– Спой песню любви, – мягко подбадривала меня мама. – Спой.
Но петь мне не хотелось. Ведь любовь – это сказка, а для меня сказки кончились, я стала слишком стара для них.
Однако Питер от меня ещё не отступился. Он пришёл однажды ночью, чтобы снова похитить меня. Потерянные мальчишки скучали по своей Венди, и он обещал вернуть её им. Увидев Питера, я закричала от неожиданности, на крик прибежала моя мама, схватила Питера, привязала его к спинке кровати и принялась строго отчитывать, словно он был её сыном. В конце концов они с мамой договорились, что я буду летать в Неверленд каждый год на одну неделю, в начале весны, чтобы привести в порядок самого Питера и его мальчишек. Как сказала мне потом мама, у неё не было особого выбора, потому что Питер оказался самым настоящим дельцом и маленьким шантажистом, и она решила, что лучше уступить ему эту неделю в году, чем каждую ночь волноваться: украдёт он меня или нет. Так-то оно так, но я сильно подозреваю, что решающее слово сказали здесь мои взгляды и печальные вздохи, и мои песни о любви, которые я уныло тянула теперь целыми днями напролёт. Короче говоря, мама поняла, что лучше уж отпускать меня в Неверленд на побывку, чем смотреть на то, как я страдаю.
Первые несколько поездок в Неверленд были просто восхитительными. Питер знал, что я приехала всего на семь дней, и потому с места в карьер тащил меня на поиски приключений. Был год, когда он украл для меня драгоценную чёрную жемчужину у русалок, из-за чего мы с ним попали в плен к морскому королю и нас заковали в трюме его брига. Но я заколдовала большую семью морских коньков, и они нас выручили. Ещё был год, когда Питер сварил зелье по ведьминому рецепту – оно, это зелье, должно было повернуть время вспять. Питер надеялся, что это позволит надолго, почти до бесконечности растянуть мою неделю в Неверленде. Но дело закончилось тем, что просто мы сами с Питером уменьшились до размера лягушки. Помню ещё год, когда Питер накормил меня Хихикающими Вигглами – это маленькие такие светящиеся лесные червячки, которые, если их проглотить, заставляют тебя смеяться без умолку. Тогда мы с Питером разбудили своим смехом всех диких зверей, которые потом гнались за нами на суше и на море. Ну а заканчивалось каждое такое приключение тем, что либо Питер спасал меня, либо я спасала Питера, а потом мы сломя голову мчались к Полярной звезде, чтобы успеть вернуть меня домой до исхода седьмого дня нашей «законной» недели. Недели, воспоминаниями о которой я буду жить до следующей весны.
Но вот наступил год, когда мне исполнилось шестнадцать, и всё изменилось.
В назначенное время Питер привёз меня в Неверленд, но теперь смотрел на меня с отвращением.
– Как ты постарела, – сказал он.
Для Питера не было ничего отвратительнее, чем старость. Любой заблудившийся мальчишка, обнаруживший однажды утром волосок или прыщик на подбородке или почувствовавший, что у него начинает меняться и становиться ниже голос, был обречён. Вскоре он навсегда исчезнет. Питер называл это «прореживанием стада» и «законом природы». На самом деле он сам убивал таких мальчишек, и все мы знали об этом. Вот и на моё расцветающее девичество Питер смотрел так неприязненно, словно готов был убить меня. И убил бы, наверное, если бы не знал, что дольше чем на неделю я в Неверленде не задержусь. Тогда же меня в очередной раз похитили пираты, но теперь Питеру на это было наплевать.
Капитан Крюк к тому времени был уже мёртв – Питер Пэн собственноручно скормил его крокодилу, – а из той старой команды в последней битве между Питером и Крюком уцелели лишь трое. Боцман-ирландец Сми, джентльмен Старки, похищенный какими-то островными кланами, и первый лейтенант Скаури. Вскоре Сми набрал новую команду из красивых грубиянов с коротко остриженными волосами и вечно недовольными лицами – эти новые пираты очень напоминали мне вернувшихся с войны молодых парней, которых я видела у себя дома, в Англии. Так вот, эти новые пираты, которыми командовал Сми, похитили меня, притащили на свой корабль и привязали к мачте, ожидая, что Питер бросится меня спасать и начнётся славная битва. Но прошло два дня, а Питер всё не появлялся, и Сми озадаченно почёсывал свою лысую голову, глядя в подзорную трубу.
Ну что, вам жалко меня? Думаете, что я дрожу от страха, находясь под бдительным присмотром сурового Скаури? Ну как вам сказать…
Скаури был, наверное, самым преданным капитану Крюку членом его команды, а значит, относился к Питеру с глубочайшим презрением и отвращением. Вероятно, именно поэтому его и назначили моим персональным стражником, знали, что весело мне с ним не будет. Скаури был довольно страшноватым на вид парнем лет восемнадцати с бледно-розовой кожей, тяжёлыми веками, бугристым носом и покрытыми первой жёсткой щетиной щеками. В первый день он стоял напротив моей мачты, прислонившись спиной к перилам фальшборта, и часами не мигая смотрел на меня своими тёмными, как ночь, глазами. А когда вся команда разошлась по кубрикам спать, он огляделся по сторонам, вытащил из-за пояса свою саблю и направился ко мне. Я решила, что он хочет разрубить меня пополам, но вместо этого Скаури перерезал верёвки и освободил меня.
– Присядь, – коротко сказал он.
Я повиновалась, но не потому, что послушалась приказа, просто у меня ноги устали целый день стоять у мачты. Корабль покачивался на якоре возле берега, причём так близко, что до палубы дотягивались тени от болотных мангровых деревьев, сквозь ветви которых я могла разглядеть угольно-чёрное, усыпанное искорками звёзд ночное небо.
Скаури протянул мне кувшин с водой и сухарь с ломтем солонины. Сухари и вымоченная в соляном рассоле говядина считаются, как известно, классическим пиратским блюдом.
– Устала, наверное, – проворчал он. Довольно добродушно проворчал, впрочем. – Набей себе брюхо и спать ложись. А я за тобой присмотрю.
– Ты мне не мать присматривать за мной, – огрызнулась я. – И нечего командовать, что я должна делать, чего не должна. С меня для этого Питера достаточно.
– Питер – просто подлый, вредный мальчишка, который бросил тебя. Так-то вот, – сказал Скаури. – Впрочем, чему тут удивляться? Он же ни о ком не думает, кроме себя.
Спорить я не стала, потому что это, как ни печально об этом говорить, было правдой.
Про себя я отметила, что Скаури говорит не так, как другие пираты, – ровно, чётко, выговаривая все гласные. И фразы правильно строит, а самое главное – умеет обходиться без «солёных» словечек, хотя у пиратов речь почти из них одних и состоит. Да, наверняка он в школу ходил, этот Скаури. А может, даже окончил её.
– Как тебя занесло на пиратский корабль? – спросила я.
– А как тебя угораздило стать девчонкой такого мерзавца, как Питер? Это жребий у меня по жизни такой выпал, – парировал Скаури. Должно быть, он заметил, как я нахмурилась, потому что вздохнул и присел прямо на палубу напротив меня. – Хочешь, чтобы я рассказал тебе свою историю? Хорошо. Я родился в адском местечке под названием Кровавый Ручей. Отец мой был настоящим чудовищем, и как только мне исполнилось десять, я сбежал от него. Шериф поймал меня и запихнул в сиротский приют, откуда меня продали директрисе пиратской школы в Блэкпуле. Это совершенно замечательное заведение, где готовят будущих пиратов. Лучших выпускников направляли по традиции на «Весёлый Роджер», корабль капитана Крюка, потому что сэр Джеймс Крюк был человеком уважаемым, образованным и отличался хорошим вкусом, так что ему по праву доставались сливки от той блэкпульской школы. Одним словом, я впрягся в учёбу, изучил всё, что было нужно: географию, математику, астрономию, историю, морское дело и морское право, – и меня направили на «Роджер». Я был тогда в самом расцвете сил и в зрелом возрасте – двенадцать лет. Экипаж у Крюка менялся часто, до десяти человек в месяц. Кого-то сам Крюк мог убить за любую провинность, кто-то погибал во время стычек с Питером Пэном. Стычки эти случались не реже одного раза в неделю, а то и чаще. На «Роджере» я поначалу был самым младшим по званию, но сумел продержаться в живых дольше остальных и довольно скоро дослужился до звания лейтенанта и сделался первым помощником Крюка. Говорят, что Крюк мёртв, только это, по-моему, чушь полнейшая, потому что капитан Крюк погибал уже много раз, но всегда возвращался. Его кровь не похожа ни на твою, ни на мою, она очень странного тёмного цвета, словно капитан Крюк не человек вовсе, а дьявол. Правда, сейчас Крюка нет – то ли пока, то ли совсем, не знаю, и командует кораблём Сми, но капитан из него так себе, поэтому и команда наша сейчас не та, что при Крюке. Так, скучающие старички, гоняющиеся за приключениями и неприятностями только для того, чтобы тоску свою развеять. Честно говоря, мне интересно, не перерос ли я всё это точно так же, как ты.
– Ну, не думаю, что мне самой когда-нибудь удастся перерасти Неверленд, – возразила я.
– Конечно, не думается, – хмыкнул Скаури. – Хотя ты это уже сделала. Как ты думаешь, почему Питер больше тобой не интересуется? Не хочет даже видеть тебя? Да потому, что понимает, что скоро наступят такие времена, когда ты найдёшь свою настоящую любовь, и это будет какой-нибудь тупица из твоего, а не нашего мира. Он будет носить красивую одежду, работать где-нибудь в банке. Ты выйдешь за него замуж и забудешь про Неверленд. Забудешь о том, что это место для тебя вообще когда-то существовало.
Его слова о Питере больно ужалили меня, и я выпрямилась, глядя прямо в глаза Скаури.
– А что, если моя настоящая любовь живёт в Неверленде? Тогда он поймёт, что я – именно та, с кем он должен связать свою жизнь. Поймёт, поймёт, это лишь вопрос времени! И тогда я останусь здесь навсегда.
– Ты Питера имеешь в виду? Это Питер Пэн – твоя настоящая любовь? – усмехнулся Скаури. – Заблуждаешься, моя дорогая. Ты посмотри, во что превратилась Динь-Динь, пытаясь завоевать его сердце. Когда-то она такой яркой феей была, а теперь усохла, погасла и стала похожа на маленькую злобную дворняжку. Раньше ей думать надо было! Вот и ты задумайся, пока не поздно. Пойми, наконец, что единственный человек, которого Питер смог бы полюбить, – это он сам… Хочешь ещё? – спросил он, указывая рукой на сухари и солонину.