— Кто не вернется? — осторожно спросил Даниэль.
— Блок. Больше мы его не увидим. Может, оно и к лучшему.
Даниэль глубокомысленно кивнул. Именно этого он и опасался — встретиться со знакомым Макса и разговаривать о вещах, известных только брату. Или же этот человек был чокнутым и нес полнейшую чушь.
— Блока перевели, — сообщил волосатый с набитым ртом, уставившись куда-то за спину Даниэля.
— О, вот как?
У Даниэля внезапно закралось подозрение, что Макс несколько покривил душой, описывая клинику и ее пациентов.
— И мы оба знаем почему.
— Ну да, — буркнул Даниэль, ковыряя ножом куриную ножку. В будущем этого типа надо будет избегать, решил он про себя.
— Блок был не тем, за кого себя выдавал.
У Даниэля так и перехватило дыхание, и он прекратил терзать курятину. Разговор определенно принимал неприятный оборот.
— А нам такое не по нраву. — Мужчина уставился на каких-то вновь вошедших пациентов. Какое-то время внимательно следил, как они рассаживаются у стеклянной стены, затем потерял к ним всякий интерес и вновь обратился к Даниэлю: — В этом мы с тобой схожи, ты и я. Нам не нравятся те, кто плавает под чужим флагом.
На протяжении невыносимо долгих секунд он молча сверлил Даниэля таким пронзительным взглядом, что у того возникло ощущение, будто в него тычут вилкой. Затем волосатый произнес:
— Не из-за тебя ли его перевели?
— Нет, — холодея от ужаса, ответил Даниэль. — Точно не из-за меня. Я не имею к этому никакого отношения.
Мужчина взял зубочистку и принялся ковыряться в зубах. Потом откинулся на спинку стула и окинул собеседника довольным взглядом.
— Да все путем. Надо чего?
Он зажал ноздрю указательным пальцем и с шумом втянул воздух через другую.
Даниэль покачал головой, извинился и едва ли не бросился прочь из столовой.
Он быстро поднялся по склону к коттеджу Макса. Впредь нужно будет избегать подобных встреч. И об этой столовой придется позабыть.
Макс обещал отсутствовать три, возможно, четыре дня. Сегодня вторник. Следовательно, брат вернется вечером в четверг или самое позднее в пятницу.
Он достал поношенные бермуды Макса из шкафа, куда в сердцах зашвырнул их утром, и обследовал содержимое карманов. После вчерашней рыбалки шорты воняли дымом, кое-где на них чернели пятна сажи. В заднем кармане обнаружился бумажник. Раз уж Макс улизнул с его собственным, рассудил Даниэль, он автоматически получает право пользоваться деньгами брата.
Часов в семь он сходит поужинать в «Пивную Ханнелоры». В прошлый свой визит он заметил, что там подаются кой-какие простые блюда. Возьмет с собой книжку да почитает за парой кружек пива. А до той поры погуляет и осмотрит деревню и окрестности. Вернется в коттедж около десяти, почитает еще, а после вечернего обхода ляжет спать.
На этом его первый день в качестве замещающего пациента и закончится. После того, как составил себе план, Даниэль снова воспрянул духом.
15
Поднимаясь к себе в кабинет, Гизела Оберманн оказалась в лифте с Карлом Фишером. Он вломился из вестибюля в кабину, когда она уже нажала на кнопку и двери начали закрываться. Льняной костюм доктора был помят, и от него пахло потом. Гизела уставилась на его отражение в стекле, и когда лифт устремился вверх, оно заговорило с ее собственным.
— Гизела, ваш контракт скоро заканчивается. Вынужден уведомить вас, что продлевать его мы не намерены.
— Что я сделала не так? — ошарашенно выдавила она.
— Ничего. Но вы ведь наверняка понимаете, что для продолжения работы у нас требуется нечто большее, нежели просто отсутствие ошибок. Химмельсталь — исследовательская клиника. А вы так и не добились каких-либо ощутимых результатов.
— Пока не добилась. Зато столько интересного здесь навидалась.
— Нисколько не сомневаюсь, что в будущем эти наблюдения вам пригодятся. Но ваш контракт истекает в октябре, и лично я не вижу смысла продлевать его. Работать у нас жаждут сотни исследователей.
— Доктор Пирс работает здесь значительно дольше меня, а какие результаты у него на счету? Кто-нибудь вообще добился здесь чего-то основательного? — воскликнула Гизела, с досадой отметив предательскую дрожь в голосе.
Лифт остановился, и двери открылись, однако Карл Фишер намеренно блокировал ей выход.
Волевые черты его лица были изборождены глубокими морщинами, короткие седые волосы стояли торчком, будто забитые в голову гвозди. За его спиной тянулся коридор с врачебными кабинетами.
— Не вам оценивать исследования других, — спокойно произнес Фишер. — Кроме того, для работы здесь вам недостает одной весьма существенной черты — дальновидности.
Он так и стоял в дверях кабины, не давая им закрыться.
— Вы разговаривали с Максом после визита его брата? — продолжал Фишер.
Двери нетерпеливо дернулись, однако он не обратил на них внимания.
— Нет, у меня просто не было времени. Но я вызову его при первой же возможности. Мне кажется, посещение брата пойдет ему на пользу. Интересно будет послушать его мысли на этот счет. Макс, несомненно, весьма интересный пациент.
— Вы так думаете? Не согласен.
Наконец Карл Фишер отступил в сторону. Когда Гизела проходила мимо него, он бросил ей в спину:
— От вас несет алкоголем, доктор Оберманн.
Она резко обернулась, однако двери закрылись у нее перед носом, скрыв Фишера в кабине. Несколько мгновений она стояла как вкопанная, слушая звук спускающегося лифта.
Доктор Фишер был прав. Дальновидности ей действительно недоставало. И относительно пациентов, и относительно себя самой. Все прочие исследователи приходили в Химмельсталь с теориями, планами и блестящими идеями, призванными озарить их будущее. Что же до нее самой, впереди она ни черта не видела. Гизела просто бежала прочь от собственной разбитой жизни. Такова была горькая правда, хотя, конечно же, в заявлении о приеме на работу побудительные мотивы она сформулировала совершенно иначе. Мол, ее привлекает альпийский воздух, изолированность и узкая долина, эдакая утроба для ее обитателей.
Поначалу в клинике ее очень вдохновляло ощущение начала новой жизни. Энтузиазм коллег захватывал, подобно вирусу.
Вот только довольно скоро жизнь ее стала такой же бесцельной, какой и была за пределами долины. Дух товарищества на рабочем месте, на который она столь рассчитывала, так и не проявился.
В свободное-то время исследователи тусовались вовсю. Чуть ли не каждый вечер в одном из домов персонала устраивалась вечеринка. Когда же дело касалось работы, каждый из них держался исключительно собственной области специализации, ревностно ограждая ее от всех остальных сотрудников. Коллеги проявляли чрезвычайную скрытность. Зачастую Гизела даже не понимала, о чем они говорят на собраниях. И ей не верилось, что их понимают и другие. Судя по всему, во всех ведущихся проектах разбирался лишь доктор Фишер.
Как и доктор Калпак, на вечеринках он никогда не показывался. И оба проживали не в поселке для исследователей. Гизела предполагала, что их квартиры находятся на одном из верхних этажей административного корпуса, где обитают сестры и хозяйки.
Сама она никакого проекта не вела. И в этом-то проблема и заключалась. В клинику Гизела приехала открытой любым предложениям, наивно полагая, будто стимулирующая обстановка придаст толчок ее созидательной деятельности. Пройдет совсем немного времени, и она активно возьмется за исследовательскую работу. Как же она ошибалась!
Гизела уже давно перестала слушать, о чем на собраниях говорят другие, предпочитая созерцать альпийский пейзаж за окном или же доктора Калпака, неизменно сидящего с закрытыми глазами. Словно взял и заснул прямо на рабочем месте. Про себя она даже называла его «доктор Сон». Он как будто постоянно пребывал в дремоте, в эдаком полубодрствующем состоянии, даже с открытыми глазами, и лечащиеся у него пациенты тоже засыпали. Хотя нет, не засыпали. Отключались.
Ах, эта отключка под наркозом. Саму Гизелу под наркоз никогда не клали, но описаний других она наслушалась вдоволь. Исчезает все — боль, мысли, сны. Абсолютно все. Как будто умираешь, только потом просыпаешься. И в течение этой временной смерти происходит улучшение. Искореняется зло. Может, в тебя даже закладывается что-то новое. Просыпаешься здоровее, красивее и счастливее.
Гизеле часто хотелось умереть. Только не навсегда. Вот заснуть под наркозом было бы самое то. Зло из нее, конечно же, операционным путем не удалить, но она не сомневалась, что ей уже пойдет на пользу лишь одна эта отключка.
Интересно, что сказал бы доктор Калпак, обратись она к нему с такой просьбой. Хотя бы на пару часиков — или же пару недель?
Нет, долой подобные мысли. Не время расслабляться. Необходимо оставаться трезвой. И сосредоточиться на работе.
Пора уже найти тему для проекта.
16
Даниэль шел по дороге, по которой днем ранее они с Максом ехали на велосипедах. Мчались они тогда будь здоров, и ощущения казались нереальными — скорость, насыщенный зеленый цвет травы, невероятно чистый воздух в легких.
Теперь же он никуда не спешил и мог спокойно осматривать окрестности. Удивительно, какая же долина все-таки узкая. Шириной всего километра полтора, зажатая по обеим сторонам вздымающимися горами. А посередине поток сероватой воды, бурлящий, словно в стакан бросили шипучую таблетку. А вдруг порыбачить и здесь получится? Может, взять удочку да попробовать?
Взгляд Даниэля устремился к южному склону, неестественно вертикальному, скорее похожему на исполинскую стену. Сейчас, когда солнечные лучи падали на него сбоку, детали поверхности проступали с большей отчетливостью. Материал горы как будто отличался от противоположной северной. Песчаник? Известняк? Поверхность была гладкой и желтовато-белой, то и дело на ней попадались полости и пещерки неопределенного размера на высоте, недосягаемой для людей. В некоторых углублениях, похоже, обитали ласточки, беспрестанно кружившие над скалами. Из других выбегали струйки воды, некогда прорезавшей себе путь сквозь скальный массив и теперь сочившейся по этим естественным водостокам вниз по скале. Из-за них желтоватую поверхность испещряли длинные черные линии, причем некоторые смахивали на человеческие очертания, словно бы скала служила кулисой для многометровых кукол индонези