– На пляже Малибу?
– Да. У нас там есть пляжный домик, коттедж, и Марк часто уезжал туда на вечернюю прогулку. Кто-то подкрался сзади и выстрелил ему в голову из револьвера. Полиция задержала с десяток подозреваемых – в основном тех, кто находился в городе проездом, да еще пляжных бродяг, – но так и не смогла собрать достаточно улик, чтобы предъявить кому-либо из них обвинение.
– Его ограбили?
– Взяли бумажник. Который тоже так и не нашли. Теперь вы понимаете, почему я далека от того, чтобы безудержно восторгаться здешней полицией?
– Все же у них есть свои сильные стороны, и в этом деле они могут добиться определенных успехов. Мне нужно ваше разрешение изложить им все факты.
Миссис Марбург сидела неподвижно и торжественно.
Слышно было ее дыхание, отмеряющее медленно тянущиеся секунды.
– Я вынуждена последовать вашему совету, не так ли?
Если Стивена убьют из-за того, что я приняла неверное решение, я не смогу жить с сознанием этого. Что ж, мистер
Арчер, поступайте, как считаете нужным. – Взмахом руки она показала, что я могу идти, но уже от двери опять подозвала меня. – Разумеется, я хочу, чтобы вы тоже продолжали заниматься расследованием.
– Я надеялся на это.
– Если вы все-таки сами найдете Стивена и доставите его домой целым и невредимым, я по-прежнему готова выплатить вам сто тысяч. Нужны вам деньги на текущие расходы? Сейчас?
– Пригодились бы. Я подключил одного человека, детектива из Сан-Франциско по имени Вилли Макки. Не могли бы вы выдать мне аванс в тысячу долларов?
– Я выпишу чек. Где моя сумка? – Она громким голосом позвала: – Сидни! Где моя сумка?
Из смежной комнаты появился ее муж. На нем был заляпанный красками фартук, а нос был испачкан красным.
Смотрел он будто бы сквозь нас, словно мы были прозрачными.
– Ну, что такое? – раздраженно спросил он.
– Хочу, чтобы ты нашел мою сумку.
– Ищи сама. Я работаю.
– Не разговаривай со мной таким тоном.
– Я говорю нормальным тоном.
– Не будем спорить. Ступай найди сумку. Тебе не повредит сделать что-нибудь полезное, хотя бы для разнообразия.
– Живопись – полезное дело.
Она привстала в кресле.
– Я сказала, не будем спорить. Принеси сумку.
По-моему, я оставила ее в библиотеке.
– Хорошо, если ты пытаешься раздуть из этого целую историю.
Марбург вышел, принес сумку, и она выписала мне чек на тысячу долларов. Он опять ушел рисовать.
Затем приехали двое помощников шерифа, с которыми миссис Марбург и я беседовали в гостиной. Доктор Конверс стоял в дверях и слушал нас, переводя свой умный взгляд с одного лица на другое.
Потом я говорил с полицейским, патрулирующим шоссе, а после этого – с капитаном Обри из управления шерифа. Это был крупный мужчина с небрежной уверенностью в себе, столь типичной для крупных мужчин. Мне он понравился. К этому времени доктор Конверс уехал, и, за единственным исключением, я ничего не утаил от Обри.
Этим единственным исключением была линия Флейшера. Джек Флейшер был недавно вышедшим в отставку работником правоохранительных органов, а представители этих органов всегда стоят друг за друга стеной, когда пахнет жареным. Я чувствовал, что роль Флейшера в этом деле должны расследовать совершенно непредвзятые и независимые личности, вроде меня и Вилли Макки.
Чтобы быть в курсе всего происходящего, на пути в город я заехал в отделение полиции на Пурдью-стрит.
Сержант Принс был в такой ярости, что его напарник
Яновский не на шутку волновался за друга. Ночью скончалась Лорел Смит.
Глава 17
Ноги подгибались подо мной, когда я поднимался в свой офис на третьем этаже. Настенные часы показывали начало одиннадцатого. Я прокрутил магнитную запись на телефонной приставке, фиксирующей все звонки в мое отсутствие. Без нескольких минут десять из
Сан-Франциско мне звонил Вилли Макки. Я тут же перезвонил и застал его в офисе на Геари-стрит.
– Ты как раз вовремя, Лью. Я только что пытался до тебя дозвониться. Этот твой Флейшер снял номер в гостинице Сэндмена около трех ночи. Я приставил к нему своего человека и договорился с ночным портье. Этот портье после двенадцати ночи сидит еще на коммутаторе гостиницы. Флейшер велел ему разбудить себя в семь тридцать и, едва встал, сразу же позвонил какому-то Альберту Блевинсу в пансионат Боумэна. Это в районе Мишн.
Когда Флейшер приехал в город, они вместе с этим Блевинсом позавтракали в кафетерии на Пятой стрит. Затем они поехали к Блевинсу и, по всей вероятности, до сих пор находятся у него в комнате. Тебе все это о чем-нибудь говорит?
– Фамилия Блевинс – да, да. – Эта фамилия была указана в карточке социального страхования Лорел Смит. –
Выясни о нем все, что можешь, и встречай меня в аэропорту Сан-Франциско.
– Время?
Я взял со стола расписание авиарейсов.
– В час в баре.
Заказав по телефону билет на самолет, я поехал в международный аэропорт Лос-Анджелеса. На протяжении всего полета было ясно и солнечно. Когда самолет подлетел к заливу Сан-Франциско, я увидел под крылом город, распахнувшийся, словно мечта, рвущаяся перпендикулярно вверх и стремительно уходящая за волнистую линию синеющего горизонта. Бесконечные крыши пригородных домов простирались насколько хватало глаз.
Я отыскал Вилли в баре аэропорта за рюмкой коктейля.
Это был элегантный, опытный человек, перенявший свой стиль жизни у преуспевающих сан-францисских адвокатов, на которых он частенько работал. Все свои деньги он просаживал на женщин и на одежду и всегда казался разодетым немного чрезмерно, как и сейчас. Его седоватые волосы когда-то были иссиня-черными, а вот проницательные черные глаза совершенно не изменились за те двадцать лет, что я его знал.
– Альберт Блевинс, – начал он, – живет в пансионате
Боумэна уже год. Это пансионат для престарелых, один из лучших в районе Мишн.
– Сколько же ему лет?
– Лет шестьдесят. Точно не знаю. Времени ты мне отпустил не так уж много, Лью.
– Времени у нас вообще нет.
Я пояснил ему, почему. Вилли по натуре игрок, и его глаза заблестели, как два уголька, когда он услышал о богатстве Хэккета. Уж если бы ему что-то обломилось, то на эти денежки он завел бы себе очередную свежую молоденькую блондиночку, которая опять разбила бы его сердце. Вилли хотел было заказать себе еще рюмку и как следует поесть, но я вывел его к лифту, а затем на стоянку автомобилей. Задом он вырулил свой «ягуар» с площадки, и мы понеслись в сторону залива, в город. Яркая до рези в глазах голубизна водной глади и нескончаемое залитое солнцем побережье с ностальгической болью оживили в моей памяти давно канувшие в Лету юные годы. Мои грустные воспоминания прервал голос Вилли:
– Какое отношение имеет Альберт Блевинс к похищению Хэккета?
– Не знаю, но какая-то связь должна быть. Женщина по имени Лорел Смит, скончавшаяся этой ночью, – жертва убийства – раньше называла себя Лорен Блевинс. Флейшер знал ее по Родео-сити пятнадцать лет назад. Примерно в то же время и в тех же местах колесами поезда отрезало голову одному неопознанному человеку. Вероятно, он был отцом Дэви Спэннера. Дело вел помощник шерифа Флейшер, который зарегистрировал происшествие как смерть в результате несчастного случая.
– А ты утверждаешь, что это было не так?
– Пока ничего не утверждаю. Есть и еще одна связь.
Спэннер снимал квартирку у Лорел Смит и работал у нее, а я подозреваю, что они были гораздо ближе друг к другу, возможно, даже очень близки.
– Это он убил ее?
– Не думаю. Все дело в том, что и действующие лица и сами места действия начинают повторяться. – Я рассказал
Вилли о вчерашней ночной сцене у пересечения железной и проселочной дорог. – Если бы нам удалось разговорить
Флейшера и Блевинса, то это дело мы могли бы закрыть в два счета. Особенно – Флейшера. Весь последний месяц он прослушивал квартиру Лорел.
– Думаешь, он ее убил?
– Вполне возможно. Или же знает, кто это сделал.
Мы подъезжали к городу, и Вилли сосредоточился на управлении машиной. Он поставил «ягуар» в подземном гараже на Геари-стрит. Я поднялся с ним в его офис, чтобы узнать, не звонил ли его человек, следящий за Флейшером.
Оказалось, что звонил. Флейшер расстался с Блевинсом в пансионате и во время этого телефонного звонка находился в мастерской фотокопирования. Мастерскую эту он посещал уже во второй раз. Раньше он заходил в нее по пути в пансионат.
То же самое сделал и я. Мастерская ксеро- и фотокопирования размещалась в узкой лавчонке на Маркет-стрит и обслуживалась одним человеком. Когда я вошел, худой и кашляющий мужчина работал с копировальной машиной.
За пять долларов он тут же рассказал мне, с чего Флейшер снимал копии. В первый раз была страница какой-то старой газеты, а во второй – еще более старое свидетельство о рождении.
– Чье свидетельство?
– Не знаю. Впрочем, минутку. Кого-то по имени
Джаспер. По-моему, это не фамилия, а имя.
Я подождал, надеясь, что он припомнит что-нибудь еще, но тщетно.
– А что было в газете?
– Я не читал. Если бы я читал все, с чего снимаю копии, то давно бы ослеп.
– Вы сказали, что газета старая. Какого года?
– На дату я не посмотрел, но бумага сильно пожелтела.
Пришлось обращаться с ней очень осторожно. – Он закашлялся и машинально закурил. – Это все, что я могу сообщить вам, мистер. А в чем, собственно, дело?
С этим вопросом я направился в пансионат Боумэна.
Это было мрачноватое здание из серого кирпича, четыре ряда окон которого, разделенные равными промежутками, придавали ему сходство с локомотивным депо. К некоторым окнам со стороны улицы были приколочены деревянные ящики, служащие холодильниками.
В вестибюле собралось много пожилых мужчин. Любопытно, где находились женщины?
Один из мужчин сказал мне, что комната Альберта
Блевинса на третьем этаже в конце коридора. Поднявшись по лестнице, я постучал в дверь. Хриплый голос спросил: