— Теперь они сидят в тюрьме, в камере предварительного заключения. Когда слушание дела — пока неясно, может быть, через неделю или две. Поскольку затронута честь университета, ректор рвет и мечет. И требует в срочном порядке решить проблему. А поскольку группу курируешь ты, — взгляд Мелюзины стал виноватым, — он именно тебе поручил эту задачу. Дает ровно сутки.
Я закатила глаза и сжала в кулаки уже отведенные от лица руки.
— Сутки. Курирую, — повторила я разозлившись. И, возведя глаза к потолку кареты, зловеще расхохоталась, вполне себе по-ведьмински. После чего сердито воскликнула: — Вот именно, что курирую! Преподаю! Обучаю профессии! А не воспитываю, не кормлю из бутылочки, не перевожу через дорогу за ручку. У нас университет или детский сад? Я где вообще работаю? Потому что если детский сад, так я увольняюсь! Я бы и в школе даже месяца не выдержала!
От избытка эмоций я отчаянно жестикулировала и иногда задыхалась, вынужденная сделать короткую паузу, дабы набрать в легкие воздуха. Мелюзина слушала с сочувствием и пониманием, но на всякий случай вжалась в противоположную от меня стенку кареты. А то мало ли чего от доброй феи можно ожидать, когда она по-настоящему разозлится. Ведьмы — те хотя бы предсказуемы. А вот мы способны на любой сюрприз. Взять хотя бы моих девчонок. Поймаю — самолично выпорю! Только вот не знаю чем. Ремень не ношу. На метле не летаю: опять-таки не ведьма. О, веник одолжу в ближайшей бане! Вот!
— Нет, ты объясни, у нас университет или институт благородных девиц? — продолжала я напирать на ни в чем не повинную Мелюзину. — В чем наша работа заключается? И потом, лично я исхожу из того, что студентки — взрослые люди. Пусть молодые, пусть неопытные, но — взрослые. И вести себя будут соответственно! А вот ты мне скажи: может взрослый человек специально устроить пожар, чтобы попытаться затем его потушить? Да еще в центральном королевском парке? Да еще в присутствии жены мэра?
— Они могли не знать ее в лицо, — совершила слабую (да что там, изначально провальную) попытку заступничества коллега.
— Лицо могли и не узнать, — подтвердила я. — А вот жо… заднюю часть тела ни с кем не спутаешь!
Мелюзина согласно хмыкнула. Габариты супруги нашего мэра и вправду были весьма внушительные, так что, садясь на скамейку, эта дама растекалась по оной, занимая тем местом, на которое садится, чуть ли не всю ее площадь.
— Нет, это просто невозможно, — причитала, уже позабыв про супругу мэра, я. — Ко всем моим делам — нормальным, подчеркну, делам! — только этого не хватает! Бегать по тюрьмам и вытаскивать оттуда малолетних преступниц! Вот почему так происходит, а? — уставилась я на Мелюзину умоляющим взором. Будто сейчас она раскроет мне великую истину, которая разом расставит все по своим местам. — Работаешь с ними, работаешь, учишь. Стараешься сеять разумное, доброе, вечное. А выходит что?
— Я думаю, как раз разумное, доброе, вечное и выходит, — задумчиво подбодрила меня Мелюзина. И столь же задумчиво добавила: — Только не из того места.
— Может, пусть сами теперь разбираются, а? — в сердцах спросила я.
Хотя выполнять угрозу, конечно, не собиралась и даже не думала давать кучеру сигнал останавливаться или разворачивать карету.
— Ну ведь правда! Я лектор, а не мамка и не нянька! — продолжала бушевать я.
— Да ты что! — испуганно всплеснула руками Мелюзина и даже схватила меня за руку в качестве морального давления. — Они же, в сущности, совсем еще дети! Не смогут сами о себе позаботиться! Ты подумай, каково им приходится уже сейчас! Их ведь посадили в общую камеру, вместе с заядлыми преступниками — ворами, насильниками, убийцами! Страшно представить, что может произойти!
Судя по бледному лицу феи, ей действительно было страшно за девочек. Я скептически покачала головой: все-таки цинизма коллеге определенно не хватает.
— Ничего с нашими девочками не сделают, — заверила я. — Да одна только Моргана любого, кто к ним приблизится, превратит в живописную композицию «насильник в разрезе». Причем не ради соблюдения собственной чести или чести подруг. А просто из научного интереса.
Комментарий:
быть Доброй Феей очень сложно,
вот ждет рагу прекрасный принц,
а вот ты из тюрьмы спасаешь
девиц
Карета подкатила к участковому дворику, и мы с Мелюзиной, волнуясь и тревожно оглядываясь, выбрались наружу.
— Нет, Фритта — это я еще понимаю, — продолжала бурчать я, пока мы шагали за стражем к месту временного заключения наших учениц. — У нее потенциал хороший, но непосредственность хлещет через край. Моргана — тоже понятно, у нее наклонности… не совсем здоровые. Но Майя! Ты можешь это понять? А Дейве?!
— Ты же знаешь: отдельная личность — это одно, а толпа — совсем другое. — Мелюзина пыталась хоть немного меня успокоить, но получалось плохо: она и сама заметно нервничала, что плохо сказывалось на попытке. — Когда они все вместе, разум немного… отключается, уступает место коллективной… — она щелкнула пальцами, подбирая слово, — …экспрессивности.
— Коллективному идиотизму, — отрезала я, заворачивая следом за стражником за угол.
Последний, надо сказать, обходился с нами чрезвычайно вежливо и к разговору прислушивался с видимым сочувствием. Во всяком случае, такое складывалось впечатление в те моменты, когда мы видели не только его спину. Быть может, он вообще отзывчивый по складу характера (и не говорите, будто такого при его профессии быть не может: порой люди прибывают на занимаемое ими место самыми странными дорогами), но, скорее всего, просто уважительно отнесся ко взрослым феям, еще и преподающим в университете.
— Вот, прошу вас, — произнес он, отступая в сторону, чтобы явить пред наши очи освещаемую несколькими факелами камеру. — Я сейчас схожу за начальником участка, как вы и просили.
Я была не вполне уверена, что начальник участка соизволит явиться к нам по первому зову, но надежда все-таки была: как-никак, мы действительно не последние люди в городе. То есть не люди, конечно, но в этом-то все и дело.
Позабыв про стражника, мы с Мелюзиной синхронно сделали шаг вперед, вглядываясь в подрагивающий тенями полумрак камеры. Она была огромной, должно быть, единственной на весь участок, с небольшим отделенным своеобразной стенкой-ширмой уголком, по-видимому, выполнявшим функцию туалета. Народу в камере было много. Мы очень быстро разглядели девочек, и не только их. Здесь действительно сидели (как в прямом, так и в переносном смысле) преступники всех мастей. Женщины, несомненно, легкого поведения, мужчины, внешний вид которых можно было приравнять к выведенной на лбу надписи «СУТЕНЕР», здоровенные громилы, а также спокойные, невзрачные на вид люди, изящные и ловкие пальцы которых выдавали в них либо пианистов, либо карманников.
В первую секунду Мелюзина охнула, повторно разволновавшись за наших девочек. Я же ухмыльнулась и, покачав головой, потянула ее за рукав, предлагая постоять у стены, где нас непросто было заметить, и понаблюдать со стороны.
А понаблюдать действительно было за чем. Чуть в глубине, на неровной каменной скамье, сидела Фритта и какой-то здоровый бугай раза в два ее крупнее. Возле каждого из них, с его стороны скамьи, стояло по четыре не слишком чистых опустошенных стакана. Еще по одному стакану они держали в руках, и там поблескивало какое-то мутноватое пойло, даже внешний вид которого заставил меня поморщиться. Мелюзина с интересом вытянула шею. Она была не одинока: вокруг нашей «парочки» собралось около четверти заключенных, и все с азартом следили за разворачивающимся действом.
Резко выдохнув, Фритта поднесла стакан ко рту и принялась пить. Ее соперник поступил так же. Но пил он очень медленно, а к середине стакана все-таки сдался, сгорбился, опуская руки и, морщась, выдохнул:
— Всё!
Фритта же, никак не реагируя на сей факт, не прерываясь, продолжила процесс поглощения пойла. Количество жидкости в ее стакане стремительно уменьшалось. Наконец девушка оторвалась от стакана и, перевернув его вверх дном, с торжествующим видом потрясла, демонстрируя таким образом, что внутри действительно ничего не осталось.
Сокамерники зааплодировали, кто-то принялся обмениваться мелкими — и не очень — монетами.
— Приступай! — громко потребовала Фритта, обращаясь к побежденному бугаю. Тот опустился на пол и отжался.
— Один! — хором прокричали Майя и Моргана.
Здоровяк застыл на вытянутых руках с несчастным видом, но девушки были неумолимы. Стало быть, одним отжиманием проигрыш не ограничивался. Я заволновалась, как бы все выпитое не оказалось в самое ближайшее время на полу камеры.
— Сам виноват, — без всякой жалости, даже, я бы сказала, с ликованием шепнула мне Мелюзина. — Надо быть круглым идиотом, чтобы соревноваться, кто больше выпьет, со студентами!
Переведя взгляд, я обнаружила левее и ближе к решетчатой двери камеры еще одного отжимающегося мужчину. Стоявшая неподалеку Тинкер лениво наблюдала за его стараниями, беззвучно ведя счет.
— А этот в чем провинился? — тихонько спросила я у заключенного, который оказался ближе всего к нам.
— В фантики проиграл, — так грустно, будто речь шла о нем самом, констатировал тот.
— Сам виноват, — в очередной раз объявила Мелюзина. — Послушай, а может, и правда оставим их здесь? В воспитательных целях. Чтобы немного повысить моральный облик городской преступности?
Я наградила ее весьма укоризненным взглядом.
— Сама-то понимаешь, что говоришь? Разве наши девочки могут научить их чему-то хорошему?
Тут среди общего гомона до нас долетел голос Динь.
— Место рождения? Возраст? Род занятий? Каких женщин предпочитаете: блондинок, брюнеток, шатенок или, может быть, рыженьких?
Молодой тщедушный мужчина покорно отвечал на вопросы, время от времени затравленно озираясь по сторонам.
Так, все понятно. И этот тоже во что-то проиграл, вот только ему досталось посильнее, чем прочим, отделавшимся отжиманиями. По-видимому, в качестве своего выигрыша Динь затребовала право устроить судьбу бедолаги, то бишь сделать его своим первым клиентом — или подопытным кроликом. Что ж, хотя бы в этом вопросе я могла горе-игроку помочь.