– Обалдеть! – широко улыбаясь, заявляет Джейкоб, вскакивая со своего места. – Вот так вы все и работаете… это псина… мерзкое отродье… чего вы к нам пристали? Сначала какого-то ребенка… теперь Эда… пап, валить надо…
– Джейк, сядь на место! – шипит на сына Лилибет, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. – Я кому сказала.
– К чему эти дурацкие намеки? – пытается заглушить вновь обрушившуюся какофонию голосов своих подопечных мистер Курик. – Мы здесь для беседы в интересах следствия, а не для участия в каких-то нелепых шарадах!
– Давайте тогда я вам кое-что покажу, – с победоносной улыбкой предлагает им всем Клаттерстоун, доставая из папки планшет. Нажав на иконку, он мгновенно запускает на экране видеоролик, один из тех, что были выложены в интернет в день трагического приема.
– Прекратите… Это ужасно… Я не могу это видеть… нет… Выключите это… – одновременно просят все собравшиеся, всячески отгораживаясь от экрана планшета. В тени остаются лишь двое: и если безразличие мужа Гвен меня интересуют мало, другое дело – Эдвард Моррис. Даже будучи на расстоянии в пару футов от него, я вижу, как он напрягает губы, чтобы не начать улыбаться широко и отрыто, как от возбуждения у него раздуваются ноздри и перехватывает дыхание. Его зрачки, я уверена, расширены, когда он бросает жадный взгляд на экран планшета в ожидании кровавого кадра расправы.
Месть – а в нашем случае – справедливость – это то блюдо, которое подают холодным, но иногда его можно немного подогреть.
– Хорошо, давайте я тогда покажу вам другую запись, – говорит Клаттерстоун и включает видео, которое мы сделали на полигоне неделю назад.
– Я не хочу видеть эту собаку? – приложив ладонь к груди, просит Лилибет Моррис. – Пожалуйста, не надо…
– Боюсь, что вы должны это увидеть. Обещаю, в этот раз никто не пострадает.
В комнате становится тихо, потому как все внимательно смотрят на то, как Рокки наотрез отказывается выполнять очевидные для атаки команды. Для большинства из них тот факт, что Рокки не реагирует ни на один приказ, ничего не значит, ведь они никогда и подумать не могли, будто кто-то мог натренировать собаку атаковать своего хозяина. И только тихоня смотрит с живым интересом в глазах и легкой улыбкой триумфа, скрытой в уголках рта.
– Я же говорю вам, он просто спятил, – снова теряет терпение Коллин Моррис.
– Еще немного, – комментирует Клаттерстоун, и почти в тот же момент из динамиков планшета раздаются бурные овации. Все собравшиеся с изумлением наблюдают за реакцией собаки, а я наблюдаю за тем, как меняется в лице тихоня. Мягкие и рыхлые формы обретают четкость и остроту. Нет больше ни былого заискивания во взгляде, ни робости в общении. Глаза мечутся по комнате в поисках пути отступления. Плотно сцепленные челюсти делают заметным напряжение в нижней части лица. Впервые за все время этой встречи он по-настоящему взволнован и даже напуган.
– Что это значит? Что вы хотите сказать этим видео?
– Собаку натренировали, то есть смерть вашего приемного сына Пола Морриса не была несчастным случаем, это было убийство, – ровным голосом отвечает Клаттерстоун, выключая запись и убирая планшет в сторону. – Что скажете теперь?
– Что значит убийство? – в один голос ахают Гвен и Лилибет Моррис.
– Если это видео – ваше единственное доказательство, то мы просто уходим! – громко заявляет адвокат.
– Судья сейчас выписывает ордер на обыск в вашем доме, – игнорируя мистера Курика, блефует Клаттерстоун, глядя в испуганные глаза Коллина Морриса. – Я с самого начала сомневался в том, что это был несчастный случай.
– Похвали его, признай его гений! Он ждет этого! Это его минута славы, не скупись на похвалу, – говорю я в микрофон, напряженно наблюдая за метаморфозами на лице убийцы.
– Но надо дать должное убийце, я никак не мог найти, за что можно было бы зацепиться. Это было идеальное убийство, дело, которое я несколько раз за эти месяцы готов был закрыть и сдать в архив… и все же я продолжал искать, – говорит Клаттерстоун, не сводя глаз с Коллина Морриса, точно он его единственный слушатель. – Раскрыть это дело стало для меня настоящим вызовом. Но, знаете, в чем была моя самая большая ошибка? Я недооценил убийцу. Я считал его мелочным и жалким, но он не такой. Он настоящий…
– …творец, художник, гений, если хотите, – говорю я, и Клаттерстоун послушно повторяет за мной.
– Зачем вы все это мне говорите? Какое это имеет отношение ко мне? – возмущается Коллин Моррис, ерзая на своем стуле.
– Пап, так это же все про тебя, – довольно хмыкает Джейкоб со злорадной улыбкой на лице. – Ты же у нас… как там вы сказали… творец… художник… гений
– Идиот, – едва слышно говорит Коллин, и я вижу, как Лилибет снова шипит на сына.
– Так, если вы не собираетесь предъявлять кому-то из присутствующих внятных обвинений, мы уходим! – напоминает о себе адвокат Курик, поднимаясь со своего стула. Выглядит он нелепо и смешно, потому как на его слова не реагирует должным образом ни один из присутствующих в комнате.
– Вы сказали, что Пола убили, я правильно поняла? – заикаясь, спрашивает Гвен.
– Именно так.
– Но кто?.. Как?.. Зачем?
– Как вы уже видели сами, его орудием мести был не яд и не свинцовая пуля, но смертоносные челюсти собаки. И не какой-то собаки, а той самой, которую так любил и о которой так трепетно заботился Пол Моррис.
– Но это невозможно… папа, скажи, что это неправда?
– Я не понимаю, что здесь происходит. Мы уходим, – говорит Коллин Моррис, вставая со своего стула.
– Нет! – властным голосом говорит Лилибет. – Если моего мальчика убили, я хочу знать, кто это сделал!
– Лили, давай без драм, поговорим об этом дома.
– А меня ты мальчиком никогда… никогда не называла… – не упускает возможности Джейкоб.
– Думаю, Коллин прав, это какой-то абсурд, – неожиданно вступает в беседу Эдвард Моррис. – Будет лучше, если мы все сейчас просто уйдем.
– Я никуда не уйду! Сказала же вам, с места не двинусь! – настаивает на своем Лилибет Моррис, отмахиваясь от робких попыток адвоката шепнуть ей на ухо какие-то рекомендации. – Если это убийство, я хочу знать, кто это сделал. Эта чертова собака все время была у нас в вольере на заднем дворе, к ней никто, никто не приближался, только…
Она спотыкается, ее лицо заметно вытягивается, кровь отливает от лица, делая его похожим на папирусный лист. В эту самую минуту в ее голове складывается новая картина мира, не та, где у нее большая дружная семья с давно известными ей слабостями и пороками, но та, где один человек умело носит маску, скрывая за ней свою чудовищную суть.
Я наблюдаю, как она встречается с ним взглядом, полным отчаяния и надежды. Ее мозг сопротивляется, она отказывается верить в очевидное. Достигает волна прозрения и Гвен, и Коллина Морриса и даже Дамиана Агилара.
– Какого черта… мы все еще здесь, – заполняет звенящую тишину Джейкоб, тяжело вздыхая.
– Эд, скажи хоть что-нибудь, – игнорируя выпад сына, говорит Лилибет, и в ее голосе чувствуется мольба.
– Лили, да кого ты слушаешь! Я только кормил его. И что ты думаешь, так можно собаку научить чему-то? – спрашивает Эдвард, поднимаясь со своего стула. – Ты видела, сколько команд они ему давали, знаешь, и незаряженное ружье хотя бы раз в жизни стреляет! Давайте просто уйдем, пока они еще что-то не придумали.
– Это еще не все, мистер Моррис-старший, – говорит Клаттерстоун. – Как вы все заметили, собака отреагировала на громкие овации. Однако наш убийца должен был быть уверен, что пес не выберет случайную жертву, а будет атаковать того, кого нужно. Я ничего не путаю, мистер Моррис?
Эдвард стоит с каменным лицом.
– Через два дня после того, как Рокки попал в дом к вашему брату, в одном из магазинов для животных вы приобрели весьма интересный набор, – продолжает Клаттерстоун, доставая из своей папки и выкладывая на стол перед всеми копию перечня товаров, которые были оплачены кредиткой Эдварда Морриса. – Лакомства, мягкий корм, а также спрей с запахом, который имитирует наркотическое вещество. Обычно его используют для того, чтобы натаскать собаку на поиск наркотиков, но вы показали, что у этого спрея может быть и иное предназначение.
– У вас нет никаких доказательств. Это ничего не значит! – взволнованным голосом протестует адвокат.
– Боюсь, что это не так. Мы проверили экспертизу одежды Пола Морриса. И знаете, на его смокинге сохранились следы этого спрея, – забивает последний гвоздь в крышку гроба Клаттерстоун, выкладывая на стол результаты экспертизы.
Эдвард, как подкошенный, падает на свое место. В его глазах больше нет ни страха, ни паники, взгляд становится острым и жестким. Он презрительно смотрит на всех присутствующих, не пытаясь больше найти в них ни поддержки, ни одобрения. То, что он так долго ждал, в чем нуждался всю свою жизнь, теперь потеряло смысл, утратило свою силу над ним. Свобода творца, гений художника вскружили ему голову, придали сил. В эту комнату он входил невзрачным нескладным мужчиной с покатыми плечами, впалой грудью, рыхлым телом, но сейчас, словно сбросив в себя неудобный костюм, он преобразился до неузнаваемости. Тихоня окончательно растворился, уступив место тому, кто все эти годы жаждал славы и признания, тому, кто являлся миру каждый раз, когда он оказывался в свете софитов: на школьных концертах, в университетском театре, во время нечастых интервью в прессе, но, главное, в тот день, когда Пол сел на одно колено в порыве любви к своему единственному другу – Рокки.
– Было бы лучше, если бы ты разглядела талант во мне, а не в этом ублюдке, – твердым голосом говорит Эдвард Моррис. – Я всю жизнь мечтал о сцене. Я был терпелив. Я ждал и надеялся. И вот когда меня, наконец, заметили, оценили, когда в меня поверили… он не должен был так поступать! Он это заслужил!
***
Признание Эдварда Морриса произвело эффект разорвавшейся бомбы: Гвен и Лилибет Моррис больше не могли подавлять свои эмоции и в голос начали вопить, орать и даже бросаться с кулаками н