– Вон! Вон отсюда! Прочь!
Владыка Иоанн повернулся лицом к молящимся, сделал рукой жест, мол, ничего, сейчас она успокоится, и продолжил читать молитвы общей исповеди.
Беззубая женщина не сразу успокоилась. Но постепенно голос ее становился тише, она легла на кровать, изо рта пошла пена.
И все – затихла.
Закончив общую исповедь, владыка выслушал еще и тех, кто хотел назвать свои личные грехи. Таких женщин оказалось всего несколько. Молодая блудница позвала владыку к своей кровати, с которой не вставала во время исповеди, что-то зашептала ему в ухо. Потом громко заплакала. Владыка накрыл ее епитрахилью и произнес разрешительную молитву.
Блудница плакала, но слезы ее как будто были другими – тихими.
К Святой Чаше подходили с благоговением. Доктор помогал владыке, красной тряпицей вытирая рты причастникам. Но вот дошла очередь до Клавдии – той самой женщины с обвислыми щеками, которая басом запела «Трисвятое» до времени.
Клавдия раскрыла рот, вытаращив глаза, и вдруг, неожиданно для всех, выплюнула Святые Дары.
Владыка поставил Чашу на стол, нагнулся и поднял причастной ложкой выплюнутое Клавдией.
– Владыка, остановитесь! – вскрикнул доктор, увидев, что владыка хочет принять то, что предназначалось Клавдии. – Она бешеная!
– Не волнуйтесь, доктор. Это ведь Святые Дары.
И владыка спокойно принял Тело и Кровь Господни.
Глава восьмаяХлеб наш насущный
Рассказ Людмилы Михайловны, казалось, больше других впечатлил Ивана.
– А он правда ходил босиком? И зимой?
– Не знаю как зимой, но точно мне известно, что митрополит к нему со специальным письмом обращался. Написал, чтобы владыка Иоанн носил ботинки. Так он знаете что сделал? Связал новые ботики за шнурки и стал носить их в руке. Тогда митрополит вынужден был написать ему, чтобы владыка обувал ботинки. Только после этого он стал ходить в обуви. Да и то до поры.
– Озорничал, – сказал Милош.
– Юродствовал, – поправила Людмила Михайловна. – Когда на него сильно нападали, он защищался, принимая юродство. Между прочим, никто так юродивых не почитает, как православные.
– Верно, – согласился Еремин. – Вообще жизнь русской эмиграции в Китае знают разве что по голливудским фильмам. «Леди из Шанхая», «Графиня из Гонконга». Красавицы Рита Хейворт, Софи Лорен… в роли русских падших женщин. И это еще классика! А что говорить про ширпотреб!
Русский Шанхай – это как государство в государстве. Свои кварталы – магазины, рестораны… И все вокруг величавого собора в честь иконы Богоматери «Споручница грешных»
– Да, тут графини и княгини наши – эдакие роковые женщины. Или еще краше – шпионки, – добавил отец Александр. – А ведь Шанхай был совсем другой. Так, Людмила Михайловна?
– Особенно русский Шанхай. Это как государство в государстве. Свои кварталы – магазины, рестораны, даже театр и кинотеатр. И все вокруг величавого собора в честь иконы Богоматери «Споручница грешных». Ведь этот собор владыка построил! Слава Богу, он не видел, как коммунисты из собора сделали ресторан.
– Я читал, что теперь его отдали под шоу танцев, – сказал, вздохнув, Алексей Иванович.
– Да, об этом писали. Но в России этого ничего не знают! Разве что про Вертинского известно, который в Шанхае жил и концертировал. А вот что владыка Иоанн создал приют для бездомных детей, никто не знает! А ведь он спас от голодной смерти три с половиной тысячи детей! И воспитал их, как семинаристов в вашем Битоле, Милош.
– Я читал про приют, – ответил Милош. – Везде он о детях заботился.
Отец Александр заметил, что Иван глазеет на витрины бутиков, виднеющихся сквозь стекла бара.
– А не посмотреть ли нам, чем у них здесь торгуют?
– Да чем угодно, – сказал Алексей Иванович. – Только учтите, цены здесь кусаются.
Отец Александр встал.
– Со мной, Иван?
Они ушли.
Алексей Иванович предложил выпить по чашечке кофе.
Разговор о Шанхае продолжился. Опять его начала Людмила Михайловна.
И рассказала историю не менее примечательную, чем со Святыми Дарами в доме для умалишенных.
Владыка ел один раз в сутки, вечером. Когда Маргарита Николаевна, воспитатель приюта, поставила на стол тарелку с жидкой овсяной кашей, он как-то жалостливо улыбнулся и зашептал «Отче наш», прежде чем приступить к трапезе.
Маргарита Николаевна, высокая стройная женщина в неизменном темно-сером длинном платье, с волосами, стянутыми в тугой узел, и строгим лицом, обычно немного поднятым вверх, сегодня выглядела несколько надменно. Она поставила пиалу зеленого горячего чая и, перекрестившись, уже хотела уйти, но владыка ее остановил.
– Сделайте одолжение, выпейте со мной чаю, Маргарита Николаевна.
– Благодарю. Я ужинала.
– Тогда присядьте, прошу вас.
Она послушно присела на краешек стула, показывая, что не намерена разговаривать, а просто выполняет распоряжение священноначалия.
– Такое дело, – словно извиняясь, начал владыка Иоанн. – Мне сказали, что в районе порта стали оставлять грудных младенцев. И такие случаи участились. Особенно сейчас, зимой.
Уже начиная понимать, куда клонит владыка, воспитатель и учительница языков – русского, английского и китайского, – Маргарита Николаевна, урожденная графиня Вербова, сурово спросила:
– И что же?
– Сегодня нам с вами предстоит туда пойти, – сказал владыка, все так же виновато улыбаясь. – Вот, посмотрите, я подготовился, – и он вынул из-под стола две бутылки мутной китайской водки.
Графиня удивленно изогнула тонкую бровь.
– Это еще что такое?
– Видите ли, там ходить, да еще ночной порой, небезопасно. Водка будет для нас оружием защиты.
И он со своей детской улыбкой посмотрел в выцветшие, когда-то голубые глаза Маргариты Николаевны.
– Но… почему ночью?
– Морозно, Маргарита Николаевна. Утром ребеночки уже мертвы.
Графиня работала у владыки уже не первый год, вроде привыкла к неожиданному поведению и поступкам архиерея, но сейчас его намерение показалось ей более чем странным.
– Владыка, я должна вам сказать… другие не решаются, но я скажу.
– Да я знаю, Маргарита Николаевна. Самим есть нечего, а тут еще лишние рты. Так-то оно так. Но нельзя и нам терпеть, если такое творится.
– Вот эта каша, – графиня показала на тарелку с овсянкой, которая стояла перед владыкой, – сварена из последних остатков. Завтра детям вообще есть нечего. Как смотреть им в глаза? Что говорить, когда они есть просят?
– Господь не оставит. Все же я прошу вас пойти со мной, Маргарита Николаевна. С грудным ребенком., одному мне не управиться.
– Мое дело – послушание, – прерывающимся голосом сказала графиня и встала.
– Вот и правильно.
Из приюта они вышли, когда стемнело. До портового района добрались без происшествий. Но когда пошли по узким улицам, освещенным лишь луной да редкими кострами, у которых грелись какие-то люди – то ли воры, то ли бездомные, – Маргарита Николаевна почувствовала страх. Владыка же шел совершенно уверенно. Как будто знал, куда именно надо идти.
Вот повернули в какой-то узкий проулок.
Перед ними оказался китаец в стеганом халате. Голова его была обмотана чем-то вроде полотенца. Лицо хорошо видно – редкие усы и бороденка, узкие глаза. Китаец стоял так, что закрывал собой мусорный бак, на котором, как успел заметить владыка, лежал тряпичный сверток.
Китаец недобро улыбался.
Владыка выхватил из сумки, которую нес, бутылку водки.
– Дам тебе, – сказал он по-китайски. – А это возьму себе, – он показал на сверток.
Китаец минуту раздумывал. Протянул вперед дрожащую руку.
Отдав бутылку, владыка подошел к мусорному баку.
Китаец, взвизгнув, убежал в ночь.
– Идите сюда, – позвал Маргариту Николаевну владыка.
Она подошла, раздвинула тряпье. Лунный свет упал на личико младенца.
Она взяла его на руки, прижала к груди.
– Господь нам даровал это дитя, дорогая Маргарита Николаевна.
Графиня не ответила, лишь убыстрила шаги. Страх прошел, но возникло беспокойство за ребенка, – как бы с ним чего не случилось.
На одной из портовых улиц, когда, казалось, они уже миновали самые разбойные переулки, перед ними выросли, словно из-под земли, два человека. Они шли в обнимку и пошатывались. Владыка сразу определил, что это матросы.
– Гляди! Священник! – сказал один.
– И женщина! – сказал другой.
– Новорожденный, – ответил владыка матросам по-английски, поскольку они говорили на этом языке. – Вот, выпейте за его здоровье! – и он вынул вторую бутылку водки из сумки.
– О!
Матросы рассматривали бутылку.
Владыка подошел ближе к ним.
– Ребенку холодно. Торопимся домой, друзья.
Один из моряков обдумал слова владыки и стал снимать бушлат.
– Закутайте!
– Выпьем! – сказал другой. – Его здоровье!
И он ловко откупорил бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Передал бутылку товарищу. Тот повторил то же, что сделал первый, и протянул бутылку владыке.
Владыка взял бутылку и, к ужасу Маргариты Николаевны, тоже сделал глоток из горла.
Отдал ее морякам.
Маргарита Николаевна вернула бушлат моряку.
– Вас не пустят на корабль, возьмите.
Матрос подумал с минуту, взял бушлат и передал подержать товарищу. А сам стал снимать с себя матросскую тельняшку.
Пришлось ее взять, плотнее закутать младенца.
Моряк поднял бутылку над головой и помахал ей, прощаясь, как флагом.
– Счастья!
Больше происшествий с ними не произошло, и они благополучно добрались до приюта.
Утром, после литургии, когда владыка пришел в приют, он сразу понял, что произойдет что-то неприятное, похожее на скандал.
Так оно и случилось.
В вестибюле он увидел Маргариту Николаевну с заплаканным лицом.
– Вас ждут, – сказала она, вытирая глаза платком.
– Кто?
– Все. Собрались в зале.