– Я понимаю, – вздохнул Мао, – я и сам не знаю, что бы сделал.
– А если представить?
– Если представить, то думаю, что выбрал бы революцию. Это ведь вопрос благополучия всего королевства – не только нас.
– И что, подставил бы дорогого тебе человека? Даже меня? – ехидно усмехнулся Сэм, посмотрев на Мао.
– Нет. Тебя бы не смог. – Мао снова расплылся в улыбке и взял Сэма за руку.
Парни пересекли главную улицу и свернули в узкий переулок у лавки кузнеца. Неожиданно на другом конце улочки появились два высоких силуэта.
– Ханга, ты посмотри, кто идёт! – воскликнул один из них, направившись в сторону парней. Он оказался одиним из тех гвардейцев, что присматривали за Сэмом во время исправительных работ. – Это же наш любимый дружок Тао!
– Сам Сэми Тао! – подхватил второй, двинувшись вслед за своим товарищем. – Что-то я не вижу, чтобы здесь кто-то продавал Виджи! Или этот красавчик твой новый поставщик, а, Тао?
– Дайте пройти, – сквозь зубы проговорил Сэм, отпустив руку Мао и выйдя чуть вперёд, прикрывая его спиной.
– А чего это мы такие дерзкие? – ехидно проговорил стражник, мерзко сюсюкаясь, словно с ребёнком. – Кому-то было недостаточно наказания за его проделки?
– Просто дайте нам пройти, – тихо проговорил Сэм.
– А волшебное слово? – Второй гвардеец приблизился к Сэму, легонько взяв его за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза. – Или твоя магия работает только с волшебным порошком?
Сэм резко мотнул головой, оттолкнув руку стражника.
– Тьма! – громогласно воскликнул тот. – Ханга, ты видел? Да он же на меня напал!
После этого кулак в тяжёлой кожаной перчатке молниеносно врезался в живот Сэма, заставив его согнуться пополам.
– Эй, вы чего творите! – Мао рванулся к гвардейцу, но тот ловким движением ударил парня в челюсть, после чего жёсткой подсечкой заставил его повалиться на землю.
– Вашу мать! – прорычал Сэм, пытаясь нанести ответный удар, но гвардеец с лёгкостью его заблокировал, после чего подоспел его товарищ, сумевший, несмотря на доспех, поднять ногу и с силой пнуть Сэма, отчего тот упал вслед за Мао.
– Кажется, опасный преступник всё никак не угомонится, – ехидничал стражник Ханга, нанося парню пинки по рёбрам, – вдруг он опять под Виджи и убьёт нас? Что думаешь, Лоуэл?
– Это точно, – наклонившись и ударив Сэма по лицу, Лоуэл приподнял его за воротник, – но мы его немного проучим, чтобы больше не угрожал обществу!
– Хорошо, когда по улицам гуляют приличные люди! – улыбнулся гвардеец Ханга, отряхивая руки.
– Согласен. Благо в нашем мирном городе исправительная программа работает просто прекрасно! – согласился Лоуэл и, ещё раз легко пнув Сэма, перешагнул через него и Мао и направился дальше по улице. Его товарищ последовал за ним, и вскоре их смех, отдающийся эхом в ночной тишине, скрылся где-то за поворотом.
– Сэм, – Мао повернул голову к парню, едва идущему рядом и повисшему на его плече, – Сэм, ты меня слышишь?
– Ага… – слабо протянул Сэм, – тэко…
– Ничего, мы уже почти пришли. – Мао пнул старую калитку, и та со скрипом распахнулась. Они с отцом жили в небольшом доме в дальних кварталах нижнего города. Здесь царила самая впечатляющая атмосфера из возможных: улицы воняли мочой и гниющими объедками, разбитые дороги надолго сохраняли лужи даже спустя много дней после дождя, а большинство домов покосилось набок и местами покрылось плесенью.
– А твой отец? – Сэм поднял глаза на Мао.
Отец Мао был добрым, понимающим человеком, но при этом отличался отстранённостью и молчаливостью. В чём-то это даже делало его аристократичным, хотя по профессии он был обычным плотником. Но Сэм, несмотря на их тесные отношения с Мао, ещё ни разу не побывал у него дома, потому что у того была старая договорённость с отцом: они никого не приглашали, и уж тем более тех, с кем имеют что-то большее, чем дружбу. В детстве Мао злился на это дурацкое правило, потому что иногда, когда на улице начинался дождь или сгущалась ночная темнота, ему хотелось привести кого-то из друзей, чтобы усесться на полу у камина и пить горячее молоко с мятой, болтая обо всём на свете. Но с возрастом он начал понимать изначальный замысел этой затеи. Когда мама умерла, в доме в первое время стало очень пусто. Он по-прежнему выглядел так же – мужчины всегда сами поддерживали чистоту и обеспечивали себя тёплой едой даже в самые бедные времена. Но никто больше не читал по вечерам, поджав под себя ноги и иногда прерываясь, чтобы отпить травяного чая из большой глиняной кружки. Никто не садился играть на цимбалах, прикрыв глаза и заставляя весь дом затихнуть, растворяясь в звенящем звуке, отражающемся от старых деревянных стен. Но отец, даже несмотря на огромное количество работы, всё сильнее старался вернуть в дом то тепло, что приносила его жена. Сначала неумело, молча усаживаясь у камина рядом с Мао, читающим одну и ту же книгу в третий раз. Затем, несмотря на привычку молчать, заводил с ним беседы о мире, старых легендах или повседневных вещах. И вскоре маленький Мао начал замечать, что снова возвращается туда как домой. Совсем скоро он начал помогать отцу в его мастерской, а потом и подрабатывать у других мастеров. И возвращаясь в их с отцом лачугу, он ещё с порога чувствовал такой привычный запах кускуса с овощами и слышал неумелые попытки отца, при всей его немузыкальности, наигрывать что-то на выточенной им же пан-флейте. И в этом храме спокойствия, укрывшем их от общей беды, было что-то действительно сакральное, словно логично продолжающее тот свет, что когда-то излучала мама. Мао в какой-то момент понял, как сложно его отцу было создать маленький мир только для них двоих и как сильно чужие люди разрушали бы его. Да и с годами, когда отец наконец переступил через себя и снова стал встречаться с другими женщинами, он никогда не приводил их в дом. Он отпустил свою жену, как и было должно, но всё равно оберегал все воспоминания, связанные с ней. А потому, даже если и позволял себе сблизиться с кем-то, то делал это максимально далеко от дома. Мао тоже в какой-то мере испытывал это возвышенное уважение к дому, а потому, даже людей, западавших ему в душу сильнее других, он тоже любил вне этих стен.
– Он сейчас на севере, – ответил Мао, помогая Сэму дойти до входных дверей, – там опять обрушения.
– Такие сильные? – прохрипел Сэм.
– Ага. Со всех концов Охайи пришлось съезжаться.
Мао не забыл об их с отцом договорённости и чувствовал себя виноватым за то, что ведёт Сэма домой. Но его полуобморочное состояние, разбитый нос и невозможность ступить и шагу волновали рыжего куда больше.
Мао втащил парня в тёмный прохладный дом и усадил на низкий диван. Затем он зажёг лампу на стене и спешно растопил камин.
– Давай-ка, – парень присел рядом с Сэмом, положил его голову себе на колени и принялся аккуратно вытирать кровь с его носа кухонным полотенцем, – вот так, – заботливо и сосредоточенно бормотал парень, – болит?
– А ты как думаешь? – слабо усмехнулся Сэм, закашлявшись и вздрогнув от мгновенно отозвавшейся боли в рёбрах.
– Я думаю, что у тебя просто талант влипать в неприятности, – улыбнулся Мао.
– Да я же ничего не сделал! – обиженно проговорил Сэм.
– Согласен, но, видимо, тут от тебя ничего делать и не требуется.
– Заткнись, – пробубнил Сэм.
Оттерев кровь с лица Сэма, Мао занял полулежачее положение, всё ещё позволяя тому лежать на своих коленях. Заметив, что Сэми задремал, парень тоже начал проваливаться в неглубокий сон, иногда беспокойно вздрагивая и открывая глаза, чтобы проверить, всё ли в порядке с камином.
– Мао, – спустя полчаса тихий голос Сэма снова заставил его моментально открыть глаза.
– Что такое? – сонно ответил рыжий.
– У тебя осталось?
– Что? – парень непонимающе захлопал глазами. Затем до него наконец дошло, что Сэм имеет в виду, и он озабоченно посмотрел на него: – Ты разве не завязал?
– Мне очень больно, – почти всхлипывая, протянул Сэм.
Мао это здорово напугало – ему ещё не доводилось видеть Сэма в настолько уязвимом положении. Тот постоянно искал позу, в которой боль не будет такой интенсивной, пытался как можно более поверхностно дышать и мучился из-за слипающихся от усталости глаз, но невозможности уснуть.
– Пожалуйста… – взмолился Сэм.
– Эй, тихо, – прошептал Мао, запустив руку в карман. Он извлёк оттуда плотный льняной мешочек и, достав немного содержимого, приподнял голову Сэма и аккуратно заложил ему под губу небольшой пучок липкой высушенной травы. Мао молча смотрел на снова откинувшегося на его колени и тяжело дышавшего друга.
Сэм стиснул зубы и старался абстрагироваться от ноющей боли, разливающейся по всему телу. Ему было сложно соображать, но даже так он осознавал, что только что сделал. Что удивительно – он не испытывал чувства вины. Скорее отчаянное разочарование, будто этот момент так или иначе наступил бы, и это был просто вопрос времени. Он ощущал, как боль постепенно начинает отступать, давая мышцам расслабиться, и черепная коробка заполняется легкостью. Эти ощущения, бесспорно, были приятны, но Сэм не испытывал от этого никакой радости. Наконец спустя несколько минут он почувствовал, как измождённость наконец-то берёт своё, и вскоре поддался долгожданному сну.
– Сэм, ты точно уверен?
Мао следовал за хромающим другом по освещённой утренним осенним солнцем улице.
– С меня хватит, – прорычал Сэм, – эти грязные махаки перешли черту, Джио!
Парень нервно постучал в дверь дома лидера Сопротивления, и тот спустя минуту показался на пороге.
– Сэми? Чем обязан? – приветливо улыбнулся он.
– Я хочу ещё раз обсудить твой план.
– Я рад, что ты изменил своё мнение, – задумчиво проговорил Джио, ставя кружку горячего чая на стол, за которым сидели Мао и Сэм, – но я не могу тебя не спросить. Ты принял это решение из-за того, что пострадал сам, или из-за того, что на самом деле веришь, что мы можем что-то изменить?
– Это странный вопрос.