Уже понимая, что будет крупный разговор, он прошел в зал, где проводились различные торжественные мероприятия. Увидел, что собрались, наверное, все работники приюта.
Он прошел вперед, встав перед ними – маленький, в заплатанной рясе. Ботинки на нем были те, что подарил рикша, – теперь изрядно поношенные, стоптанные.
Владыка снял очки, протер их, надел, глядя детскими своими глазами на сподвижников, которые, похоже, взбунтовались.
– Знаю, знаю, что вы хотите сказать. Есть нечего, а он еще одного ребеночка подобрал. Так ведь радоваться этому надо, родные мои. У нас появился еще один сын. Что же до продуктов, то они у нас будут, Господь не оставит.
– Да откуда они будут? – грозно сказала повариха Настя. – С неба упадут?
– Ну да, Настасья, с неба. Надо лишь усердней молиться.
– Владыка, всему есть предел. И терпению нашему тоже! – сказала учительница математики и других точных наук. – Невозможно на детей смотреть! Видеть их лица, глаза! Это ужас какой-то!
– Что нам надо в первую очередь, Настасья? – обратился владыка к старшей поварихе.
– Хотя бы немного овсянки.
– Хорошо, будем просить овсянку.
И он вышел из зала, прихрамывая на правую ногу, – она у него была короче левой. Прежде он носил ортопедическую обувь, но сейчас было не до заказов специальной обуви.
Поднявшись в свою комнату на втором этаже, он закрылся и стал на молитву.
Часа через два у дверей приюта остановился грузовик. Из кабины вышел приличного вида господин и подошел к входной двери, уверенно позвонив. Господин одет был в пальто с меховым воротником, в кепи с наушниками, в зимние, на толстой подошве, башмаки.
Открыла ему Маргарита Николаевна, случившаяся в вестибюле.
– Прошу прощения, – сказал господин. – Кто-нибудь у вас говорит по-английски?
– Да. Что вам угодно? – ответила Маргарита Николаевна, разглядывая господина.
– Мне сказали, что здесь приют для бездомных детей. И содержит его церковь.
– Совершенно верно. Настоятель собора и директор приюта архиепископ Иоанн. Как прикажете доложить?
– О, я всего лишь торговый агент, – господин назвался, – у меня одно предложение…
– Сейчас позову владыку, – Маргарита Николаевна провела нежданного гостя в приемную. – Прошу вас, присаживайтесь.
Владыка уже сам, спустившись по лестнице, шел к английскому торговому агенту.
Сердечно с ним поздоровался, радостно улыбаясь. Господин тоже невольно улыбнулся, ответив на крепкое рукопожатие владыки.
– У нас оказался излишек овсяной муки, – сказал господин. – И я подумал, а не отвезти ли муку в приют для детей? То есть к вам? Мне сказали, что у вас воспитывается около ста детей.
– Сейчас девяносто семь – со вчерашним малышом, которого обрели. Ему и месяца не будет. Такой славный мальчик.
– И где же вы его… обрели?
– Да вы, наверное, знаете. Оставляют прямо на улице… Голод, нищета. Вот мы как раз с Маргаритой Николаевной и обрели малыша.
Господин смотрел на владыку, уже по-другому улыбаясь, – с печальной радостью.
– Как я рад, что нашел вас, – сказал господин.
– А как рада Маргарита Николаевна! И повар наш, Настасья, рада! А больше всех дети. Что же, вы муку привезли?
– Да. Вы только покажите, куда мешки сгружать, – и он снял свое пальто с меховым воротником. – Я, пожалуй, тоже мешки потаскаю. А то у вас, гляжу, одни женщины.
И правда – весть о прибытии какого-то волшебного грузовика с мешками муки уже разнеслась по приюту.
В дверях толпились и воспитательницы, и учительницы, и весь обслуживающий персонал. Впереди всех стояла грузная Настасья, слышавшая разговор, но не понявшая его сути.
– Что же ты, Настасья? – сказал, все так же по-детски улыбаясь, владыка. – Покажи гостю, куда нести мешки.
– Господи, Твоя сила! – Настасья истово перекрестилась. – Можно, я вас расцелую?
Господин не понял, что сказала повариха, и не успел опомниться, как она прижала его к себе и поцеловала в губы.
А Маргарита Николаевна подошла к владыке и тихо сказала:
– Простите мое неверие, владыка.
Она хотела упасть перед ним на колени, но он удержал ее, взяв за руки.
– Господа благодари. И впредь всегда верь в Его силу и помощь.
Глава девятаяПули летят мимо
Отец Александр и Иван вернулись, когда объявили посадку на самолет, летящий в Сан-Франциско. Иван надел купленную отцом Александром ковбойскую шляпу и стал похож на сына фермера откуда-нибудь из Техаса или Алабамы. Впрочем, и отец Александр мог сойти за его отца.
– Нам предлагали и кобуру для кольта, а может, и смит-вессона. Но мы отказались, – смеясь, сказал отец Александр. – Сюда, вот наш эскалатор.
Торопливо добрались до своего выхода на взлетное поле и снова оказались в «Боинге 747–400». Теперь предстояло лететь через все Соединенные Штаты, от океана до океана, с восточного побережья к западному. Но путешествие уже не казалось опасным – предстояло лететь над сушей, а не над океаном. Впрочем, и здесь могли быть всякие непредвиденные сюрпризы, и отец Александр перед тем, как усесться в кресло, вполголоса стал молиться. Его примеру последовали и остальные русские паломники.
Федор Еремин думал, что после пережитого да еще выпивки он сразу же заснет, как только самолет поднимется в небо. Ничуть не бывало – он всякий раз открывал глаза, когда мимо проходила стюардесса. Она вновь выглядела свежо, заученно улыбалась накрашенным ртом и предлагала напитки.
««Владыка умел и в самолетах не прекращать молитву, – думал Федор. – Потому она и была сильна, что свершалась постоянно. Стала образом его жизни. Он ведь не принуждал себя, не молился механически, лишь бы тысячу Иисусовых молитв прочитать – или сколько там еще, как положил себе за правило? У него все само собой получалось. Потому и была его молитва горячей, а не теплохладной, как у большинства из нас».
Когда в очередной раз он приоткрыл глаза, услышав, что стюардесса предлагает закуски, увидел, что и отец Александр тоже бодрствует.
– Не могу спать днем, – отец Александр вздохнул. – Вот младший мой, Васька, тот только до подушки голову дотянет – и уже спит. Просто удивительный карапуз. И аппетит у него отменный – ест все, что ни подаст мать. Я его грызуном прозвал.
– А сколько у вас грызунов?
– Ох, не спрашивайте. Три пацана, три девки. Я говорю: «Мать, давай седьмого, это же полнота православная – семь». А она: ««Как Бог даст. Может, и двенадцать будет – тоже полнота». Грамотная! А ты-то чего не отдыхаешь, Федор Батькович? Лететь-то еще долгонько.
– Слишком много впечатлений. Вот я думал сейчас… Как владыка умел найти общий язык со столь разными людьми? Ведь он невнятно говорил, заикался – особенно в трудных ситуациях. Пограничных, так сказать.
– Я думаю, что происходило как раз наоборот. Пограничные ситуации, как вы сказали, по-моему, его мобилизовали. Как апостол Павел учил: «С эллинами будь как эллин, с иудеями – иудей». И потом – сколько языков знал! Служил на сербском, греческом, английском, французском. Даже китайском!
– А с японцами как нашел контакт?
– Господь вразумил. Хотя с японцами, думаю, ему пришлось труднее всего. Особенно когда они Шанхай захватили. И когда шла война.
– Японцы ведь хотели вообще закрыть Русскую православную миссию. Руководителей нашего комитета просто убили.
– И тогда владыка взял управление на себя! – отец Александр значительно кивнул, словно в знак особого одобрения. – И не отступил перед самыми воинственными чиновниками! И военными! Вы знаете тот случай, когда он в церковь у реки прошел? Во время боя?
– Нет.
– Ну! Это вам обязательно надо знать. Вкратце расскажу. Как умею, вы уж меня простите. Я ведь тоже в Шанхае был. Правда, не жил, как Людмила Михайловна, но Господь сподобил и меня побывать в Китае. Получилось это вот как. В теперешнем Екатеринбурге, бывшем Свердловске, осело много «харбинцев» и «шанхайцев» после нашей победы в Великой Отечественной. Вы знаете, что владыка был решительно против соединения с советской Москвой, потому что считал грех цареубийства клятвопреступлением, к тому же нераскаянным. И считал, что за всех безвинно убиенных тоже должно быть принесено покаяние. Но всем, кто желал вернуться на Родину, не препятствовал. Хотя многих и не благословлял, зная, что они подвергнутся репрессиям. Но на волне победы все находились в радости за русский народ, за свою страну, и поэтому очень многие верили, что теперь наступит примирение, что русское рассеяние кончилось. Отнюдь. Кого-то из вернувшихся отправили в лагеря, но многим дали возможность жить и трудиться. Среди них был и мой прихожанин Юра Ведеркин, известный журналист. Простите за длинное вступление, но иначе вы не поймете, как я попал в Китай.
Так вот, значит, Юра Ведеркин. Он, конечно, скрывал, что верующий. И в церковь стал ходить, когда это стало неопасно – в девяностые годы. Вот тогда мы с ним и познакомились. И постепенно я стал узнавать подробности его китайского бытия. Мама водила его в храм, крестила, и сам владыка несколько раз благословлял мальчика Юру в кафедральном Богородичном соборе «Споручница грешных». О блаженном Иоанне даже мы, священники, если и знали, то только негатив: мол, держится позиции врагов, защищает капиталистов – в общем, вражина, черносотенец. Да что там о владыке Иоанне говорить, когда даже имени преподобного Иоанна Кронштадтского нельзя было и упоминать – он тоже считался «не нашим». Между прочим, Блаженнейший немало сделал, чтобы Иоанна Кронштадтского прославили во святых сначала за рубежом, а потом у нас. Но это к слову.
Так вот, вернусь к Юре Ведеркину. Ко времени нашего знакомства это был уже Юрий Васильевич Ведеркин – очеркист, автор многих заметных статей не только в местной прессе. И именно он первым открыл для меня Блаженнейшего. Я стал читать о нем все, что Юра мне приносил тайно. Потом, когда я понял, кто такой архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский, сам стал читать о нем все, что возможно, – преимущественно, конечно, по-английски. По первому образованию я преподаватель английского – заканчивал пединститут. И вот Юра добивается командировки в Харбин и Шанхай – он раскопал богатейший материал о поэтах зарубежья. Алексей Ачаир – его главный герой. Это отдельный рассказ, дорогой Федор.