Посмотрела на часы. Я отсутствую уже двадцать минут. Двадцать!
Разумовский меня убьёт… Говорил же — не засиживаться!!
Я влетела в собственную приёмную на такой скорости, что даже не заметила идущего мне навстречу босса. И — бах! — врезалась в него.
Разумовский спружинил о мою грудь, как об матрац, и схватил меня за плечи.
— Олеся! Осторожнее! Откуда ты так несёшься?
— Из туалета! — ответила я честно, и генеральный на секунду завис.
Я смутилась.
У Разумовского начали дрожать губы.
— И чего там, потоп?
— Почему потоп?
— Ну а из-за чего ты можешь так нестись из туалета? Потоп или пожар.
Я надулась, как мышь на крупу.
— Из-за вас я несусь.
— Из-за меня?
— Да!
Генеральный задумался.
— Хм. То есть, это у меня потоп или пожар?
Вот же… тролль!
Точно! Он не просто чудовище — он грёбаный тролль!
— Вы же сами, когда принимали меня, просили в туалете не засиживаться!
Босс то ли хмыкнул, то ли хрюкнул. Я не поняла.
— Я пошутил.
— А-а-а… Да?!
И тут Разумовский наконец отпустил мои плечи, закрыл руками лицо и затрясся. Я даже испугалась.
— Влад… — от испуга по имени его начала называть, — Влад, что с вами?
Он отнял руки от лица — и я увидела, что мой босс просто и банально ржёт. Ну вот — опять!
А чего я, спрашивается, такого сказала? Ну правда?! Ничего же особенного!
Я даже носом обиженно шмыгнула. Эх, сплошная несправедливость в жизни. Одними женщинами восхищаются, а над другими только ржут…
— Знаешь, Олеся, — сказал наконец Разумовский, отсмеявшись, — я думаю, мы с тобой просто переработали. Поехали домой.
И тут я выдала:
— К кому?
И почти сразу после этого:
— Ой. В смысле…
У босса вновь задрожали губы, но он справился с собой.
— Всё, идём. Я тебя подвезу до дома. А потом поеду к себе. Договорились?
Я кивнула.
Машина у босса была шикарная. Чёрная. А в остальном я не разбираюсь.
И шофёр тоже шикарный — толстый лысый дядька с усами, как у барона Мюнхаузена. Впустил нас на заднее сиденье, спросил мой адрес, закрыл дверь, сел за руль и тронулся. В смысле завёл машину и поехал.
И только тут я осознала, что нахожусь с Разумовским в одной машине. На одном сиденье. На расстоянии в полметра.
Когда мы обедали на его белом диване, между нами было метра два…
Наверное, можно уже начинать смущаться.
Но боссу явно было не до меня. Он сразу залез в свой планшет и начал что-то там читать. Минут десять я подождала — вдруг захочет завести разговор? — но Разумовский молчал. Поэтому я закрыла глаза и решила немного отдохнуть.
На самом деле это была плохая идея. Увы, в своём состоянии постоянной усталости я частенько засыпала в метро стоя, и не опаздывала на работу только благодаря встроенному автопилоту. А тут мягкое сиденье машины, тихая музыка, и никто не наступает на ноги…
Да-да, я уснула. И мне даже что-то снилось.
А потом раздался какой-то резкий звук — позже я поняла, что это был автомобильный гудок — и меня выбросило куда-то вперёд.
— А-а-а! — завопила я, готовясь к безвременной кончине.
Но умереть мне не дали. Чьи-то тёплые ладони схватили меня… за грудь и прижали к себе.
Я сидела ни жива ни мертва. Первые несколько секунд я вообще не могла вспомнить, где нахожусь, а когда вспомнила и осознала, то даже дышать перестала.
Руки Разумовского лежали у меня на груди. Ну как… лежали. Сначала они, конечно, лежали. А потом задвигались.
Это он чего… Меня щупает?
— Простите, я, кажется, уснула, — я попыталась отодвинуться, но босс держал крепко. — Извините…
— Ничего, Олеся, — хмыкнул Разумовский где-то возле моего уха. — Мне понравилось.
Ему… что?!
Кажется, я всё же слишком сильно ёрзала — босс в конце концов меня отпустил.
— Мы уже почти возле твоего дома, — сказал он, улыбаясь. — До завтра, Леся.
«Леся»… Кирдык. Дальше что? Лесенька?
— До завтра, — пискнула я.
— До завтра… кто?
Опять он за своё!
— Уволю, — пригрозил мне Разумовский, и я, вздохнув, всё же сказала:
— До завтра, Влад.
— Умница.
Угу… Чудовище! Тролль!
На самом деле чувство юмора — единственное, что может спасти в ситуации, подобной моей. Глядя на меня, можно предположить, что эта взбалмошная девица совсем без царя в голове. Но… какая разница, что обо мне думают другие люди? Главное — что думаю я сама.
Да, мне всегда были безразличны мысли окружающих. С восемнадцати лет главным для меня были родители, а они, конечно, понимали, какая я настоящая.
Это невыносимо сложно — быть такой, какой я казалась всем остальным. Смеяться, когда хочется плакать. Улыбаться, когда мечтаешь удавиться. Работать, когда твои сверстники ходят по клубам и живут в своё удовольствие. И каждый день слушать про различные медицинские процедуры, лекарства, диагнозы.
Приехав домой тогда, после моего приключения с Разумовским в машине, я проделала свой обожаемый трюк — заперлась в ванной, плюхнулась на пол и закрыла лицо руками.
Ванная — моя любимая комната. Потому что только там в нашей квартире есть щеколда, которую можно задвинуть. И никто точно не войдёт, и не увидит, как мне плохо.
Невыносимо.
Нашёл себе развлечение. Хотя… я его понимала. Разумовскому, всегда такому строгому и собранному, наверняка в моём обществе становилось легко и комфортно. Не зря он даже пончики заказал, не боясь потерять свой имидж. И подшучивал, расслабляясь. Я его понимала, да. Но… кому захочется быть шутом в глазах человека, которого любишь?
Я не шут. Я просто маленькая девочка. И в моей жизни нет ничего, кроме работы.
И наверное, уже не будет.
На следующий день была пятница, и я заранее радовалась, что скоро выходные, и я смогу немного перевести дух и отдохнуть от Разумовского.
Но он в этот день явно решил на мне хорошенько отыграться.
Хотя… буду справедливой. Не только на мне!
С самого утра, даже не выпив свой гуталин, босс вызвал к себе начальника отдела закупок — и началось. Тот ещё с утра глаза продрать не успел, а на него уже орать начали.
Я, привыкшая к ежедневным стрессам, спокойно работала — делала для генерального одну дурацкую сравнительную табличку в экселе. И мысленно готовилась к очередному троллингу. Может, опять пончики закажет? Хорошо бы. Пожалуй, это самое безобидное.
Дверь, ведущая в коридор, открылась, и в приёмную шагнул мой хороший знакомый — курьер Витька. Расплылся в улыбке, увидев меня, и сказал:
— Ну что, Леська, как тебе работается в логове нашего питона Каа?
Я засмеялась. Витька чем-то был похож на меня — с ним тоже всем было легко.
— Нормально. Видишь, жива. Каа на диете, он бегемотиков не кушает.
Витька фыркнул, поправил свою старенькую кепочку, положил на мою секретарскую стойку посылку для босса и покосился на его кабинет, откуда по-прежнему доносились вопли.
— Да уж, я слышу. Сегодня на завтрак у Каа очередной бандерлог. Он его как, с кофе или всухомятку?
— Всухомятку, — прошептала я и сделала страшные глаза: крики в кабинете стихли, и через секунду оттуда выбежал начальник отдела закупок. Но Витька, кажется, не понял намёк, потому что продолжал:
— А ты цветёшь и пахнешь, Лесь. Смотрю, в юбке даже. У нас-то ты вечно в джинсиках и свитерках была. Тоже ничего, но юбочка — оно, конечно, попривлекательнее. Ты где обедаешь? Может, в кафе соседнее сходим?
Я-то знала, что в Витькином предложении не было никаких скрытых смыслов и подводных камней. В конце концов, я знала его четыре года, и всё это время он был чудесным семьянином, обожал своих дочек-близнецов и жену.
Но вот Разумовскому этого было не понять. Решив выйти из кабинета — наверное, хотел потребовать свой гуталиновый кофе — босс застыл на пороге, слушая Витькины речи и смотря на него (и на меня заодно) до ужаса неодобрительным взглядом.
Почему до ужаса? Потому что я была в ужасе.
Только открыла рот, чтобы остановить Витьку, но его, кажется, и бульдозер бы сейчас не остановил…
— Или тебя наш узурпатор на обед не отпускает? Так ты ему напомни про трудовой кодекс и всякое такое…
Мать моя женщина. Меня аж затошнило.
Разумовский сделал шаг вперёд, и лицо у него было мрачнее тучи. Я вскочила со своего места, подхватила ничего не понимающего Витьку под локоть и затараторила:
— А ты уже уходишь, да? Посылочку принёс, а теперь уходишь…
— Но… — попытался что-то возразить Витька.
— Уходишь-уходишь! — с нажимом прошипела я, дотащила парня до двери и вытолкала в коридор. Босса он, конечно же, заметил, вытаращился на него, что-то для себя осознал — и прибавил ходу.
Развернувшись лицом к Разумовскому, я проникновенно произнесла:
— Извините его… — выдохнула. — … Влад. Пожалуйста. Он просто… шутил.
Физиономия у босса оставалась самой мрачной на свете.
— Шутил.
— Ну… да. Глупо, конечно.
— Курьеры, отпускающие дурные шутки в приёмной генерального директора — это недопустимо, — сказал Разумовский таким ледяным тоном, что я похолодела. Уволит! Точно — уволит! Не меня — Витьку!
Я молитвенно сложила ручки и сказала самым просительным на свете голосом:
— Простите его… Влад. И не увольняйте. Пожалуйста!
Лицо у босса стало ещё мрачнее, хотя казалось, мрачнее некуда.
— Так вот, какие мужчины тебе нравятся, — процедил он презрительно.
— Что?.. Нет-нет, вы ошибаетесь! Мне мужчины вообще не нравятся!
Наконец-то новая эмоция! В глазах у Разумовского мелькнуло нечто вроде озадаченности.
— Тебе нравятся женщины?
— Нет! В смысле… Мне никто не нравится. Я… не до этого мне. А Витька… он женат, у него две дочки-близняшки. Не увольняйте, пожалуйста! Он хороший, старательный. Он просто пошутил!
От отчаяния у меня даже голос задрожал. Кажется, ещё немного — и я позорно разревусь.
А мой чудовищный босс молчал и просто смотрел на меня.
— Ну допустим, — произнёс в конце концов и сложил руки на груди. — Допустим, не уволю. А что мне за это будет?