— Гудрет, — сипло прошептала я. — Там что-то есть! В воде!
Ильх застыл, всматриваясь в глубину. Вокруг него весело надувались пузырьки, словно под водой кто-то играл с парнем. Я до боли в глазах всматривалась в черноту, и на миг мне показалось, что вижу длинный силуэт, покачивающийся внизу. Может, это затонувшая коряга или водоросли?
Волков на берегу стало больше. Хищники стояли совершенно молча, словно… ждали! Но чего?
В небе кружил ястреб.
И мое дурное предчувствие било во все колокола!
— Гудрет, — прошептала я. — Эй, ты куда?
Но ильх не отозвался. Опустив голову, он пошел к середине озера. Туда, где чернота была непроницаемой. Вокруг парня кружились пузырьки, и теперь я явно видела длинные силуэты в глубине. Неужели это змеи? Ужас какой!
Хотелось заорать и с воплем броситься на берег. Но там поджидали волки! Что-то снова задело мою лодыжку.
— Гудрет!
Но ильх снова не отреагировал, даже головы не поднял. Он так и брел, загребая ил ногами и опустив руки. Мешок с нашей одеждой волочился по воде и уже намок. Пузырьки вокруг него собирались в цепочки, окружали. Вот-вот станут реальной цепью, утащат!
Я сжала до хруста зубы и двинулась за парнем. Моих босых ног уже явно что-то касалось, но идти не мешало. Схватила ильха за руку.
— Гудрет!
Ильх смотрел в воду и меня, кажется, не замечал. Я дернула парня за волосы, и он оскалился, зарычал. Темные глаза были совершенно пустыми. Ужаснувшись, я шарахнулась в сторону, поскользнулась и рухнула в воду. Вскочила, стряхивая ил и ряску. И увидела спину Гудрета. Тот как ни в чем не бывало шел дальше, волоча за веревку мешок. Нечто гибкое, словно лиана, и черное вдруг ударило ильха по руке, и мешок исчез в недрах озера.
Но ильх этого не заметил.
Странный стук-всплеск нарастал.
С отчаянием я глянула в сторону берега и снова бросилась за парнем. Схватила его за руку.
— Гудрет, очнись! Да что с тобой?
Он снова оскалился, отмахнулся. Выдохнув, я ударила пекаря по лицу. Сильно. Его голова дернулась, и взгляд стал осмысленным.
— Энни? Что… Ох, перворожденные! Ламхгин!
— Что?
Гудрет выхватил свой топор, с ужасом глядя под ноги.
— Ламхгин! Озерный ламхгин! Он зачаровывает странников и тянет в омут! Беги на берег!
— Там горбоволки!
Ильх отчетливо застонал.
Змеи кружили вокруг нас, задевая скользкими телами и пуская пузырьки.
— Надо добежать до другого берега! Гудрет, ну же! Бежим!
— Не выйдет, — снова застонал ильх. Он тряс головой, словно в уши ему затекла вода. И даже в свете луны я видела, как побелело его лицо.
Свист-треск смолк. В двух шагах от нас надулся огромный пузырь. Лопнул с шипением. И на нас бросились жуткие озерные твари! Я закричала от ужаса и неожиданности, когда из воды показалось плоское лентовидное тело. Навершие-голова не имело глаз, лишь пасть с рядом мелких зубов! Тварь впилась в руку Гудрета, ильх рубанул топором, отбросил тело. И тут же на нас напали сразу десяток! И все это совершенно беззвучно — ужасные твари нападали молча и потому казались не живыми созданиями, а чернильными порождениями ночи.
— Прости, Энни, — закричал ильх, снова вскидывая топор.
Но я почти не услышала. Гладкое лентовидное тело обвило мои ноги, и я рухнула в озеро, рот и нос заполнились густой илистой водой. Глаза я открыла от ужаса и в проблесках света увидела совсем рядом омут. Черную дыру, в которой ворочалось что-то живое и ужасное. И именно к этому неведомому существу тянули меня скользкие ленты.
— Альд, эй? Да слушаешь ли ты вообще? Смотри, эта пещера точно подойдет для ловушки!
Рагнвальд перевел взгляд на желтую бумагу с грубым рисунком углем. Верн по прозвищу Толстая Шея, как и многие в Карнохельме, не знал букв. Но зато умел рисовать и обладал отменными зрением и памятью. Его наброски всегда отличались точностью.
Остальные склонились, снова и снова обсуждая пещеры вокруг Карнохельма. В одной было слишком тесно, в другой лежало озеро, до третьей трудно добраться… Был бы рядом Бенгт, он смог бы договориться со скалами. Но брата здесь нет. А сами ильхи хоть и ладили с камнями, но не настолько, чтобы за короткое время создать пещеру. Здесь нужна сила хёгга, а не просто людей, рожденных от Зова.
Поэтому надо найти пещеру уже существующую.
А Рагнвальд уже час смотрит на угольные линии и не видит их. Он потер грудь. Что-то там давило и ныло, мешая думать. И хёгг ярился, рвался в зримый мир. Сильнее, чем ночью на помосте. Злее. Рагнвальд с трудом сдерживал зверя, и внутри все болело.
— Эй, ты что?! — воины вдруг шарахнулись в стороны.
Рагнвальд глянул вниз. Угольный рисунок местности покрылся ледяной коркой, ползущей от его пальцев. Ильх вскинул голову и увидел страх в глазах друзей. Тех, с кем он не раз шел в бой, с кем стоял спина к спине. Гуннар безотчетно схватился за нож, но, поймав взгляд риара, тяжело сглотнул и медленно сунул клинок обратно в кожаный чехол.
— Прости… случайно вышло, — глухо пробормотал он, отступая.
Пергамент, скованный стужей, треснул и рассыпался кусками. Верн хмыкнул.
— В этой пещере пол заливают подземные воды, — сказал Рагнвальд. — Уголь там намокнет и погаснет. Надо найти другую, выше и суше. Гуннар, собери своих людей, раздели на четыре отряда и отправь каждый в разные стороны. Кимлет, осмотри скалы возле озера. Сквин, поговори со старым Биргом, он, как никто, знает горы.
Рагнвальд осмотрел притихших ильхов.
— Туман скоро развеется. Я чувствую, как истончается лед, скоро проснутся водопады.
Он не стал упоминать, что слышит и шепот тающего льда. Его прощальный шепот. Об этом говорить воинам Карнохельма точно не стоит!
— Сколько у нас времени?
— Немного, но есть. Мы должны успеть.
Воины вразнобой кивнули и потянулись к двери. Рагнвальд снова потер грудь. Да что с ним?
Одна из прислужниц споро начала собирать пустые кружки и кувшины. Дева кидала на нового риара взгляды, и не понять, чего в них было больше — любопытства, интереса или страха.
— Где Энни? — окликнул ее ильх.
— Чужачка с красными волосами? — дева пожала плечами. — Я ее не видела. Может, помогает Тофу или на кухне.
— Найди ее.
Прислужница кивнула и убежала, а Рагнвальд нахмурился. Дева из мертвых земель — это последнее, о чем он должен думать. Его голову должны занимать пещеры, дикая стая, Билтвейд и Карнохельм. А вовсе не распухшие губы девы, ее тело, укрытое пологом пара, и стоны удовольствия. Нет, вовсе не это должно занимать мысли риара!
Прислужница вернулась, таща за собой перепуганную девочку. И боль в груди Рагнвальда усилилась.
— Скажи риару то, что говорила мне! — прислужница слегка встряхнула девчонку. — Ты видела чужачку у моста?
— Да, она шла в Нирхёльд.
— Зачем? — нахмурился риар.
Девчонка пожала плечами.
— С ней был молодой ильх. Я не узнала его со спины. Но это точно не воин из нашей башни.
Боль вернулась и вгрызлась в ребра, перемалывая их.
— Как он выглядел?
— Я не рассмотрела, — заныла девочка, испуганно таращась на беловолосого риара. — Они были далеко. Я лишь заметила, что у ильха безрукавка из овечьей кожи и топор в руке. Я удивилась, что они идут в Нирхёльд, но потом меня окликнула Вирденга, и я ушла.
— Когда это было?
— Так еще до обеда!
Утром. А сейчас солнце уже закатилось за горы!
— Дева шла сама? Она не была связана?
— Нет, веревок я не видела. Я лишь удивилась, что они идут к этому мосту, кто же ходит в Нирхёльд? Никто из наших туда и ногой не ступает! Да и что там можно делать, развалины одни!
Делать там можно много чего. Но девочке об этом знать пока рано.
Видимо, лицо у Рагнвальда стало совсем страшным, потому что обе — и прислужница, и мелкая помощница — испуганно попятились, а вторая еще и заверещала:
— Я больше ничего не видела, мой риар! Правда-правда! Не отдавайте меня ледяному хёггу! Не трогайте меня, перворожденными молю!
Рагнвальд сжал зубы, чтобы не выругаться в голос. Кинул девочке мелкую монету, и та, поймав ее на лету, сбежала. Прислужница унеслась следом. И неудивительно — вокруг молодого риара серебром блестел иней. От грязных сапог ползли, словно щупальца, льдистые дорожки. И ветер заползал в узкие окна башни, выл под потолком, сбивал со стола кружки.
Рагнвальд потер лицо, пытаясь успокоиться. Но стало лишь хуже. Ветер уже кричал о беде.
Энни нет в башне. И даже в Карнохельме. Она ушла с чужаком, с пришлым, которого надо было убить, не слушая женских глупостей.
Он хлопнул дверью, выбегая из башни. С площади Карнохельма тянуло жаром костров, над которыми запекались туши, ветер послушно приносил запах мяса и вина, голоса и смех. Какой-то воин шарахнулся в сторону, увидев Рагнвальда, схватился за меч. И, пробормотав извинения, сбежал. Но риар его даже не заметил. Он, словно зверь, втягивал воздух, пытаясь уловить тонкий запах. Легкий аромат чужачки вился лентой вдоль серых стен башни и сосен, а потом улетал к мосту. Значит, девочка не ошиблась, Энни прошла в Нирхёльд. Рагнвальд оказался там через две минуты, припал к земле, втягивая запахи. На влажном дерне остались отпечатки следов. Несколько его собственных, оставленных утром. Несколько легких, девичьих. И тяжелые следы чужака.
Судя по рисунку шагов, Энни шла сама. Ее не тащили и не волокли, и поступь ее была легкой.
Она ушла добровольно.
Ушла. С другим ильхом.
«Вернуть… Забрать… Убить чужака!» — пришло изнутри. Не мысль и не слова — чувство.
И Рагнвальд согласился.
Оскалившись, Рагнвальд зарычал. Ярость уже ломала и крушила внутреннюю клетку. И хёгг ярился, вырываясь на свободу. Ветры скалили зубы и больно кусали за руки. Ветры тоже злились, закручивались вихрями, ломали кладку старого моста. И наверху уже тоже выла стихия, просясь под крыло.
«Быстрее… Быстрее…» — шептал тающий на склонах лед.
Рагнвальд выпрямился, сжал загривок разбушевавшегося ветра. Он знал — ему не под силу догнать беглецов. Но это сможет сделать зверь. Хёгг.