На миссис Фишер это не похоже, а потому я покидаю свой внутренний кабинет ровно в тот момент, когда в дверь моей студии входит Эмили Стивенс.
С момента нашей последней встречи точно прошла целая вечность, во всяком случае, теперь передо мной стоит словно совсем другой человек: худая, осунувшаяся молодая женщина с волосами, собранными в тугую косу.
Я знала, что она придет, у нас осталось незавершенное дело, но все же оказалась неготовой к этой встречи, а потому растерянно смотрю на нее, не зная, что сказать. Да и она не торопится нарушать молчание, задумчиво осматриваясь, точно оказалась в этих стенах впервые.
– Я снова без записи, но была рядом и не могла не зайти, – наконец говорит она, встречаясь со мной взглядом. – Вы были единственной, кто мне поверил. Не знаю, как так получилось, но мне кажется, если бы я не позвонила вам тогда, не пришла сюда, ничего бы не было… все бы продолжали считать смерть Пола случайностью… но я рада, что все открылось.
– Я просто проводник, вы все сделали сами.
– Проводник… а я могу еще раз поговорить с Полом?
– Его больше рядом нет. Он наконец обрел покой. Я бы вам посоветовала больше не тревожить духов. С вас довольно.
– Прозвучит, наверное, дико, но мне хотелось показать ему нашу дочь. Она еще совсем кроха, но у нее его глаза.
– Ему не нужен проводник, чтобы быть рядом с вами и наблюдать за тем, как растет ваша дочь. Вы будете чувствовать его поддержку и заботу, как это случалось и прежде.
Эмили кусает губу, обращая свой взгляд к потолку, тяжело моргая. Я даю ей время справиться с эмоциями.
– Его мать звонила мне вчера… мы около часа с ней проговорили… сказала, что они ни о чем не догадывались… не знали, что я существую… Она пригласила меня к ним домой…
– Думаю, это замечательное начало новой главы.
– Возможно, при условии, что я соглашусь пройти тест на отцовство… – шмыгая носом, вносит ясность Эмили.
Честно говоря, когда она начала говорить про Моррисов, я ожидала услышать что-то даже намного хуже, нежели справедливое желание проверить подлинность происхождения новоиспеченного наследника. Уверена, что только на таких условиях Коллин Моррис, а не Лилибет согласился вести дальнейшие переговоры.
Эмили снова молчит, блуждая взглядом по картинам на стене. Не думаю, чтобы ее как-то по-особенному могли внезапно заинтересовать мистические артефакты, что висят у меня за спиной.
Она пришла сюда не ради слов благодарности и даже не ради спиритического сеанса с Полом…
– Я передумала. Вы были правы, когда предложили мне использовать шляпу с бриллиантами против Лиама, – наконец начинает она, внося ясность. – Не знаю, как сложится наша с Клэр жизнь дальше, но я не хочу строить жизнь на лжи и обмане. У Пола не было выбора, а у меня он есть.
Я коротко киваю, не скрывая своего восхищения этой молодой хрупкой, но такой отважной женщиной.
– Я не успел забронировать столик рядом со сценой, поэтому придется наслаждаться музыкой отсюда, – сетует Винсент, когда я приземляюсь на барный стул рядом с ним.
Последний раз я была в «Бирланд Джаз клубе» лет пять назад, и хотя мне не запрещалось посещать это место и бывать здесь в любое удобное время, случай так и не представился. Винсент единственный в моем окружении, кто по-настоящему любит джазовую музыку и одинаково фанатеет как от Чарли Паркера, так и от Альберта Эйлера.
– Зато сможем поговорить, не пытаясь перекричать тромбониста, он сегодня в ударе.
Я смотрю в сторону сцены, на которой выступает духовой оркестр. Они играют какую-то знакомую мелодию, но в своей аранжировке, где сольная партия отдана тромбону. Те посетители заведения, кому удалось получить места рядом со сценой, качаются из стороны в сторону, прощелкивая пальцами музыкальный ритм.
– Ты будешь джин с тоником, как всегда? – оглушает меня Винсент, нависая над ухом.
Джин с тоником – еще один утраченный фрагмент прошлого. Теперь я не позволяю себе ничего крепче вина, но в компании с Винсентом мне хочется снова ощутить во рту вкус навсегда утраченной жизни.
Я коротко киваю, и уже через пару секунд бармен ставит перед нами знакомый до кома в горле заказ: односолодовый виски для Винсента и джин с тоником для меня.
– С прошедшим, – говорит Винсент, протягивая мне длинную узкую коробочку, завязанную красной лентой. Аккуратно разрываю упаковку, и тут же получаю подтверждение своей смелой догадке. – Я хочу, чтобы ты всегда оставалась на связи, даже если твой мобильный будет валяться где-то на дне сумочки.
Я понимаю смысл, который он вложил в эту покупку, а потому для меня это что-то большее, нежели просто смарт-часы. Я чувствую, как картинка перед глазами начинает дрожать, а потому крепко обнимаю его, незаметно смахивая подступившие слезы.
– Спасибо, – почти кричу ему в ухо я, желая точно быть услышанной.
– Как отдохнула? – спрашивает Винсент, помогая застегнуть ремешок на моем запястье. – Пятнадцатого у моих пацанов будет день рождения, они будут счастливы, если ты придешь.
– Буду рада. Я ведь им столько подарков задолжала.
– Ох, иногда мне кажется, что я живу в отделе детских игрушек, а ведь их скоро будет трое.
– Это здорово. Я очень рада за тебя.
Винсент смущенно улыбается, отводя взгляд в сторону сцены. Я поворачиваюсь вслед за ним, ожидая увидеть какое-то шоу, которое часто устраивают музыканты, желая зажечь публику и сорвать их с мест, но вижу все ту же статичную картину, разве только теперь солирует саксофонист, и, кажется, он играет известный стандарт Луи Армстронга «Дикий человек-блюз», хотя, возможно, я и ошибаюсь.
– А как у тебя дела? С кем-то встречаешься? – спрашивает Винсент, снова глядя на меня.
– Неожиданно. – Раньше мы с ним были близки, но даже в прежние времена он не позволял себе быть таким любопытным.
Делаю глоток из своего бокала, и он тут же обжигает мне горло. Кашляю в кулак, выдавливая:
– Тебя мама подослала?
– Если она и будет кого-то к тебе подсылать, то это будет Ник, но не я. – Винсент улыбается, и я с облегчением выдыхаю, улыбаясь в ответ. – Просто мы потеряли почти пять лет жизни.
– Интересная формулировка, – тяну я, невольно вспоминая, как это было.
В тот день, когда Винсент выставил меня из родительского дома и вычеркнул из своей жизни, у нашей мамы случился сердечный приступ. Ее экстренно увезли в больницу, и пока врачи пытались понять причины того, что могло вызвать такой спазм сосудов, Винсент с легкостью вынес свой приговор: в случившемся виновата я, и только я. В тот момент он был вне себя от собственного бессилия, и все же он не только наговорил мне кучу гадостей, но и заявил, что у него больше нет сестры. И за эти годы ни разу не пытался хоть как-то загладить свою неправоту. А теперь он говорит об этом так, будто-то кто-то другой лишил нас этих лет, будто кто-то третий силой разлучил нас.
– Если ты ждешь, что я буду извиняться, то не стоит, – говорит Винсент, после чего берет свой стакан и в один глоток выпивает остатки своего виски. Он делает знак бармену повторить, после чего снова смотрит мне в глаза. – Я не мог больше наблюдать за тем, как ты уничтожаешь свою жизнь.
– А сегодня? Сегодня ты к этому готов?
– Я хочу помочь, – говорит он, после этого хлопает меня рукой по запястью, тому, на котором теперь ощущается тяжесть часов. – Я хочу быть рядом.
32Глава
Неожиданный поворот в расследовании трагической смерти Пола Морриса захлестнул все СМИ страны с новой силой. Правда, если три месяца назад главным героем новостных репортажей неизменно становился пианист, то теперь вся слава обрушилась на Эдварда Морриса. Он наконец получил то, к чему стремился всю жизнь.
Я собираюсь на встречу с Кевином, когда на экране телевизора начинается очередной блок новостей, посвященный семье Моррис.
Сегодняшним героем стал Тони Варгез, кинолог, который первым усомнился в виновности Рокки.
– Нам, увы, уже никогда не узнать, что именно хотел сказать своим гостям в тот роковой день Пол Моррис, но это было что-то настолько важное для него, что Пол хотел разделить это не только со своими родными, но и со своим верным четвероногим другом. Да, их крепкой дружбой и преданностью жестоко воспользовались, но это не значит, что Рокки должен за это отвечать. Лишив Рокки жизни, мне кажется, мы только исполним до конца замысел психопата, который уже лишил нас великого артиста. Я уверен в том, что Пол хотел бы, чтобы его друг был оправдан, – глядя в камеру, говорит Тони.
И хотя судьба собаки до сих пор не решена, с таким поручителем у Рокки совершенно точно появился шанс на жизнь.
Вслед за этим заявлением, как и всеми остальными действительными, а зачастую даже надуманными фигурантами этого дела, которых с завидной удачей находят журналисты, всегда идет надежный источник – бравый детектив Нортон Клаттерстоун.
– С самого начала я не верил в то, что это был несчастный случай, а потому, несмотря на все давление со стороны общественности, отказывался признавать вину очевидного убийцы. Собака стала орудием, в то время как истинный убийца оставался в тени. Но я расставил все по своим местам.
– Я расставил все по своим местам, – передразниваю я Клаттерстоуна. – Я бравый детектив, я всегда это знал! Придурок ты, а не детектив!
Несмотря на то что именно с моей помощью он смог расставить все по своим местам, в наших с ним отношениях все осталось по-прежнему. Мою работу он списал на чистую удачу и, не испытывая никаких угрызений совести, принял все слова похвалыи восхищения на свой счет. Я не в обиде, и, когда на экране моего телефона высвечивается фотография моей мамы, я не жду нравоучений и разного толка претензий относительно того, как бездарно я трачу свой талант.
– Привет, мам, как дела? – спрашиваю я, включая беззвучный режим на телевизоре и динамик на телефоне.
– Ты мне так и не перезвонила, а уже прошло пять дней. Все хорошо? – Голос мамы разносится по комнате, наполняя ее теплом с толикой родительского контроля.