– Вы? – сказал я.
– Удивлены? – отозвался Кулик без тени жалости ко мне.
– Нет. Значит, вот на чьих руках кровь людей в первых семи ракетах, – сказал я с упреком, хотя травма изменила мой голос, и я мог не утруждать себя интонациями. Я сам звучал как упрек.
– А, вы об этом. Ну, они в безопасности, не волнуйтесь. Вы, кажется, уже знакомы с подземным лабиринтом. Они там.
– Хм… – Удивительно, но, несмотря на крайне унизительное положение, в котором я теперь находился, весть о спасении этих людей или не людей меня утешила. – Спасибо.
– За что?
Я не ответил. Кулик хмыкнул, а потом после паузы сказал:
– Вы удивительный человек, Борис Андреевич. Но очень предсказуемый. Обычно эти качества не сочетаются у одного человека, но в вас они уживаются. Несмотря на то что вас так просто прогнозировать, все, что вы делаете, удивляет.
– Хватит, – сказал я, – идите. Празднуйте победу. Ваш Иштар улетел, куда вы хотели.
– Ну вот, я же говорил. Вы удивительный человек. Ну, при чем здесь Иштар? Все, что мы хотели, – вода. Только вода, и ничего больше.
Я вспомнил, как Лазарев говорил мне про воду, но не принял этого всерьез.
– Вода?! – закричал я. – Вы что, издеваетесь? А как же Марс? Все было только фарсом? Мой глаз?! Посмотрите, что вы сделали со мной!
– Борис Андреевич, вы сильно утомились, – сказал Кулик, – вам пора отдохнуть.
С этими словами он вколол мне что-то в шею. Я отрубился.
Когда я пришел в себя…
…Увидел, что оказался в совсем другом месте. Я лежал на берегу озера, а рядом были какие-то люди.
– Простите, – спросил я. – Что со мной случилось?
Три старика переглянулись, один из них, с длинными белыми волосами, сказал:
– Мы думали, ты нам скажешь, Иоанн. И ждали здесь, пока ты придешь в себя.
– Иоанн? – сказал я, понимая, что меня спутали с другим человеком. – Простите, вы ошиблись. Мое имя Клавдий.
Старики снова переглянулись.
– Нас призвал сюда ты, Иоанн, – сказал старик с черными волосами. – Чтобы узреть Христа. Поэтому мы пришли.
– Это ошибка, – сказал я. – Я никого не звал сюда. Мне очень жаль.
Один из стариков, ниже всех ростом и с круглым лицом, сказал:
– Мы старцы Олаф, Чоэпэл и Амос. Все знают, зачем мы здесь. И ты, Иоанн, должен объяснить нам, что произошло. И что мы будем говорить людям. Мы уже не мальчики, но то, что мы видели, не укладывается в наши головы. Не испытывай нас и скажи, в чем истинный смысл всего, что произошло. Ибо мы страдаем от своей близорукости.
Я хотел и в третий раз повторить, что я не Иоанн и что сам меньше всех знаю, что здесь случилось, и все в таком духе, но, поглядев пристальнее на стариков, понял, что они не отступят. И тогда я сказал:
– Ну, хорошо.
Все трое начали улыбаться, кивать и переглядываться с одобрением. Умиляющее зрелище.
– Я не знаю, что сказать вам. Но я знаком с человеком, который всегда знает ответы на все вопросы. Я отведу вас…
Говоря это, я с ужасом вспомнил, что случилось перед тем, как я потерял сознание. Борис Андреевич! Что с ним? Как же я не справился? Я погубил его! Сколько прошло времени? Может, еще не поздно!
– Скажите, – начал я говорить старикам, – где мы находимся? Есть ли здесь рядом военная часть? Я шел в нее.
– Вот там, на холме, – показал один из стариков.
– Я должен идти туда! – сказал я, вставая.
– Мы пойдем с тобой, – ответил другой.
Я был одет очень странно. Длинный халат, грязный настолько, что нельзя понять его истинный цвет, а на ногах сандалии. Даже исподнее было мне неизвестно. В кармане халата я обнаружил две вещи, одну из которых хорошо знал – мой серебряный крестик. А вторая – медный браслет с львиными головами – казалась совершенно чужой. Не было ничего, что помогло бы мне удостоверить свою личность. Закралось сомнение, что меня могут не узнать или, что хуже, принять за сумасшедшего. Еще и в компании с безумными стариками. Но чувство вины было сильнее всего, и я просто поспешил на холм. Страх, что я потерял Бориса Андреевича, гнал меня туда, где должны были знать о нем.
Видимо, я очень долго шел к части, и наконец, через неопределенное время подойдя к КПП, я увидел тлеющий кусок, напоминающий обшивку самолета. Рядом лежало мертвое животное. Я невольно присмотрелся. Олень. Как странно. Этого беднягу перевозили в самолете?
– Здесь была авария? – спросил я.
– Мы затрудняемся ответить, – начал свой ответ один из моих престарелых спутников.
Но я не стал слушать и пошел дальше, прибавляя шаг. Опять олень, опять авария. Только теперь олень мертвый. Ворота в часть были закрыты. Еще от старых времен на зеленом железе здесь остались две красных звезды. Будка с охраной была пуста и заперта. Я постучал в тяжелые ворота. Глухой звук оказался очень тихим. Я хотел закричать, но раздался скрип. Ворота приоткрыли изнутри.
– Проходи, – сказал голос. – Один.
– Подождите здесь, – сказал я старикам и вошел на территорию части.
Человек, который впустил меня, судя по форме, был не солдат, а полицейский. Причем не рядовой.
– Я…
– Я знаю, кто ты, – сказал он. – Тебе туда.
– Спасибо! Там Борис Андреевич?
Полицейский, которого я тоже вспомнил, уже отвернулся и не ответил, но у меня появилась надежда. Наверное, Борис Андреевич добрался до части и распорядился, чтобы меня ждали. Значит, он в порядке. В груди защемило, к глазам, кажется, подступили слезы. Я побежал туда, куда указал полицейский. Это был лазарет. На входе меня сразу пропустили, и я оказался в вестибюле, где сидел дежурный в белом халате. Лазарет, ну конечно! Борис Андреевич, наверное, сломал руку в аварии.
– Здравствуйте, – начал я. – У вас должен быть…
Дежурный не стал дожидаться ответа и лениво показал пальцем.
– Тот коридор. Палата восемь, – сказал он и отвернулся к своему чтению.
– Откуда вы знаете, к кому я иду? – спросил я почти возмущенно.
Он посмотрел на меня оценивающе.
– Здесь сейчас только один человек.
– Борис Андреевич? – спросил я слегка дрожащим голосом.
Он кивнул и снова отвернулся. Спасибо, Господи! Он точно жив. Надеюсь, что ничего серьезного. Вот и палата номер восемь. Я прошел через небольшое помещение с уборной. Тут было всего две койки. На правой лежал человек, рядом с ним стояла медсестра, которая меняла капельницу.
– Он спит? – спросил я обеспокоенно, замечая повязку на глазу.
– После операции. Скоро придет в себя, – ответила медсестра, не снижая голоса.
Я помялся.
– Что с ним? Что с его глазом?
– Он его потерял, к сожалению, – сказала сестра.
– Но как, из-за аварии?
– Думаю, что нет. Но его жизни уже ничто не угрожает.
Это было слишком для моего понимания, я решил дальше не расспрашивать, радуясь, что это не грозит жизни.
– Ему нужен отдых, – сказала сестра и вышла.
В детстве мне все время снился сон, как за мной бежит собака. Я хочу от нее убежать, но не могу пошевелиться. Ноги, словно ватные, не хотят двигаться. И это состояние угрозы и невозможности действия длилось, кажется, очень долго. Со временем сон пропал, а чувство осталось. И всегда, когда торопился сделать что-то критически важное, я чувствовал страх оказаться в том сне. Сейчас же я сел на соседнюю койку и ощутил невероятную радость оттого, что смог убежать от собаки. Я уже не верил, что успею, но успел. Дело было сделано.
Лицо Бориса Андреевича вселяло в меня надежду. Даже теперь, с повязкой на глазу, он казался человеком, который может все. Он придумал несуществующий город. Да, придумал его историю. Всех, кого надо, убедил в его существовании. Выдвинул местного кандидата в федеральное законодательное собрание. И его избрали. Представляете? Избрали. А Борис Андреевич смог снять главу Избирательной комиссии, потому что над этими выборами в голос смеялся даже сам тогдашний президент. Он был противником отставки, но тут просто не устоял перед гением шефа. И тогда еще появилась эта фраза, что президента нельзя переубедить, но можно насмешить. Так и вышло.
Борис Андреевич на спор устроил «день тишины СМИ». Здесь он превзошел сам себя. Убедил все мировые медиа не работать целый день. Вы спросите, как? А реклама? В Экваториальной Гвинее есть селение, пострадавшее от действий журналистов, и один из бизнесменов выступил с заявлением, что СМИ часто вторгаются в жизнь людей и портят ее, и он хочет помочь «селу» в Экваториальной Гвинее, которое пострадало от СМИ, и дать на образование детей в этом селе один миллион долларов. Однако каждое СМИ, которое в этот день выпустит хоть одну новость, вычтет из этой суммы один доллар. А значит, лишит детей образования, а также чистой питьевой воды и всего остального.
СМИ отнеслись к инициативе Бориса Андреевича по-разному. Кто-то просто не заметил новость. Кто-то действительно не стал выходить в этот день. Были издания, которые просто послали «селу» свой доллар, перечислив его разными способами и заплатив за перевод комиссию, значительно его превышающую. Это вызвало еще бо`льший скандал. Тут уже ряд уважаемых изданий, которые до этого никак не реагировали, выступили с резким осуждением коллег, поддавшихся на провокацию и отправивших доллар. Они сочли это унижением африканских детей. Переписка открытыми письмами и баталии в социальных сетях продолжались еще месяц, привлекая все больше внимания.
Удивительно, что Борис Андреевич все это предвидел. И предсказал, что на следующий год многие уважаемые СМИ устроят «день тишины» именно в этот день. Так и случилось. К ним, как ни странно, присоединились и популярные блогеры. А общественность раздула из этого целую мораль, что в «день тишины» каждый наконец-то может стать самим собой и посвятить себя семьям и друзьям. Этот день отмечается с тех пор каждый год 8 октября. А основателем его явился Борис Андреевич.
Когда он выступал перед врачами, я в какой-то момент просто заплакал. Его речь не найдешь в интернете, а жаль. Наверное, никогда в жизни я еще не был так горд, потому что в тот день шеф раскрыл глаза очень мно