Пока я предавалась мучительным рассуждениям, Разумовский, увлечённо балакая по-английски, усаживал своих партнеров. Они пили кофе, смеялись, а я сидела под столом и представляла, как сейчас выползу на свет божий и, пробубнив «Сорри», потопаю к выходу.
Пожалуй, после подобной выходки мне действительно понадобится вазелин.
Нет, лучше тут посидеть. Телефон в приёмной, конечно, разрывается, но десять пропущенных звонков Разумовский, может, и простит. А вот картину под названием «Явление Олеси иностранному народу» — вряд ли.
Так что сиди, детка, сиди…
Со скуки я начала рассматривать то единственное, что было у меня перед глазами. Ну как единственное… Три пары мужских ботинок и брюк.
Иностранцы были в серых костюмах и чёрных лакированных туфлях. Лакированных настолько, что в них можно было посмотреться, как в зеркало. Американцы…
У Влада всё было наоборот. Чёрный костюм, тёмно-серые замшевые ботинки. Мне всегда нравилась замша… но я её никогда не носила. Не практично, а то, что не практично — дорого.
Один из американцев вдруг опустил руку под стол и почесал бедро. Смачно так почесал. И зря он это сделал… На нервной почве меня пробил такой хохот, что пришлось зажать ладонями рот изо всех сил и набрать воздуха в грудь. Даже слёзы из глаз полились, так я старалась не заржать…
Тихо-тихо, Леся. Ничего страшного не случилось. Подумаешь, бедро почесал… Живой же человек, не манекен. Вот у него и зачесалось. Хватит ржать!! Хватит, я сказала!!
Наверное, я всё же издала какой-то невнятный звук, хотя очень старалась этого не делать. Во всяком случае, Разумовский вдруг уронил на пол ручку, извинился, нагнулся, чтобы поднять её — и посмотрел прямо на меня.
«А вот и смерть моя пришла…» — подумала я, вяло улыбнулась и помахала ему ручкой. В смысле ладонью. Искомая ручка лежала у меня на коленках.
Влад нахмурился, недовольно поджал губы, но ничего не сказал. Выпрямился и продолжил диалог со своими партнерами, а я задумалась о том, сумею ли быстро достать вазелин… Пока он будет их провожать, к примеру.
К чести босса, он не стал затягивать встречу. Не знаю уж, повлиял ли на него факт сидения меня под столом, или просто так получилось, но минут через пятнадцать Разумовский и гости встали и, продолжая увлечённо болтать по-английски, направились к выходу.
Дверь захлопнулась. Я посидела ещё несколько секунд, а затем, быстро-быстро перебирая лапами, выбралась из-под стола и приняла позу «человек разумный, прямоходящий».
Надо, наверное, возвращаться в приёмную, но… я боялась Разумовского.
Зачем я вообще попросилась к нему в секретари? Где был мой мозг в тот день?!
Дверь тихо открылась, я вздрогнула и снова захотела залезть под стол.
Суровый босс застыл в двух шагах от меня, сложил руки на груди и протянул:
— Ну?
Что бы такое сказать…
— Вы сегодня хорошо выглядите, — невнятно булькнула я. Господи, что я несу?
Разумовский покачал головой, свёл брови.
— Во-первых, ты. Ты, Леся.
— Я сегодня хорошо выгляжу? — переспросила непонимающе, совсем уже перестав соображать от страха.
Босс сначала нахмурился ещё больше, словно стараясь удержать стремительно ускользающее лицо, но потом губы его задрожали, и Влад улыбнулся.
— Леся… на тебя даже сердиться невозможно. Ты такая смешная. Иди сюда.
Ну вот… начинается.
— Иди сюда, — видя, что я колеблюсь, он повторил настойчивее.
Я шагнула вперёд — и босс подхватил меня под попу, усадил на стол, склонился к лицу.
— Ой… — сказала я, поёрзав на гладкой холодной поверхности. — А я не слишком тяжёлая для этого стола? Ещё треснет…
Влад рассмеялся, поцеловал меня в губы — и сразу стало так хорошо и совсем не страшно…
— Леся… Этот стол треснет, только если у тебя в карманах припрятано по слонёнку.
— Слонёнки? Нет, слонёнков нет.
— Значит, не треснет.
Как же классно. Он просто целовал меня, не щупал и не тискал, и это было чудесно. В окна переговорной лился яркий дневной свет, я таяла в его руках, и казалось, что всё действительно хорошо.
— Пойдём работать?
Почему он спрашивает? Мог бы просто приказать…
— А… — я решила рискнуть. — А вы… ты можешь меня ещё раз поцеловать? Пожалуйста.
Разумовский сделал вид, что задумался.
— А что мне за это будет?
Ну вот, опять он меня троллит.
— Э-э… Я могу спеть и сплясать…
— Пожалуй, — ответил босс, поцеловал меня — жарко, требовательно, властно, — и продолжил: — Только всё это мы будем делать вместе. Вечером. В горизонтальном положении.
Я густо покраснела.
Он сдержал слово. И я тоже. Вечером мы действительно «танцевали» на диване в его кабинете, и я тихонько «пела» от удовольствия.
А вернувшись домой, ругала себя на чём свет стоит.
Леся, нельзя же так… Зачем позволять пользоваться собой, как вещью? Ты человек, и не самый сильный на свете. Он же тебя растопчет…
Но я просто не могла отказать Владу.
Любовь делает нас такими глупыми, правда?
На следующий день маму с утра так сильно тошнило, что я вся извелась.
Вообще-то я никогда не звонила родителям, находясь на рабочем месте. Я выкраивала время для звонков, выбегая за документами или в туалет. Выходила на лестницу — и звонила. Но в то утро у меня не получилось выбежать.
Влад пришёл на работу почти одновременно со мной. Потребовал кофе, а когда я принялась его готовить, подошёл сзади и обнял. Уткнулся носом в макушку, втянул носом воздух и прошептал:
— Я соскучился, Лесь.
— Мы же каждый день видимся, — пробормотала я. Разумовский хмыкнул, и одна из его загребущих рук поползла вверх и принялась тискать грудь.
— Я кофе могу разлить, — нервно сказала я, и он неохотно отстранился.
— Как сделаешь, зайди, — услышала я позади его недовольный вздох, а потом Влад протопал в свой кабинет, хлопнув дверью чуть сильнее, чем обычно.
«Как сделаешь, зайди»… Как будто я могу не зайти, а телепортировать ему этот кофе прямо на стол.
Но заходить очень не хотелось. Наверняка ведь, если соскучился, дело закончится сексом. А у меня совершенно не было на него настроения.
Надо всё же позвонить родителям, узнать, как они. Пока Влад ждёт свой кофе…
И я решила рискнуть. Осторожно достала телефон, набрала мамин номер.
— Да, Лесь? — ответила она слабым голосом.
— Как ты себя чувствуешь, мам?
— Получше, — она врала, я чувствовала. — Лежу, занимаюсь ничегонеделанием. Папа телевизор смотрит.
— Что-нибудь купить по дороге домой?
— Да, молоко кончилось…
Я говорила с мамой всего секунд сорок, но мне не повезло — когда я положила трубку и подняла голову, в дверях своего кабинета стоял Влад. «Никаких личных звонков» — я помнила это правило…
— Простите, — выдохнула я. — Больше не повторится…
— Лесь, — взгляд у Разумовского был тяжёлый. — Пойдём.
Он поманил меня к себе в кабинет. Что, неужели это такой ужасный проступок? Всего-то минутку поговорить с мамой…
Я вздохнула, захватила с собой чашку с гуталиновым кофе Влада и поспешила за ним.
Когда я вошла, генеральный сидел на диване. Я поставила на столик перед ним чашку с кофе, и только собиралась уйти, как Разумовский схватил меня за руку и усадил рядом с собой.
— Я случайно услышал твой разговор, Лесь…
— Да-да, — затараторила я. — Я помню, никаких личных дел во время работы…
— Что?.. — он нахмурился, покачал головой. — Ты о чём?
— Вы… ты говорил, когда принимал меня в секретари… Никаких звонков во время работы…
— Леся, — Влад закатил глаза, — я имел в виду манеру некоторых секретарей записываться в салон красоты или болтать со своими подружками. Ты и твои родители не имеют к этому требованию никакого отношения!
Я была так изумлена, что не нашлась с ответом.
А Разумовский между тем продолжал:
— Леся, я понимаю, что первое впечатление обо мне у тебя было чудовищным, но неужели я до сих пор кажусь тебе монстром? Ты могла бы уточнить вопрос о телефонных звонках уже давно. Я бы тебя не съел, ты же знаешь.
Да… Влад был прав.
— Прости, — шепнула я, с трудом подавив в себе желание разрыдаться. — Я дура.
Он вздохнул, какое-то время ещё смотрел на меня на редкость недовольным взглядом, но потом всё же смягчился. Прижал меня к себе, поцеловал и, улыбнувшись, тихо сказал:
— Я совершенно не могу сердиться на тебя, Лесь.
Сердце у меня забилось так, словно я только что кросс пробежала.
— Мне очень хорошо с тобой, — произнёс Влад ещё тише. — А тебе со мной?
Глупый, глупый мой тролль…
Конечно, мне хорошо с тобой. Проблема в другом.
В том, что мне плохо без тебя.
— Да. Мне хорошо с тобой.
Влад задумчиво провёл пальцами по моей щеке, заглянул в глаза.
— Я случайно услышал сейчас твой разговор… Ты когда-то говорила, что у тебя родители больны, я помню. А чем, не рассказывала.
— У мамы рак лёгких, а папа после инсульта так до конца и не отошёл.
— И как они себя чувствуют?
Я помолчала немного. Я не очень хотела отвечать на этот вопрос, но невозможность поделиться хоть с кем-то своей болью давила на меня, и я всё же решила ответить:
— Как всегда. Папа многое забывает или путает, правая рука у него по-прежнему почти не двигается. А мама ходит на новую терапию. Очень дорогую.
Влад смотрел на меня каким-то непонятным взглядом.
— И сколько всё это стоит?
— По-разному, — я пожала плечами. — В этом месяце вот… — я назвала сумму, и Разумовский протянул:
— Почти вся твоя зарплата…
— Да. Но всегда по-разному, сейчас дороже, потом дешевле. Хотя… обычно цены только растут.
— Как же вы живёте… — пробормотал Влад, и мне вдруг стало обидно.
— Нормально живём. Ты же меня обедами кормишь, — я постаралась улыбнуться, чтобы он не заметил, как мне плохо.
Но Разумовскому было не до моих переживаний. Он явно о чём-то раздумывал.
— Значит, ты поэтому попросилась в мои секретари, невзирая на мой отвратительный характер?