В церкви тут же стало тихо.
– Действительно… – кашлянул генерал Полторецкий. – Станислав, если это некая семейная тайна, то мы, разумеется, не вправе настаивать на разглашении.
– Это и есть семейная тайна, – помолчав, сказал Стас. – Только не моей семьи. Дед один это знал… и никому не мог сказать. И всю жизнь этим мучился.
– Он в самом деле никому об этом не рассказывал? – вдруг спросил генерал Полторецкий. – Никому, никогда, ни слова? За… почти семьдесят лет?
– Никому, – машинально отозвался Стас. И тут же встрепенулся: – О чём вы спрашиваете? Вы разве знаете?..
В старой церкви снова стало тихо. Все смотрели на старого генерала и Стаса. Те, в свою очередь, разглядывали друг друга. Наконец генерал Полторецкий сказал:
– Стас, если вы не возражаете, я бы очень хотел увидеть эскизы вашего деда.
– А уж я-то как хотел бы! – проворчал Шампоровский. Стас коротко улыбнулся и поднялся.
– Идёмте.
До Сватеева добирались по колено в воде: ручьи и ручейки весело бежали по косогору, пробираясь к реке. Но на самом холме уже было сухо, и солнечные блики играли на ряби бегущей под обрывом воды. Дом стоял открытым настежь, и Стас сразу же пригласил всех в комнату.
– Заходите… Генка, ставь чайник! Извините, угощать особенно нечем: всё подъели.
Натэла молча достала из рюкзака печенье в пакете и остатки пирога, протянула стоящему рядом Генке. Тот широко улыбнулся в ответ.
– Натэлка, иди сюда! – сразу же забеспокоился Атаманов. – А ты, Змей Горыныч, вообще смотри в другую сторону! Тебе вроде чайник велели ставить?
– Атаман, не психуй, – вмешался Пашка. – А вы, пацаны, имейте в виду: Натэла Ревазовна – достояние республики и охраняется государством!
– Пашка, за-амалчи! – рассердилась Натэла. – Дураки несчастные, вести себя нэ умеете в чужом доме! Стас, извините их…
– А ваши девчонки вообще все заняты? – вдруг спросил Стас.
– Все! – свирепо отрезал Атаманов. – Где этот твой чайник? Сам сейчас поставлю, если тут все без рук!
Шампоровский тем временем бродил по комнате, разглядывая портреты и пейзажи. Возле некоторых он надолго останавливался и глубокомысленно мычал.
– Стас, скажите… вы не думали всё это продавать?
– Не думал, – хмуро отозвался Стас. – Да никто и не купит.
– Отчего же… Я бы купил. Мастерство учеников Павла Корина вообще высоко ценится.
Шампоровский заметил это между прочим, не отрывая взгляда от загорелой физиономии деревенского пастуха на портрете. Но Стас сразу же напрягся:
– Что вы имеете в виду?
– В виду?.. Только то, что ваш дед или не был самоучкой, или это не его работы. Лично вам, как его наследнику, какой вариант ближе? Вы вообще, извиняюсь, законный наследник? Потому что, если не было завещания, то всё это должны иметь ваши родители…
– Я – законный, по завещанию, но ничего не продам! – отрезал Стас. – А вы… простите… кто?
– Я, скажем, эксперт-искусствовед. И, честно сказать, не понимаю, зачем вы делаете из своего деда такую уж тайну. Или, может быть, вы сами не знали? Ваш дед… хотя, скорее всего, всё же его отец… был москвичом? И работал с Павлом Кориным? А потом…
– …а потом наступил тридцать седьмой год, – хмуро закончил Стас. – И да, вы правы. Не дед, а его отец. Его настоящая фамилия – Крестовоздвиженский.
– Ясно. Из семьи священника?
– Да. Только он сам сан не принимал, а учился живописи. – Стас смотрел на Шампоровского внимательно и восхищённо. – Как вы догадались?! Никому никогда в голову не пришло!
– Так никто из знающих людей этих работ и не видел, – вздохнул Шампоровский. – Итак, юноша, отец вашего деда уехал из Москвы…
– …потому что там уже вовсю шли аресты! Уже посадили всех его друзей и половину семьи! И прабабка сказала: «Собираем детей и уезжаем в деревню». Она сама была отсюда, из Сватеева, дочь местного попа. Прадед умным человеком был, согласился. В одну ночь собрали вещи и уехали. Прадед поступил в колхоз плотником… он вообще много чего умел, не только рисовать! Кирпичи класть по старинной книге выучился, тут все печи в деревнях его работы!
– А кисть в руки больше не брал?
– Только лозунги на праздники писал, – криво усмехнулся Стас. – И учил сына Фёдора рисовать.
– Это, значит, как раз вашего деда?
– Да. Дед один из шестерых детей имел способности, вот отец его и учил. Всему, что сам знал. И грамоте, и математике, и истории, и живописи… И даже как стены под фрески загрунтовывать. Дед после, когда расписывал церковь, всё делал по отцовским записям, слово в слово. И – вот, получилось!
– Так вот откуда иконописная манера вперемешку с серыми ватниками… – пробормотал Шампоровский. – Кто бы мог подумать – ученик Корина в глухой смоленской деревне! А вот это на столе те самые эскизы?
Стас молча кивнул, и Шампоровский принялся за изучение.
– Любопытно… Очень любопытно… – Та-ак… Цыганка… Старик с гранатами… Пацан в кепке… Отли-ично… Разумеется, одна и та же рука… А где Иван Сватеев?
– Так вот же он, дядя Шлёма! Сразу за стариком!
– Вот этот?! – почти разочарованно спросил антиквар. – Хм-м-м…
– Чем это вы так расстроены, Шлёма?
– Так смотрите сами, Игорь Петрович! И на него, и на остальных…
Все, толкаясь, сгрудились вокруг стола.
– Действительно, странно… – медленно сказал старый генерал. – Какие они, однако, разные.
– Это же уму непостижимо! – Шампоровский снова вскочил. – Все остальные ничем не различаются! Какие на эскизе, такие и в церкви! А этот товарищ… Где тут, спрашивается, красный лев? Почему вместо него ангел крыльями машет? Куда этот ангел потом делся и почему вместо него появился хищник?!
– А автомат такой же, смотрите, – вдруг сказал Батон. – «Шмайссер». С отломанной ручкой. То есть фиксатором.
– А лицо у партизана другое! – тихо выговорил Шампоровский. – Похожее… но другое. У этого товарища никакого шрама на лице нет! И рожа не такая отпетая. Что же это такое, кто мне объяснит?! Стас, хотя бы вы понимаете, что имел в виду ваш дед?
– Я читал… – начал было Стас, но в это время снаружи раздался громкий женский крик:
– Эй! Кто-нибудь! Кто-нибудь здесь есть, боже мой?!
Вопль был таким душераздирающим, что за дверь выбежали все – даже Шампоровский.
Возле калитки стояла мадам Таранова. В роскошном белом сарафане, сплошь заляпанном грязью, белых же босоножках, утративших всякий вид, растрёпанная и зарёванная.
– Что стряслось, Альбина? – сразу же спросила Соня, пока остальные остолбенело таращились на нежданную гостью. – Что-то случилось с мальчиком?
– У вас его нет? – прохлюпала Альбина. – Я уже всю округу обегала… Даже в Свинищах была, у этой дуры Наташи!
– Миша пропал?! – ахнула Соня.
– Уехал на машине! – залилась слезами Альбина. Губы её некрасиво искривились. – Представляете, без спроса взял ключи от «Хонды», сам завёл, вывел из гаража и уехал! Без прав! Без документов! Ни слова мне не сказав!
– Почему вы его не удержали?
– Потому что я спала! Услышала мотор, подумала, что Таранов приехал! И уснула снова! А потом…
– Сколько времени прошло? – перебила её Соня. – Когда вы поняли, что Миша уехал?
– Три часа-а… И звонить некуда-а… Его мобильный…
– …остался у вас, – заключила Соня. – Альбина, вы просто… не хочу при детях говорить кто. Полторецкий, немедленно заводи джип! Мальчик, скорее всего, поехал в Москву. Альбина, немедленно позвоните его отцу! И Аслану Ибрагимову! Да-да, и ему тоже! Телефон я вам сейчас дам. И чтобы оба были здесь в самое ближайшее время! Расстреливать надо таких папаш! С двух шагов из пулемёта!
Через четверть часа джип генерала Полторецкого летел по шоссе в направлении Москвы. За рулём был Пашка. На заднем сиденье умостились Полундра, Белка и Атаманов. Соня сидела рядом и набирала длиннющую СМС, яростно бормоча:
– Никаких слов не хватает… Идиотка с куриными мозгами! Отобрать у ребёнка телефон! Серёжа, объясни, пожалуйста, ЧТО ты вчера ему написал? Я просила тебя сообщить Мише, что с Ибрагимовым всё в порядке, а ты что сделал?!
– Посмотри сама, – немного обиженно отозвался Атаманов, – я же с твоей мобилы отправлял, значит, в исходящих осталось.
Соня открыла исходящие – и ахнула:
– Господи! «Твой дядя Аслан спокойно уехал в Москву домой»! Бо-о-оже… Эти дети меня в гроб загонят!
– Соня! – взвился Атаманов. – Что я не так написал, блин?!
– Всё! Всё не так! Особенно мне понравилось «спокойно»! Мальчик три дня сходит с ума, боится, что его единственного близкого человека съел озёрный змей… а этой человек, оказывается, «спокойно» уехал домой! «Спокойно»! Ничего ему, Мише, не сказав, не предупредив! Что мальчишка должен был подумать? Что теперь он и Ибрагимову не нужен?! Конечно, он сразу же, как только получил эту кошмарную эсэмэс, начал план действий готовить!
– И угнал отцовскую тачку! – восхищённо сказал Атаманов. – И поехал этому Ибрагимову конкретную стрелку забить! В двенадцать лет! Реальный пацан, уважаю!
Соня схватилась за голову. Белка, свирепо посмотрев на Атаманова, показала ему кулак. Серёга возмущённо открыл было рот, но тут же узрел ещё один кулак – в два раза больше, весь покрытый веснушками, – Полундрин. И благоразумно решил помолчать.
– Главное, этот его маленький телефончик не звонит… – бормотала Соня. – И может только принимать эсэмэс, и то на небольшом расстоянии… Если Миша умудрился далеко отъехать, то я до него не достучусь… Так, набрала! Теперь главное – не ошибиться! «Миша, останови машину, мы едем за тобой! Ибрагимов возвращается! Останови машину и жди! Включи аварийку! Напиши, где ты!» Ну… с богом. – Она нажала кнопку – и эсэмэс улетело.
С минуту в джипе было тихо: слышалось лишь мрачное сопение Атаманова. Соня не сводила глаз с экрана телефона. Пашка, глядя на дорогу, крутил руль. И, когда мобильник Сони коротко пискнул, приняв СМС, в машине раздался дружный, облегчённый вздох.
– Главное – живой и ни в кого ещё не врезался… – пробормотала бледная Белка, пока её старшая сестра дрожащими руками открывала сообщение.