— Ничего я не путаю, — буркнула женщина. — Ты — птенец из мертвых земель. Как давно я не встречала таких… И еще столько же встречать не хочу! Пошла вон!
Точно свихнувшаяся!
Я осторожно отступила на шаг, гадая, что будет, если брошусь бежать. Рядом с незнакомкой мне было не по себе. И лишь воспитание удерживало от того, чтобы не броситься наутек. Но вёльда вдруг глянула совершенно разумно.
— Да не трясись, глупая девчонка! Тебе не стоит ходить одной. В Карнохельме слишком много ильхов с горячей кровью, а ты чужая, идешь, словно факел, со всех сторон на тебя глазеют! — старуха хрипло рассмеялась. — Можешь звать меня Гунхильд. А ты кто, вёльда?
— Эннис… Но я не вёльда.
— Ты разорвала путы на ястребе, я знаю, — хмыкнула старуха. — Видать, не всё убили в тебе мертвые земли, что-то фьордам удалось пробудить. Но поговорили — и хватит, убирайся из Карнохельма! Птичьи кости сказали, что будет. Уходи!
Я моргнула. Это она о чем? Женщина вдруг шагнула совсем близко, я ощутила ее сладковатое дыхание.
— Твоя стая была очень плоха, — зашептала вёльда. — Так плоха, что не научила своего птенца летать. Не научила быть свободной. Почти убила. Мертвые земли всех убивают, я-то знаю… Мертвые земли не знают истину, ослепли и оглохли… Там тяжело дышать таким, как мы. Ты сбежала… я сбежала… но крыльев нет, так, птенец?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь… кто ты? — я лихорадочно пыталась сложить в голове горячечные фразы. Вёльда сбежала из мертвых земель? Из… Конфедерации? Неужели эта женщина тоже родилась за Туманом? Но как она попала на фьорды? Программа переселения началась лишь несколько лет назад, а до нее эти земли и вовсе считались недоступными.
Нет, это совершенно невозможно!
Вёльда рассмеялась мне в лицо.
— Ты ничего не понимаешь, птенец. Если судьбе угодно, круг замкнется. Путь приведет туда, где ты должна быть. И в Тумане есть тропы, только мало кто знает. Эти тонкие нити еще держат жизнь в мертвых землях. Но тебе нельзя здесь оставаться. Уходи из Карнохельма! Птичьи кости не врут!
От горячечного шепота стало не по себе. Я попятилась.
— Мне надо идти. Извините, — выдавила я.
— Я никогда не ошибаюсь.
И крылатая вдруг положила ладонь на мою грудь, под ключицы. И светлые глаза ее потемнели, налились пугающей темнотой. Хотелось отойти или закричать, но я не могла. Так и стояла.
— Я их вижу, птенцов. Всегда вижу. Тех, в ком живет крылатый дух, — шепнула Гунхильд. — Но у твоей птицы сломаны крылья, она никогда не летала. Я плачу, когда смотрю на нее. Надо взлететь, надо… Эх, смерть идет. Я вижу…
По щекам женщины потекли слезы, и я до боли прикусила щеку. Оживленная площадь исчезла. Ильхи, девы, котлы и рыба растворились, я видела лишь блеклые глаза и ощущала ладонь на своей груди. И что-то странное внутри. Словно там, под кожей, и правда жила птица, и она беспомощно поднимала перебитые крылья, разевала желтый клюв в беззвучном крике. Я всхлипнула, не понимая, что со мной творится и что это такое — странное и страшное — бьется изнутри.
Старуха кивнула:
— Вот так, птенец… Ты ее услышала.
И отступила. И вернулась площадь. Потянуло подгоревшей рыбой, зазвучали голоса, смех, звон!
— Птичьи кости показали мне то, что грядет, — она горестно вздохнула. — Показали тебя. Плохая весть… птица, которая не умеет летать. Разобьешься. Огонь, железо, смерть… Уходи из Карнохельма. Иначе будет беда. Для всех. У тебя еще есть иной путь, уходи.
Она взмахнула плащом и пошла прочь, ильхи перед ней испуганно расступались. Я качнулась следом, потому что ничего не поняла, но старуха удалялась удивительно быстро. Ее плащ был покрыт перьями целиком — от ворота до подола.
Разговор со старой вёльдой оглушил. Я убеждала себя, что не стоит обращать внимания на глупости сумасшедшей, но почему-то успокоиться не получалось. И мне казалось, что я все еще слышу птицу, что живет внутри. Но разве это не бред? Я глотала холодный воздух с привкусом соли и хвои, смотрела на каменных драконов, на скалы и туман и не знала, что думать. Фьорды что-то меняли во мне. Пробуждали скрытое. Словно давний сон, когда-то виденный, но забытый. Счастливое воспоминание, погребенное под гнетом серых будней. Неизведанное, но необходимое. Я ощущала это внутри и задыхалась, пытаясь распознать.
Я не понимала, что происходит со мной.
Несколько часов я бродила по городу, плохо понимая, куда иду. Невидящим взглядом рассматривала стены, оплетенные вьюнком, и скалы, покрытые мхом, трогала шершавые деревья и глотала воду, вытекающую из каменного уступа. К счастью, желающих одарить меня сладостями и своей любовью больше не было, ильхи просто проходили мимо. А когда я очнулась от своих раздумий, то поняла, что они двигаются вполне целенаправленно!
Дородная женщина отпихнула меня с дороги, потому что я застыла, мешая движению.
— А что происходит?
— Ты со скал, что ли, свалилась? — отозвалась она. — В Карнохельме новый риар!
— И кто же? — удивилась я.
А как же Бенгт? Но женщина уже ушла, а у следовавших за ней мрачных воинов я спрашивать побоялась. Молча пристроилась в хвост процессии, вертя головой. Мы миновали множество улиц и ступеней — оказывается, в своих раздумьях я умудрилась забраться на скалу. Толпа вынесла меня на главную площадь города, от которой тремя лучами расходились мосты. Со всех сторон текли ильхи и девы, и все несли ветви и плошки с огнем. Я оглянулась на возвышающийся позади город. В наступающих сумерках казалось, что Карнохельм охвачен тысячью мерцающих звезд. Или ручьями огненной лавы, текущей с гор.
А в центре площади высился помост, на котором стоял… Рагнвальд. Я затаила дыхание, глядя на ильха. Одежды на нем не было, если не считать кожаной набедренной повязки. Белые волосы узлом завязаны на макушке. И взгляд совершенно стеклянный, мертвый.
Что здесь происходит?
— Энни! — рядом возникла Тофу. — Ты где была? Я тебя везде ищу, риар велел присмотреть. Лучше возвращайся в башню, девочка.
— Риар? Так, значит, Рагнвальд стал риаром?
— Как только его свяжут с Карнохельмом, — кивнула прислужница.
Я нерешительно глянула в сторону башни. Уйти? Разум подсказывал, что да, но любопытство заставляло остаться. Что может со мной случиться на этой площади? Здесь полно людей! Да и Тофу не даст в обиду!
— Я останусь, — решительно сказала я.
Тофу хотела возразить, но толпа всколыхнулась, заволновалась.
— Где это видано, чтобы у Города-над-Бездной был беловолосый риар, — недовольно произнес кто-то за спиной.
Я напряглась, вслушиваясь в голоса ильхов. Тофу рядом поджала губы, но промолчала.
— Никогда такого не бывало, — согласился другой голос. — Да наши предки смотрят из незримого мира и не верят тому, что видят! Всегда в Карнохельме правили потомки Лагерхёгга. И при моем отце, и при его отце, и при его…
— Точно! Так и было! — подхватили другие. — А новый риар, хоть и брат Бенгта-хёгга, да голова ведь белая! Белая! А глаза — словно морозная ночь… ох, лютые… Страшно!
— Не к добру…
Ропот прокатился по площади холодной волной. Я отчаянно сжала свои израненные ладони. Хотелось закричать, что-то сделать! Убедить этих глупых людей, что нет ничего дурного в ледяном хёгге! И в новом риаре. Каким бы ни был Рагнвальд, в одном я не сомневалась. Он любит свой город.
А недовольный ропот все нарастал. Не выдержав, я хотела что-то крикнуть и вдруг увидела перо. Белое, с черными пестринками. Совиное. Оно кружило в воздухе и упало на мою протянутую ладонь.
— А говорят, в городе видели посланницу Хелехёгга, деву с красными волосами! — звонко произнес новый голос. — А это добрый знак!
— Точно… видели! Меченый Бьорн только о ней и говорит!
Тофу чуть слышно фыркнула и незаметно закрыла меня своим большим телом. Я глянула с благодарностью. Все же как переменчива толпа… вот желала разорвать беловолосого ильха, а вот уже бурлит, решив, что Хелехёгг его благословил. Я сжала совиное перышко и уже спокойнее осмотрелась. Горожане явно приоделись для торжества. На всех красовались шкуры и многочисленные украшения. Особенно много их было на девах Карнохельма. Молодые красавицы стояли отдельно, в первых рядах, и каждая сияла, как начищенная монета! Серьги, бусы, броши и браслеты, тонкие светлые наряды, еловые венки и голые руки, словно девы не боялись вечернего холода! Я лишь моргнула удивленно, рассматривая прелестниц, и плотнее запахнула свой плащ.
— Эти девы похожи на нареченных в ожидании жениха, — прошептала я.
Тофу глянула удивленно:
— Конечно, ведь сегодня великий день. Новый риар выберет спутницу, уведет за собой в ночь, одарит дарами и Зовом. В ночь жертв он особенно сильный, ты разве не знаешь? После такой ночи любая родит сына, который сможет поймать душу хёгга! Эх, была бы я помоложе, тоже попытала бы счастья! А если дева угодит, то, может, и венец нареченной заслужит!
Я снова моргнула. Значит, вот как?
В стороне прозвенел незнакомый музыкальный инструмент. Звук — тонкий и звонкий — дернул нервы. И следом десяток ильхов ударили мечами по деревянным щитам, выбивая равномерный ритм. Звук — дикий и первобытный — полетел над площадью, вплетаясь в души.
Я перевела взгляд на помост. С четырех сторон вспыхнули зажжённые факелы, и Рагнвальд вздрогнул. Слева к нему приблизился ильх. Его голову закрывал огромный звериный череп, а голый торс укрывала волчья шкура. В руке он держал чашу и, обмакнув ладонь в жидкость, коснулся руки нового риара. На предплечье остался красный след.
— Что это? — испуганно пробормотала я. — Что происходит?
— Кровью, жертвами и древними словами старейшины свяжут Рагнвальд-хёгга с городом, — шепотом пояснила Тофу. — Это усилит Зов риара и станет печатью. Души всех живых существ, что сегодня ступят в незримый мир, расскажут перворожденным хёггам о новом риаре Карнохельма. Попросят за него и за нас. Сильный риар способен защитить, дать силы, здоровье, детей и процветание! Пусть примут наши дары перворожденные!