Нас с Кевином эта часть истории не особо интересовала, а потому, как только на веранде вновь воцаряется звенящая тишина, нарушаемая отдаленным, едва слышным звуком фортепиано, Кевин просит предоставить ему документы, подтверждающие не столько подлинность этой шкатулки, сколько личность ее правообладателя, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос.
Коллин Моррис нехотя передает шкатулку жене, после чего встает и идет в дом. Лилибет Моррис наблюдает за супругом, после чего переводит взгляд в сторону и, увидев меня, неловко улыбается. Я вижу, как напряжено ее лицо, как скованно все тело, как нервирует ее сам факт необходимости играть роль приветливой хозяйки.
– Я покажу… я могу это доказать, – говорит Коллин, входя в дом.
Мы остаемся втроем. Самое время приступить к реализации моего замысла.
– Простите, у меня к вам большая просьба. Я думаю, вы должны понять меня как женщинаженщину, – начинаю я, заискивающе глядя в растерянное лицо Лилибет Моррис. – Мой друг, он хороший… я не знаю, как эта шкатулка оказалась у него… наверное, просто взял у кого-то… но я прошу, не пишите на него в полицию. Он правда очень хороший.
– Не волнуйтесь. Самое главное, что шкатулка вернулась к своему истинному владельцу.
– Это еще нужно доказать, – вклинивается в беседу Кевин.
– Если Коллин говорит, что это она…
– Это точно она, я же чувствую ее ауру. Она очень старая… я же медиум, вы разве не заметили? – спрашиваю я, вскакивая со своего места и давая ей возможность рассмотреть мой костюм. – Я медиум, я общаюсь с душами мертвых.
Лилибет смотрит на меня с подозрением и легкой враждебностью – сочетание, которое я часто считываю в глазах скептиков, переступивших порог моего кабинета. На своей территории мне не составляет большого труда разрушить эту стену недоверия, но и у работы в полевых условиях есть своя прелесть и даже очарование.
– Понимаю, вы к таким услугам никогда не прибегаете. Но давайте я попробую провести мини-сеанс. Я уверена, вам понравится.
– Нет, не стоит, – отнекивается Лилибет, стараясь даже не смотреть на меня.
– Вот все доказательства! – торжествующе произносит Коллин, чуть ли не выбегая из дома.
– Давайте посмотрим, – тянет Кевин, принимая у него из рук пачку бумаг.
В наступившей тишине снова слышны звуки музыки. Мелодия кажется смутно знакомой, но не пойму, откуда могу ее знать.
– Я вижу души и могу с ними говорить, разве вам не хочется поговорить со своей мамой или отцом? Знаете, такие беседы всегда приносят покой в душу. К тому же это зачастую важно не только живым, но и мертвым.
– Что здесь происходит? – непонимающе спрашивает Коллин.
Враждебность во взгляде Лилибет Моррис становится осязаемой. Я ловлю на себе косой взгляд Кевина, отвлекшегося от просмотра бумаг. Напряженное молчание, и я снова слышу звуки музыки: резкие и отрывистые.
– Я вам не нравлюсь, да?
– Я вас не знаю, – в той же вежливо-безразличной манере отвечает Лилибет.
– Девушка, мы вам благодарны за шкатулку, но давайте прекратим этот разговор, – вступает в беседу Коллин Моррис. – Нам неинтересно то, чем вы занимаетесь, и вообще, будет лучше…
– Чтобы я ушла. Я понимаю. Но я просто хочу как-то загладить вину своего парня. Я правда не знаю, как у него оказалась эта вещица. Может быть, все-таки вы хотите поговорить с кем-то из мертвых?
– Прекратите, это не смешно, – возмущается Коллин, после чего обращается к Кевину: – Давайте быстрее, мне нужно уже ехать.
– Да, еще буквально пару минут, не хочу снова вас беспокоить, – отвечает Кевин, даже не поднимая головы.
– Может быть, вон с тем парнем, что стоит на втором этаже? – спрашиваю я, наклоняясь, чтобы мне было видно окна дома. – Он говорит, что он ваш сын… не родной, но сын… Не знаю, как такое возможно, но, думаю, вы понимаете, о чем он говорит, да?
Лилибет Моррис меняется в лице. Этот разговор ей не просто неприятен, он причиняет ей боль, бередит незатянувшиеся раны, но я делаю вид, будто не замечаю этого, как и того, как заботливо Коллин Моррис накрывает ее руку своей, безмолвно напоминая, что он рядом, что он с ней.
В напряженной тишине снова раздается знакомый проигрыш, и я наконец узнаю эту мелодию. Это «Сквозь года» – произведение, которое написал Пол Моррис, когда ему только исполнилось пятнадцать лет, то самое, которое покорило меня с первых аккордов, едва я его услышала. Только вот в исполнении автора музыка переливалась разными гранями, точно к клавишам прикасался не просто музыкант, но истинный гений, способный увлечь каждого в свой сказочный мир. Мир, где есть место необузданной страсти и мрачной отрешенности, нечаянной радости и щемящей грусти, долгожданному триумфу и сокрушительному поражению. В сегодняшнем же исполнении я слышу только режущую боль и неподдельное отчаяние. А может быть, я просто считываю эти чувства с лица Лилибет Моррис?
– Ой, у него шея-то вся в крови. Кошмар какой, – говорю я, снова наклонившись к окну.
– Что? Где? – ахает Лилибет, в ужасе оборачиваясь, пытаясь заглянуть в окна.
Кевин бросает в мою сторону косой взгляд, но тут же снова возвращается к молчаливому изучению бумаг, мне же нужно заканчивать свою мысль.
– Подождите, кажется, он что-то пытается сказать.
– Все! Хватит! – кричит Коллин, вскакивая на ноги.
– Боже, этот человек говорит, что его смерть не была несчастным случаем. Его убили!
– Вы издеваетесь? Прекратите нести эту чушь! – с новой силой вспыхивает Коллин Моррис, но в его лице нет ни одной эмоции страха или паники, только злость. – Детектив, я уже жалею, что поддался на ваши уговоры и пригласил вас к себе, давайте я все-таки приеду в участок или куда вы скажете, но прошу вас, на этом мы сегодня закончим. А вы, дамочка, просто закройте рот! С нас достаточно того бреда, который мы слышим или читаем в прессе, но чтобы вот так нагло и бессовестно вторгаться в дом и говорить все это. Вы не имеете права!
– Теперь все в порядке, – спокойным голосом говорит Кевин, и, не обращая на меня никакого внимания, наконец протягивает Коллину Моррису его бумаги.
Лилибет Моррис продолжает сидеть на месте в глубоком оцепенении.
– Замечательно. А теперь уходите и заберите с собой эту сумасшедшую, – раздраженно говорит Коллин, забирая бумаги и делая уверенный шаг вперед.
– Это не он и не она, – озвучиваю свои мысли я, когда Кевин везет меня домой. – Ты видел ее реакцию, когда я сказала, что это было убийство?
– Ну, может быть, она хорошая актриса. Я, честно говоря, думал, что нас больше интересует Коллин, разве нет?
– Уже нет… он боится собак. И не просто сторонится, но испытывает в их присутствии животный страх.
– Это тебе тоже пианист нашептал?
– Нет, видела в эфире. Он недавно стал гостем ток-шоу Синди Вуд.
– Кого? Той самой Синди, которая жила…
– Да, представляешь, вот такое совпадение, она сделала с ним программу, посвященную фальшивой красоте, ну и в конце показала ему собаку, – говорю я, безразлично наблюдая за тем, как Кевин маневрирует на дороге.
– Что это значит, Мерида? Ты мне обещала!
– Да, и я без тебя ничего не делаю, но я не могу обещать за всех.
– Не надо держать меня за идиота, это была твоя идея, я в этом уверен!
– И откуда такая уверенность? Тоже разговаривал с пианистом?
Кевин тяжело вздыхает, и я чувствую на себе его пристальный взгляд.
– Извини, я не должен был так шутить.
– Проехали, – говорю я, принимая его извинения. – И все же у нас снова ничего нет. Потому что теперь я точно знаю, что и Лилибет Моррис не желала смерти своему приемному сыну.
– Хорошо, пусть так, но у нас есть целая гора бриллиантов, и мы даже знаем, кому она принадлежит. Доказать не можем, но…
– Стивенс этого тоже не делал. Он не наш убийца. Да, он и Коллин Моррис идеально вписываются в профиль, но на этом все. Нет в них нужного триггера для такого серьезного шага. Каждый из них мог бы сорваться на эмоциях, но убийство Пола было тщательно спланировано.
– Или же его просто загрыз пес.
– Перестань, иначе мы поругаемся! Не будь таким же тупоголовым, как твой дружок Клаттерстоун!
– Как скажешь, но, кажется, у нас закончились подозреваемые. Если ты ознакомилась с материалами дела, то поняла: единственный человек, кто вызывает подозрения у Нортона, – это Коллин, но ты его сейчас отмела в сторону. Других подозреваемых у нас нет, да и мотива я тоже не вижу.
– Значит, я что-то упускаю.
– Хорошо, давай вернемся к Гвен Моррис, она же тоже показалась тебе подозрительной, и у нее был доступ к собаке.
– Да, но я никогда не думала о ней как об убийце. Вся ее подозрительность и враждебность из-за мужа и кражи антикварной шкатулки.
– А про пекарню ты что, забыла? – спрашивает Кевин, подрезая на повороте большой грузовик, и в ту же секунду нас оглушает противный звук клаксона. – Откуда у нее взялись деньги?
– Хороший вопрос, но я не знаю пока, как получить на него ответ, – задумчиво тяну я. – Смерть Пола была казнью, в этом нет никаких сомнений, но палачом его был не пес, это кто-то другой… кто-то, кого мы пока не замечаем, но у кого есть мотив. И не просто какая-то обида, но нестерпимая злость, ненависть, презрение.
– Может быть, тогда это его братец? Или дядя?
– Нет, – коротко отвечаю я, пытаясь ухватиться за мысль, которая только что мелькнула.
Кто-то, кто испытывает обиду, злость, ненависть, презрение… Нет, не то. Я что-то упускаю, но что?
Я прикрываю глаза, давая волю воображению рисовать разные образы и сцены, но почему-то вспоминается только жуткое видео: Пол опускается на одно колено, протягивая руки своему любимцу. Рыжий пес с белым пятном на груди и большой квадратной мордой на миг замирает в нерешительности, но робкие хлопки в зале дают ему силу и уверенность. Хлопки звучат громче и сильнее, и собака бежит в объятия хозяина.
Я открываю глаза как раз в тот момент, когда Кевин паркуется возле моего дома.