Виновато поджимаю губы, прикрывая глаза. С того момента, как я вернулась домой из Нового Орлеана, она звонила дважды, и каждый раз я обещала ей перезвонить позже, потому как была слишком занята и взвинчена. Похоже, это «позже» наступило сейчас.
– Все хорошо, просто было много дел.
– Да знаю я твои дела. И когда только ты за ум возьмешься?
– Может быть, в следующей жизни.
– Не говори так, ты же знаешь, меня это злит.
– Ну, значит, мы квиты.
– Снова дерзишь?
– Не знаю, о чем ты говоришь, – отвечаю я, разглядывая себя в зеркало.
– Почему ты не позвонишь Нику? Чего ты ждешь?
– А почему я должна это сделать?
– Не прикидывайся дурочкой, тебе это не к лицу.
– Как сказать. Мне кажется, это делает меня милой, – мурлычу я, кончиком пальца поправляя помаду на губах. Идеально.
– Он любит тебя, но ты это и без меня знаешь.
– Мам, честно, за последнюю пару месяцев ты слишком много говоришь и думаешь обо мне, я того не заслуживаю. У меня все стабильно хорошо. Меня все устраивает.
– Вот только не надо снова городить эту чушь! Обманывай себя сколько хочешь, но меня тебе не обмануть.
– Если ты смогла разглядеть беременность Лии на сроке в три месяца, это еще не делает тебя ясновидящей.
– Ну что ты, разве я могу соперничать в этом с тобой… жрицей мира мертвых.
Я не хочу больше огрызаться и спорить. Я не знаю, что на это ответить, а потому просто молчу.
– Ты приедешь в воскресенье? – заполняет тишину усталый голос мамы.
– Конечно.
– Хорошо. Винсент с семьей тоже будут.
– Отлично. До встречи.
– Ник – хороший парень, подумай об этом, – говорит она, но я нажимаю отбой.
Критически осматриваю себя в зеркало и, убедившись, что готова выйти, оборачиваюсь к телевизору, чтобы выключить его, но вместо этого выключаю беззвучный режим.
– Гостьей сегодняшнего выпуска станет Эмили Стивенс. На протяжении трех лет ее считали красивым трофеем влиятельного бизнесмена Лиама Стивенса, но так ли комфортна была ее золотая клетка? Их брак многие считали образцовым и крепкими, но сразу после рождения дочери женщина подала на развод. Сегодня мы с вами узнаем ответы на эти вопросы, но, главное, мы разберемся, какую роль в ее жизни сыграл Пол Моррис и почему он оставил ее дочери Клэр все свое состояние, – в своей фирменной кокетливо-дерзкой манере сообщает Синди Вуд. – А еще мы попробуем разгадать главную загадку этого преступления: что так жаждал сообщить общественности Пол Моррис и почему это стоило ему жизни. Не пропустите!
– Теперь мы с тобой квиты, – улыбаясь, говорю я, выключая телевизор.
– Я хочу выпить за тебя! За твою экстраординарность! – предлагает Кевин, поднимая бокал с белым вином.
Когда он попросил о встрече, я была уверена, что у него появилась какая-то информация о том, как продвигается дело против Лиама Стивенса и незаконно ввезенных в страну бриллиантов на десятки миллионов долларов, или же ему удалось что-то узнать о незаконном проникновении в мою квартиру, но на деле все свелось к банальному и совершенно нелепому желанию отметить мой день рождения почти две недели спустя.
– Я рад, что шесть лет назад ты пришла именно в мое отделение на стажировку. Я был счастлив быть твоим другом все эти годы.
Неловкость, которую я испытывала с самого начала этого вечера, в эту самую минуту достигла крещендо[12]. С тех пор как я вернулась из Нового Орлеана, он ни разу не спросил меня о моем решении, но это не значит, что не пытался напомнить о данном мной обещании при каждом удобном случае. И до этого дня мне удавалось играть роль той самой «дурочки», образ которой, по мнению мамы, мне совсем не к лицу. Похоже, пришло время отказаться и от этой маски.
– …я не хочу на тебя давить, – продолжает тем временем Кевин то, что начиналось как красивый тост, но очень быстро скатилось до какой-то странной формы речи. – Я хочу сделать тебя счастливой…
– Я счастлива, и ты правильно подметил, ты мой лучший друг, и за это можно выпить, – пользуюсь я очередной заминкой в его монологе, после чего чокаюсь бокалом и делаю большой глоток вина. С Кевином я могу позволить себе расслабиться и не опасаться за свою безопасность.
Он не сводит с меня глаз, продолжая удерживать бокал в воздухе, после чего, тяжело вздохнув, наконец пьет его одним глотком.
Мы молчим, каждый уткнувшись в свою тарелку. Я давно хотела побывать в этом итальянском ресторане, где пасту сразу после подачи на стол посыпают сыром, который натирают на большой терке прямо в зале ресторана на глазах у всех гостей.
Несколько минут назад я сама была той самой клиенткой, возле которой происходило это маленькое представление, и тогда, отправив в рот первую накрученную на вилку порцию спагетти, я ощутила целый фейерверк вкусов, взорвавшийся у меня на языке: сливочный соус, каперсы, нежное мясо тунца и свежий пармезан. Но давящая тишина и неловкость, внезапно повисшие над нашим столом, лишают меня способности наслаждаться блюдом. Похоже, нет больше аппетита и у Кевина, потому как он просто ковыряет вилкой свою осабуку, но до сих пор не отправил в рот больше ни крошки.
– Скажи честно, ты хотя бы думала о моем предложении? – наконец спрашивает он, вновь глядя мне в глаза.
– Кев, я не хочу тебя обижать, не хочу делать тебе больно. Ты мне очень дорог, и я по‐своемулюблю тебя… люблю тебя как друга, моего единственного друга-мужчину, – говорю я. – Но что касается твоей просьбы, я честно пыталась, но я не могу…
Кевин обреченно опускает взгляд.
– …не могу думать об этом до тех пор, пока я не найду ублюдка, искалечившего мою жизнь. Я не могу просто взять и начать все сначала. Невозможно погрузиться в новую книгу, пока ты продолжаешь барахтаться в предыдущей…
Кевин снова смотрит на меня, и в его глазах я вижу надежду.
– Это не значит, что я…
– Я тебя услышал. И я тебе помогу закрыть эту книгу и открыть новую.
– Кев, я не хочу, чтобы ты строил какие-то планы… мы просто друзья… я не могу обещать…
– Я знаю. Я понимаю, что этой новой книгой в твоей жизни могу быть и не я вовсе. Но я люблю тебя и хочу помочь тебе в этом.
Натянуто улыбаюсь, от одного вида еды теперь начинает тошнить. Беру бокал и делаю еще один внушительный глоток вина. Неприятная горечь саднит горло.
– Ты давно виделась с Ником? – неожиданно меняет тему разговора Кевин.
– Наверное, пару недель назад, может быть, чуть больше, а что?
– Он не звонил тебе после того, как ты вернулась?
– Откуда такие вопросы?
Кевин вытирает и без того чистые губы салфеткой. Я смотрю на него в упор, не скрывая своего раздражения: одно дело звонить мне каждый раз, когда я вовремя не ответила на его сообщение, но это уже явный перебор. Он не имеет права контролировать меня и указывать, с кем и сколько мне общаться.
– У Ника есть ключи от твоей квартиры?
– В чем дело? Что за идиотские вопросы?
– В твоей квартире было еще кое-что, помимо тех вещей, – начинает Кевин, глядя мне в глаза.
Я боюсь пошевелиться. Все мое внимание сконцентрировано на губах Кевина, я жду, что он скажет дальше.
– Был еще один букет: дюжина белых роз, – дозирует информацию Кевин, не сводя с меня глаз. – И записка.
– Что было в записке?
– «Пять лет назад я совершил ошибку, о которой буду сожалеть всю жизнь, – уткнувшись в экран своего телефона, читает Кевин. – Я был идиотом. Все эти годы я пытался тебя забыть, но не вышло. Я люблю тебя, и любил всегда. Знаю, что накосячил, знаю, что подвел, но я верю, что все еще можно изменить. Позвони мне, как будешь готова, хотя бы просто начать говорить. С днем рождения, любимая, твой Ник».
Тяжело вздыхаю, пряча лицо в ладонях. В ушах эхом звучат строчки этого письма, и перед глазами разыгрываются сцены прошлого.
Это был день моего рождения. И к своим двадцати пяти годам я могла смело назвать себя по-настоящему счастливым человеком: работа в ФБР, о которой я всегда мечтала, верные друзья, с которыми можно было смело и в огонь, и в воду, мужчина, с которым я была готова идти хоть на край света, и, разумеется, крепкая и дружная семья.
В тот день Винсент прислал мне на работу огромный букет белых лилий и тем самым ненавязчиво сообщил всем вокруг, что у меня праздник, у меня день рождения. Кто-то из участка сбегал за тортом, и они все дружно поздравили меня и, несмотря на сложное дело, отпустили пораньше, чтобы я смогла подготовиться к вечернему торжеству в кругу самых близких.
Я позвонила Нику, чтобы предупредить: заходить за мной на работу нет нужды, я уже в пути домой.
Позже, прокручивая в памяти этот день, я ругала себя за то, что не отказалась и поддалась уговорам детективов. Но в тот момент я была рада, может быть даже слишком.
Ничего не подозревая, я спокойно вошла в подъезд нашего дома, поднялась по лестнице и открыла дверь своим ключом. Все выглядело так же, как и всегда, вот только дверь в тот день я закрыть так и не смогла.
Высокий широкоплечий мужчина, одетый в какой-то странный черный костюм, надежно скрывающий от меня не только его тело, но даже лицо. Глаза же он спрятал за лыжной маской.
Я едва успела испугаться, когда он с грохотом хлопнул дверью, и в следующий миг его массивная рука закрыла мне рот до того, как я успела пикнуть. Он повалил меня на пол, пихнул в рот какой-то вонючий кусок ткани, и в глазах начало темнеть.
Нет, я не потеряла сознание, я прекрасно осознавала все, что этот урод делал со мной…
Первый человек, которому я сообщила о случившемся, была моя мама, вторым стал Ник. Мама меня поддерживала, жалела, заставляла выговариваться.
Ник… с ним все было по-другому. Сначала он злился на меня, на себя, на урода, который сделал это с нами. А потом он решил просто об этом забыть, словно это был какой‐то страшный сон, который приснился нам обоим. Дурной сон, отмахнувшись от которого можно с верой в светлое будущее идти в новый день. Ник смог, а я нет. Я застряла где-то там… в этом чертовом сне.