у назвал «Детям о главном», но он же Писатель. И в его версии это звучало так: «Последний вздох Дурашки». От этой Дурашки просто мурашки.
Но это было лишь однажды. В последнее время из-под его пера перестали выходить даже примитивные Зефирные страны, ибо старик исписался. Лучше всего ему начали удаваться жалобы на жизнь, правдоискательство и, конечно, традиционные творческие страдания, самокопание и все такое. Его мучила совесть за весь тот разврат, в который он пустился в своей жизни, и внутренний голос подбивал его совершить самоубийство. Но на это он вряд ли бы отважился.
Недавно, кстати, я с удивлением узнал, что у всех людей есть внутренний голос. Это странно, у меня его нет. И поэтому мне так трудно что-то написать. Приходится самому себе почти вслух диктовать слова. А у Писателя был внутренний голос, да еще какой. Заноза в одном месте. Я буду помнить его. Прощай, старина! Право же, я и не помышлял о твоей смерти, я только говорил о ней. А она пришла.
Есть три теории зла. Одна гласит, что материальный мир создал злой демиург. И человеку, чтобы соединиться со светом-добром, необходимо отвернуться от всего материального. Зло – это материя. Вторая теория заключается в том, что зло – это несовершенство мира, а именно возникающая в мире асимметрия. И третья теория гласит, что зла вообще нет, это только понятие. То есть зло идеально. Удивительно, как бессмысленны эти теории, раз дают такие разные, противоположные друг другу ответы.
У меня есть своя теория, как вы понимаете. Зло – это все, что противоположно моей воле. Стало быть, если что-то соответствует моей воле, то это добро. Как бы больно при этом мне самому ни было.
Несмотря на нестерпимый рвотный запах, я терпеливо ждал, когда меня вынесут из машины, а потом позволил врачам положить себя на носилки.
– Голубчик, – сказал я молодому полицейскому, когда меня несли, – с нами был четвертый человек. Он пропал.
– Имя знаете?
– Клавдий.
– Как он выглядит?
– Просто, – удивился я. – В костюме. Волосы слегка длинноватые, темные. Довольно высокий, не полный.
– Понятно. Особые приметы есть?
– Нет. А, да. Пугливый.
– Хм, – оскалился полицейский. – Трупы обычно не пугаются.
– Что вы! Что вы! Он жив. Просто от шока растерялся и убежал куда-то.
– Куда?
– Я не видел, был без сознания.
– Понятно. Поищем пугливого. А как именно авария произошла?
– На дороге появился неожиданно человек в маске. Выскочил откуда-то. И водитель резко свернул с дороги. Дальше вы сами видите.
– В маске? Как спецназ?
– Нет. Как на карнавале. В маске оленя. Еще с такими рогами широкими.
– Чертовщина какая-то. Не буду это записывать.
– Пишите. Я же говорю.
– Я напишу, что водитель не справился с управлением. Какая разница?
– Это неправда. А должна быть правда.
– Вам померещилось. Я не могу опираться на показания человека на заднем сиденье. Тем более у вас был обморок.
– Голубчик, я не буду с вами спорить. Вообще, я с вами разговариваю, потому что у вас лицо приятное. Если не хотите, не пишите. Напишут за вас. Но я бы посоветовал сообщить руководству, что дело тут не вашего уровня. Пусть пришлют специальный отдел. Вы меня поняли? Повторять я больше не буду.
– Я при исполнении, – нерешительно сказал полицейский.
– Я тоже, – отозвался я с носилок.
– Ну хорошо, только бумажной работы прибавилось.
– Это очень разумное решение. Счастливо, лейтенант. Твое имя я запомнил.
Тем временем к месту аварии слетались мои пчелки – помощники, сотрудники, подрядчики. Мне даже пришлось подписать какие-то документы, как всегда, не читая. От этого на душе становилось спокойнее. Я это делал, пока меня обследовали в машине «Скорой» и пришли к выводу, что мое тело пострадало от времени больше, чем от аварии. Затем приехали также батюшка из части – отец Казимир – и сам полковник Кузнецов. К ним я вышел уже на своих двоих.
– Борис Андреевич! – начал Кузнецов. – Вы нас сильно напугали.
– Не время пугаться, командир.
– Храни Осподь, – буркнул Казимир. – Вас надо в тепло и отпаивать малиной.
– Успеете отпеть, святой отец, – сказал я и пригласил жестом гостей за импровизированный походный стол, тем временем организованный для меня рядом у дороги.
Когда мы сели, я спросил:
– Ну, рассказывайте, что тут происходит.
– Я могу доложить по обстановке и расположению групп, но оценку давать не возьмусь, – сказал Кузнецов, щуря один глаз. – Много всего зафиксировали, но объяснить не можем.
– Давайте по обстановке.
– Скажем так: пока все тихо. Но тишина очень напряженная. У них тут три лагеря.
– У кого?
– У паломников, – с задержкой, оборачиваясь на батюшку, продолжил Кузнецов. – Сами они их называют коммунами, а участников коммун – СВП.
– Как?
– СВП – свидетели Второго пришествия.
– И сколько их здесь?
– Численность различная. Лагерь православных – самый организованный, я разрешил разбить его с южной стороны холма. Он насчитывает до ста тысяч человек. У исламистов…
– Мусульман, у мусульман, – поправил Казимир.
– У мусульман, – продолжил командир, – с организацией похуже, и их больше.
– Намного?
– По нашим оценкам, втрое. Это очень подвижное образование, которое заняло западную и центральную часть за периметром оцепления Разлома. Они очень подвижны, и отдельные группы часто меняют дислокацию. Третья группа смешанная. Их пока немного, всего тысяч пятьдесят, но они совсем неорганизованные. Есть еще…
– Кто?
– Ну, это совсем другой контингент. Дети в костюмах… супергероев. Этих человек сто, не больше.
– А как они все тут живут, чем питаются? Как поставлен быт?
– Отец Казимир подробно изучал все группы.
– Да, – застенчиво и довольно улыбнулся священник. – Понимаете, Борис Андреевич, эти СВП очень одухотворенные люди.
– И что, они не едят и не гадят?
– Отчего же не едят? Просто немного. Кто что с собой принес, тот тому и рад. Они больше молятся, слушают духовную музыку, проповедуют, беседуют друг с другом.
– Слушайте, Кузнецов, четыреста тысяч… – возмутился я.
– Пока. Неделю назад было всего сто тысяч. Они продолжают поступать. И батюшка прав, пока питаются тем, что принесли. Поставок и организованных сообщений мы не наблюдаем.
– Да, – горячо подхватил священник. – Они много молятся. Не кричат. Сидят в палатках, в поле или в лесу у костров и разговаривают.
– Скоро еда закончится, начнутся эпидемии от нечистот. Будет столпотворение и бардак, многих одухотворенных людей просто затопчут во время молитвы, – сказал я.
Кузнецов посмотрел нерешительно на батюшку, потом на меня и наконец решился сказать:
– Это сложно объяснить, Борис Андреевич. Но тут такое дело. Короче, я буду оперировать только фактами. А выводы делайте сами.
– Ну.
– Когда все это началось, потребление пищи в столовой части сильно сократилось. Этак раза в четыре. То же касается питья. Прекратились конфликты среди военнослужащих. За последнюю неделю случаи нарушения устава можно пересчитать по пальцам.
– К чему вы клоните, что-то не пойму? – спросил я, точно зная, к чему он клонит. Но мне надо было услышать его собственный вывод. Вывод человека, далекого от моей жизни.
– Борис Андреевич, в лагерях паломников происходит то же, что и в части. Следовательно, – он с надеждой обернулся на батюшку, – должна быть какая-то общая причина. Нас так учили, что единое следствие – общая причина. Это не эзотерика какая-то, простите, а военное дело, логика. – Командир говорил уверенно, но на слове «логика» его голос все же дрогнул.
– Да, Борис Андреевич, – неожиданно сказал Казимир совсем другим голосом, серьезно и доверительно. – Мы с Кузнецовым много раз это обсуждали: вроде мы люди не фанатичные и до сих пор заслуживали уважения. То, что здесь происходит, совсем не так просто. Мы очень рассчитываем на вас, что вы разберетесь, и…
– Вы сомневаетесь, святой отец? – сказал я, подчеркивая каждое слово. – Сомневаетесь в моей способности в этом разобраться?
– Человеку свойственно…
– Послушайте, Казимир. Я понимаю, что вы слабы, чтобы верить своему разуму, и предпочитаете верить глазам. Я понимаю, что командир в своей жизни никогда не сталкивался с подобным.
– Никогда, – кивнул Кузнецов, глядя в сторону.
– Я даже понимаю, что все это может казаться реальным и это вас смущает. Но «после» не значит «вследствие», командир. Перед нами очевидный пример эпидемии. Я уже сталкивался с таким в Австралии.
Последние мои слова, похоже, пришлись моим слушателям по вкусу. Видя это, я продолжил беззастенчиво резать воздух откровениями, указывая им верный путь.
– Это, несомненно, тот же или подобный вирус. Он почти молниеносно поражает целые населенные пункты и вызывает такие симптомы, как галлюцинации, бредовые идеи, может быть, тошноту.
– Тошноты нет, – как на приеме у врача, рапортовал Кузнецов.
– Понятно, – ответил я. – В части есть врач?
– Конечно, – улыбаясь, сказал Кузнецов. – Не столичный, конечно, но он много раз…
– Отлично, тогда организуем лабораторию и аккредитацию. Эти ваши СВП должны в обязательном порядке сдать анализ крови, и все зараженные будут госпитализированы.
– Но, Борис Андреевич, это же сколько…
– Времени?
– Нет, крови. Нам негде ее хранить.
– Вам и не придется. Анализы будем посылать в областной центр, я договорюсь.
– Спасибо, Борис Андреевич! Вы только приехали, а уже такое облегчение. Борис Андреевич!
– Храни Осподь, – сыто пропел священник.
Гости удалились. Я набрал номер и услышал приятные длинные гудки.
– Это я.
– Да, Боря.
– У нас есть неделя. Но надо торопиться.
– Хорошо, Боря.
– Подожди, не клади.
– Что?
– Нет, ничего. До скорого.
Дела дали немного отдохнуть и прийти в себя, но скоро обязанности снова потянули меня в пучину бесконечных консультаций и управления процессами.