возникла и математика, и логика. Но реальный мир работает совсем иначе. Разбить все события на причины и следствия просто невозможно.
– Ты серьезно? Но наш преподаватель…
– Ваш преподаватель прав. Вы же еще так молоды и должны понять основы, прежде чем идти дальше.
– А куда дальше?
– Это длинный разговор, Андрей.
– А ты в двух словах. Как всегда, – сказал я.
Она помолчала.
– Ну, хорошо. Представь себе огромное полотно. И на нем кружочки. Это события. Теперь мы соединяем события, которые считаем причинами, с кружочками, которые мы считаем следствиями. Что получится?
– Много, много линий. Целая паутина.
– Да. Но событий, которые не связаны друг с другом, осталось больше. Как думаешь?
– Думаю, гораздо больше.
– Вот именно. Эти связи называются случайными. На самом деле их просто не существует. Но именно они создают среду, в которой мы выделяем причины и следствия.
– Ого!
– Да, это сложно. Если попробовать моделировать процессы в этой среде, то получится, что всем управляет именно это отсутствие связей. Эта пустота. Она как…
– Как ветер?
– В каком-то смысле. Но ветра не видно. А этой пустоты просто нет.
Всем управляет то, чего нет, подумал я тогда. Это было поразительно и будоражило самолюбие юного ума. А теперь у меня не осталось амбиций. Я пал так низко, просто потому что все вокруг меня во что-то верили, а я всего лишь шел за ними. Не веря ни во что. Я сохранял внутри себя пустоту. Как в шахматной партии. Оставлял для себя место для хода, свободу для фигур.
И тогда я подумал. Я не верю в Бога. И я не верю в то, что Бога нет. И я иду к святым отцам за мудрым словом, и обращаюсь к Писанию именно потому, что неверие стало основой моей веры. Оно обогатило меня и сделало чутким к любому слову, добрым к любой идее, ищущим по отношению ко всем истинам. Мое неверие сделало меня апологетом всех религий и верований, всех священных текстов. Пустота во мне стала сосудом для всей веры, какая только возможна. Может, это и есть я? Может быть, именно в этом состоит моя миссия?
Вдали я увидел дневной свет. Мерцание тусклых фонарей подземелья, освещавшее мне путь до сих пор, по сравнению с этим светом показалось ничтожным. Армен объяснил, что я должен делать. Я должен крестить и тем самым указать миру новый путь. Снять с будущих поколений грех поколений прошлых. Через воду. Через отречение от своей слабости. Он много говорил, я мало понимал, если честно. То, что он говорил, было невероятно. И, должен признаться, я не верил во все это. Но вдруг? Вдруг он прав? Почему я не могу дать ему шанс? Почему я не должен дать миллион шансов тому, кто верит. В Христа, в Иштар или во что угодно. Может быть, я и есть пустота? Может быть, именно я даю пространство тем, кто сегодня во что-то верит?
Этот женский голос внутри меня. Моя мать. Почему она была такой серьезной и всегда говорила со мной, как со взрослым? Почему я был в коляске? Я вышел на свет и на несколько мгновений ослеп. Потом снова прозрел и увидел перед собой огромную толпу людей. Их было так много, что я даже не решился предположить, сколько. Дух перехватило. И вдруг все они начали говорить, а потом кричать:
– Иоанн! Иоанн! Иоанн!
Память возвращалась ко мне. Я смотрел на лица тех, кто стоял ближе, и увидел мальчика. Он стоял, держа за руку свою мать и слегка наклонив голову, глядел мне прямо в глаза. Пожалуй, он один здесь среди десятков тысяч людей был серьезен. Лицо его выражало вопрос: «Ну, посмотрим, на что ты способен?» Вот именно так много лет назад на меня смотрел тот, кого действительно звали Иоанн. Ваня. Первый из тех, кого я крестил.
Удивительно, смешно и непостижимо. Только сейчас я вспомнил, что уже крестил однажды. Да, оказывается, я креститель, хоть и шуточный. Я улыбнулся. Это было в детстве, когда нам с Ваней исполнилось по десять лет. Самый поразительный период жизни, когда твой внутренний возраст переходит от древних языческих верований к мировым религиям. Онтогенез, на мой взгляд, полностью повторяет историю мира от момента сотворения жизни. Момент рождения – это появление человекообразной обезьяны. Когда ребенок учится говорить – это первые Homo. А десять лет – это как раз первые века нашей эры. Человеку нужен единый Бог. И я дал его тогда Ване. Я шуточно посвятил его в религию, которую придумал сам. Это было очень по-детски и очень серьезно одновременно. Прошли годы. Мы не виделись много лет, я встретил его уже взрослым человеком. Теперь это был просветленный монах, посвятивший свою жизнь дзен. Как я мог забыть такое? Креститель Иоанна – вот кем я был на самом деле. Я крестил его не в христианство, а в веру, и он поверил. Это было чудо.
Джон Баптист, Иоанн Креститель, тот, кто погружает в воду. Крестить – значит погружать в воду. Я оглянулся. За мной было уходящее вдаль озеро. Передо мной сонмы людей. Неожиданно в душе наступил удивительный покой и благодать, я вспомнил все. Все, что ускользало все это время. Свою мать, всю свою жизнь, каждый ее миг. Сейчас я перебираю в мыслях этот момент и удивляюсь, как я не испугался, как не бросился бежать, как не выдал своего преображения. Напротив, я чувствовал, как органически связан с этим моментом, и ощутил колоссальный прилив сил. Ни на что не похожее состояние, будто ты одной лишь мыслью управляешь всем, что вокруг тебя. Будто твоя воля превосходит все природные силы. Бесконечное смирение осенило мою душу.
Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и поднял руку. И небо сделалось темным. Я протянул руку вперед и перстом указал на людей передо мной, как будто показывал Богу, где избранные дети его. И подул сильный ветер от меня к ним, отчего один за другим все встали на колени. И облака спустились так низко, что задевали меня своим краем и летели над головами стоящих на коленях. И я открыл глаза. В тот же миг несколько молний ударили рядом со мной в землю, некоторые из них, еще более сильные, ударили в воду. И от этого вода начала подниматься и сильно пениться. И я захотел, чтобы вода начала закипать, и она закипела, бурля, и выплескивалась наружу, обрызгивая многих из тех, кто стоял ближе всех. И тогда я развел руки в стороны, становясь крестом, и толпы людей, как по команде, разомкнулись, и меж ними образовался подъем в гору, шедший от самого дальнего лагеря ко входу в Разлом.
Я повернулся лицом к воде, и вода расступилась, открывая вход в свою глубину. То, что было озером, стало теперь рекой, которая начиналась прямо от меня, вытекая из земли и уходя в небо. Будто я был источником потопа, заливающим другие миры. И тогда я начал молиться, не произнося ни слова, ни громко, ни тихо, ни мысленно. И все начали молиться. Никто ничего не говорил, но все понимали эту молитву. Ее смысл был очень прост и распространялся по воздуху.
Господи, прости нас и прими в новый лучший мир. Дай нам оставить в этом мире то, что держит, и взять с собой то, что движет нас. Дай сохранить все лучшее и распространить на все миры. Дай продолжить то, что мы начали, и приумножить во всех пространствах и всех временах. Аминь.
И тогда я вошел в воду и стал ждать. Небо просветлело, ветер стих, облака растворились, кипение вод прекратилось. Настали покой и тишина. Тысячи людей затаили дыхание. Я посмотрел на небо, где видно сразу и Солнце, и Луну, а затем на воду, в которой они отражались. И я подумал: свет идет только от Солнца, но благодаря отражениям он теперь существует в восьми сущностях. Оно само. Его отражение от Луны, отражение от воды. И отражение Луны в воде. Это четыре. И еще образ всех этих отражений в моей душе. В воде человек впервые увидел свое отражение и подумал: «Это я». И тогда его стало вчетверо больше. А когда жена посмотрела в воду и сказала: «Это ты», их стало восемь. Чтобы добраться до самого Солнца и выделить его на фоне всех отражений, нужно отбросить столько лишнего. Хотя, в сущности, что такое Солнце без отражений?
Я положил ладони на воду и на ровной, как бумага, глади сделалась рябь. Там было мое отражение, и теперь в ряби у меня были крылья. Огромные сияющие крылья. И я почувствовал, что у подножья холма появился Он. Он был прекрасен и сиял, как звезда. И Он вышел из толпы, давая понять, что никогда не покидал Землю, – не мужчина и не женщина, не человек и не Бог. Он шел к воде, и каждый его шаг заставлял землю светиться. И я увидел наконец, что Он шел не по земле, а над землей. И за его спиной развевались два огромных светящихся крыла, таких же, как были в отражении.
Он подошел к воде и поднял ладонь к небу, и небо исчезло, а на его месте открылся океан бескрайнего космоса, и мириады звезд и планет, образующих Млечный Путь. И этот путь теперь соединился с огнями, выходящими из воды, образуя единую линию, которая начиналась здесь и уходила в другие миры. И он сказал: