Я слушал, не забывая усердно трудиться челюстями. Осетр был изумителен. Ел я его последний раз в Чечне, где он дешев до безобразия (Каспийсая мафия!) и, признаться, я уже стал забывать его вкус. Катенька восхищенно поощряла мой аппетит, видно надеялась этим вознаградить себя в иное время. Я был не против.
Однако, то, что говорили эти дяди - хоть я и не понимал полностью что, - вызывало неприятное ощущение. Прожевав очередной кусок студенистого мяса, я спросил:
- Правильно ли я понял, что вы считаете Россию безнадежным покойником? Что лучше куда-то выбросить деньги, чем вкладывать в нашу экономику?
За столом наступило тишина. Только возле стола продолжал громко чавкать дог. Даже лакеи замерли у стен, забывшись, пристально всматривались в господ.
- Иван Сергеевич! - нарушил молчание Курагин. - Должен сказать, что вы отлично взялись за дело. Я ознакомился, ваша система безопасности будет гораздо эффективнее прежней.
- Иными счовами, - ухмыльнулся я, - не лезь в вопросы, которые не понимаешь.
- А вот Иван мне сегодня одну дельную мысль сказал. Ванька! - вдруг тихим голосом, взвинченным от клокочущего раздражения, вмешался Дмитрий. Сказать?
- Ничего я такого важного не говорил. Я высказал мысль, что воля отдельного человека решает все. И если воля достаточно сильна, то, даже, если действие противоречит менталитету общества, в конце концов побеждает этот отдельный сильный человек.
- Иными словами, если наш новый начальник безопасности решит силой заставить слушать себя и свои вопросы, он сразу становится более умным и более понимающим обстановку, чем все мы, - решительно и злобно пояснил Дмитрий.
Мне уже становилось интересно. Я подцепил последний кусок осетра с тарелки, привычно уже протянул бокал за спину, куда немедленно кто-то налил сухого белого вина и, откинувшись на спинку стула, приготовился слушать.
- Не только в области бизнесса, - так же злобно, но ещё более громко продолжил Дмитрий. - Здесь и так все ясно. Ясно после того, как небольшая группа людей, к которым принадлежим между прочим и мы, победила, выдоила и обескровила мировую державу. Я имею ввиду Россию, конечно. Здесь сила воли безусловно приоритетна.
- Может хватит? - попытался прервать его Курагин.
Но Дмитрия, судя по всему, остановить уже было нельзя. Сидящие за столом спокойно продолжали трапезу. Лакеи, застыв у стен, не пропускали ни слова. Я поймал напряженный взгляд Семена Макариевича, мажордома нашего, тут же просигналившего мне движением бровей: внимание, мол!
- Нет, не хватит! - крикнул вдруг Дмитрий. - Воля может творить всё. Можно заставить умирать по несколько миллионов человек, не платя зарплаты и пенсии. И оставаться с чистой совестью? Можно. Если захотеть, можно уничтожить все население Земли, оставить только один, ну два, отсилы, народа. И совесть не будет мучить, потому что воля, желание выше всего. Я прав, потому что я хочу!
- Дмитрий! - крикнул Курагин, но куда там, сынок закусил удила.
- Если один человек, старик, объявит себя молодым, то его воля, конечно же, позволит ему иметь молодых жен, даже если придется отнять их у родственников.
- Заткнись, ублюдок! - крикнул вконец выведенный из себя Курагин, и Дмитрий, сказавший, видно все, что хотел сказать, внезапно смолк.
- Дмитрий хочет публично выяснить интересный, но на мой взгляд неразрешимый вопрос, - вежливо улыбаясь стал пояснять Иван. - Вопрос в том, существует ли предел победительной воли? Никто ведь у нас не верит в такую чушь, как Бог, религия. Значит, с этой стороны возмездие не ожидается. Твой сын, папа, и мой брат был всем доволен и не думал ни о каких геноцидах русского народа, пока чужая воля, против которой он бессилен, не захотела отобрать у него его кровное.
- А хоть бы и так, Ванька! Тебе то что? Тоже клеишься, да? Я вижу, я все вижу!
- Зачем мне клеиться? Мне нужно только моё, - тихо и убежденно проговорил Иван.
- Михаил Семенович! Уже поздно. Если я не нужен, то я хотел бы вас покинуть, - проговорил, вдруг, Григорий Аркадьевич.
- Да, конечно. Завтра с утра встретимся в Москве. Или созвонимся. Может останешься, кофе выпьем?
Тут зашевелились все черные жуки и стали прощаться. Нам, домочадцам, некуда было торопиться. Мы остались за столом, конечно. Курагин пошел проводить гостей. Отсутствовал недолго Я с аппетитом накинулся на котлеты из семги, жалея, что желудок не резиновый. Катенька тревожно шарила по сторонам глазками, но мне неизменно улыбалась. Улыбался и Иван. Но тихо и самому себе. Это заметил Дмитрий, в упор не видящицй меня. Бросил вилку на тарелку, чуть не разбил.
- Ну чего, чего лыбишься? Думаешь, подставил? Думаешь, теперь в любимчики выбьешься? Да не нужно это мне было никогда. Захочу, завтра же уеду.
- Молчать! - закричал показавшийся в дверях Курагин Он услышал последние слова сына. - Ты уедешь, когда я позволю. Свободы воли ему захотелось. А раньше времени не лезь, не лезь!
Я впервые за эти сутки видел его вышедшим из себя. Он побагровел.
- Ты почему один ужинать явился? Ты почему Ирину оставил? Так я тебе и поверю, что она плохо себя чувствует. Если и плохо, то из-за тебя. Если других способов не знаешь, чтобы удержать жену возле себя, то какой ты муж?! Амеба! - выкрикнул он с презрением. - Надо же, сыновей породил! Один слабак, женский подкаблучник, другой - мелкий интриган.
- А ты какой отец?! - закричал Дмитрий.
Катенька уже, сама не замечая, держалась за мою руку. Впрочем, уходить не собиралась. Я тоже. Лакеи с Семеном Макариевичем застыли у стен; как бы то ни было, им уходить тоже нельзя. Даже чавканье прекратилось В какой-то момент раздалось было оттуда, со стороны Курагинсского стула, тяжелое гулкое рычание, - словно камни перекатывались, - но смолкло; тяжело поднявшись, пегий дог тенью проплыл к выходу. Не вытерпел свары, ухмыльнулся я про себя.
- Какой ты отец, если жену у родного сына хочешь отобрать?! - весь в гневе дрожал Дмитрий. - Она меня любит, она мне верна! Она плачет, когда рассказывает, как ты ей предлагаешь меня бросить!
- Дмитрий! - закричал вдруг Курагин таким голосом, что я, так или иначе, уловил, что помогло ему стать миллиардером. - Дмитрий! Ты у меня дождешься! Я тебя!..
- Что? Что? - завопил и Дмитрий.
Иван между тем тихонько улыбался своей тарелке. Катенька завороженно смотрела на дядю и двоюродного брата. Николай, забыв вилку в огромном кулаке, гнул её пальцами, словно пластилиновую. Конечно, серебро - не нержавейка, но тоже металл. Сильный мужик.
Однако, пора было мне вмешаться. Не потому, что сочувствовал кому-нибудь. Нет. Но, как-никак, я отвечаю за безопасность всех живущих здесь. Правда, до сих пор без договора. Должность моя все ещё оставалась на словах.
- Михаил Семенович! Вы хотели после ужина представить мне моих подчиненных. Не мешает и договор подписать. А то, согласитесь, я вроде бы на правах гостя здесь живу.
Курагин, Дмитрий, Иван, Николай, Катенька, даже лакеи, забывшие о том, что им и смотреть то нельзя - все уставились на меня. Я наслаждался паузой и с ухмылкой обвел зрителей глазами.
- Согласитесь, это даже как-то странно, - с веселым недоумением сказал я.
Мое заявление (вернее смысл его) с трудом пробилось сквозь дикую ярость двух родственных хищников. Шерсть - я словно бы видел! - медленно опадала на их загривках. Дмитрий почувствовал, что кажется, перегнул палку. Курагин тоже ощутил неуместность своих эмоций. В общем, я разрядил обстановку. Чего и добивался.
- Вы поужинали? - глухо спросил меня Курагин.
- И очень плотно, - подтвердил я. - Осетр был великолепен. А что говорить об уже!..
- Тогда пройдемте ко мне в кабинет.
- Охотно, - продолжая свой легкий треп, я уже поднимался из стола
ГЛАВА 19
НЕ ВЫДЕРЖАЛ И СДОХ
Поднялись все, но к нам присоединился только Николай. В кабинете Курагин кивком усадив меня, продолжил нервно ходить. Николай незаметно сел в сторонке. Курагин нажал кнопку селектора. Вошел Андрей.
- Кофе и бутылку конька.
Андрей кивнул и проговорил:
- Вы просили напомнить подписать бумаги. Референт ждет у меня.
Курагин кивнул. Адрей вышел и сразу вошел обратно, неся поднос с тремя дымящимися паром чашками кофе, бутылкой конька и тремя рюмками. Такое было ощущение, что кофе разлито только что; отлично здесь вымуштрован личный состав. Андрей на ходу ловко поставил на стол к Курагину чашку, бутылку конька и рюмку. Остальное - нам: кофе и пустую рюмку мне, кофе и пустую рюмку - Николаю. Застыл в ожидании.
Его неспешное скольжение приковывало взгляд, а теперь, когда он застыл, вдруг обнаружился у дверей и референт.
Референт был постарше Курагина, полный, в костюме и при галстуке. И однако, что-то... да нет, просто старый покрой приличного, в общем-то костюма, а главное - испуганная бледность, желание выглядеть уверенно и достойно - все выдавало священный трепет старого чиновника перед высоким выше некуда! - начальством, случайно приблизившим...
- Ну что вы там торчите! - рявкнул Курагин и злобно отвернулся. Давайте, где подписать?
У референта от ужаса и исполнительности чуть не подкосились ноги, но, дрогнув, как-то вынесли к столу. Раскрыв принесенную папку, он подавал лист... неприятно, с мелким треском дрожащий. Курагин смотрел на этот лист и узнаваемая злоба холодно плескалась в его глазах.
Я подумал, что могу руку дать на отсечение, что Курагни ещё до конца процедуры подписывания не выдержит лицезрения страха подобного рода: неприятно, мерзко, стыдно за такого вот пугливого , а чаще всего сам не понимаешь, почему хочется убрать такого с глаз долой: кто же любит больных и убогих.
Я глотнул кофе и, достав сигарету, закурил. Николай без выражения посмотрел на дым, выдыхаемый мною. У меня же было такое ощущение, что мне позволительно вести себя легко, свободно, раскованно.
Я хорошо поел (осетрина была выше всяких похвал), кофе был замечательный, и удовольствие от сигареты, и чужое огорчение тех, кто распущенностью собственных желаний доставляет себе и ближним волнение...