– Этот почти наверняка оттуда же. Вы можете отдать его на анализ?
– Буду рад сделать это. Где вы нашли его?
– В квартире Лупа Риверы. Того самого, кого она ударила позавчера по голове. Если я сумею доказать, что он давал ей ЛСД. .
От возбуждения Джеффри встал со стула.
– Понял вас. Почему бы мне не спросить ее?
Мы вернулись в спальню Сэнди, где все небольшое семейство сидело, не шевелясь. Девушка, находившаяся между родителями, подняла на нас глаза.
– Ну что, вызвали тачку из дурдома?
– Говоря по правде, да, – неожиданно ответил ей
Джеффри. – Теперь моя очередь задать тебе вопрос.
Она молча ждала.
– Тот кусок сахара, что ты приняла в августе, тебе его дал Луп Ривера?
– Если и он, то что?
Доктор взял ее за подбородок, очень бережно, и приподнял ей голову.
– Он? Мне нужен ясный ответ – да или нет, Сэнди.
– Да. Я захорошела. Поймала сильный кайф.
– Делал ли он с тобой еще что-нибудь, Сэнди?
Она рывком отстранилась от доктора и повесила голову. Лицо ее застыло, словно маска, глаза потемнели и уставились в одну точку.
– Он сказал, что убьет меня, если я проболтаюсь.
– Никто тебя не убьет.
Она посмотрела на доктора неверящим взглядом.
– Это Луп отвез тебя к доктору Конверсу? – спросил я.
– Нет, Герда, миссис Хэккет. Я пыталась выпрыгнуть из машины на ходу. Доктор Конверс надел на меня смирительную рубашку. Продержал всю ночь у себя в клинике.
Бернис Себастьян издала протяжный стон. Когда за ее дочерью пришла «скорая помощь», она уехала вместе с нею.
Глава 27
Я опять мчался по скоростному шоссе, куда теперь, похоже, перебрался на постоянное место жительства.
Инициатива ускользала у меня из рук, и меня настойчиво тянуло домой. Вместо этого я поехал в Лонг-Бич – самый асфальтированный участок суши в мире.
Компания «Корпус Кристи Нефть» занимала внушительное пятиэтажное здание, выходящее на берег, застроенный трущобами. Я родился и вырос в Лонг-Бич, в двух шагах ходьбы от берега океана, и помнил, когда строилось это здание, – через год после землетрясения.
Поставив машину на стоянке для транспорта посетителей, я вошел в просторный холл. За барьером сидел охранник в форме. Присмотревшись, я узнал его. Это был
Ральф Кадди, управляющий жилым домом Элмы Краг в
Санта-Монике. Он тоже узнал меня.
– Не смогли найти миссис Краг?
– Нашел, спасибо.
– Как она чувствует себя? На этой неделе у меня не было возможности навестить ее. На двух работах приходится горб гнуть.
– Для своего возраста самочувствие у нее вполне хорошее.
– Она молодчина. Всю жизнь была мне как родная мать.
Вы знали об этом?
– Нет.
– Как мать. – Он пристально посмотрел на меня своим проницательным взором. – О каких семейных делах вы с ней беседовали?
– О разных ее родственниках. Например, о Джаспере
Блевинсе.
– Э-э, да вы знаете Джаспера? Что с ним стало?
– Погиб под колесами поезда.
– Меня это ничуть не удивляет, – назидательно сказал
Кадди. – У Джаспера вечно были неприятности. Умел доставлять их себе самому и окружающим. Но Элма относилась к нему хорошо. Джаспер всегда ходил у нее в любимчиках. – Глаза его сузились, в них сверкнула зависть, нечто вроде былого соперничества.
– Что за неприятности?
Кадди хотел было ответить, но затем передумал. С
минуту он помолчал, по лицу было видно, что он ищет какой-то другой, альтернативный ответ.
– Сексуального плана, к примеру. Лорел ведь была беременна, когда он женился на ней. Я сам едва на ней не женился, да узнал, что она в положении. – Он добавил удивленным голосом, словно за многие годы так и не удосужился обдумать этот факт: – Я так ни на ком и не женился. Откровенно говоря, не смог найти женщину, отвечающую моим запросам. Я частенько говорил Элме Краг, что, не родись я слишком поздно..
Я перебил его:
– Как давно вы работаете здесь, мистер Кадди?
– Двадцать лет.
– А в службе охраны?
– Перешел спустя три, нет, четыре года после прихода сюда.
– Вы помните то лето, когда был убит мистер Хэккет?
– Помню, конечно. – Он весьма обеспокоенно посмотрел на меня. – Я не имел к этому никакого отношения. То есть хочу сказать, что даже не знал мистера Хэккета лично.
В те дни я был всего-навсего мелкая сошка.
– Никто вас ни в чем и не обвиняет, мистер Кадди. Я
просто пытаюсь выяснить все, что возможно, об этом револьвере. По всей вероятности, его выкрали из этого здания и застрелили из него мистера Хэккета.
– Ничего об этом не знаю.
Его лицо сделалось непроницаемым, и на нем застыла маска добропорядочности. Я заподозрил, что он лжет.
– Но вы должны помнить, как шли поиски револьвера, если работали в то время в службе охраны.
– Не надо мне указывать, что я должен помнить, а что –
нет.
Он сделал вид, что его охватила вспышка ярости, и попытался вести себя соответственно. Кадди был вооружен, что придавало его ярости дополнительный вес.
– Чего вы тут тщитесь вбить какие-то мысли мне в голову?
– Попытка была бы безнадежной, – сострил я с деланным огорчением.
Он угрожающе положил руку на рукоятку своего револьвера.
– Вон отсюда! Вы не имеете права являться сюда, пудрить мне мозги и оскорблять.
– Извиняюсь, если сказал что-то не то. Беру свои слова обратно. Хорошо?
– Нет. Не хорошо.
– Похоже, вы думаете, что я подозреваю вас или еще что. Вовсе нет. Того, кто меня интересует, зовут Сидни
Марбург. Работал здесь чертежником.
– Никогда не слыхал о таком. И ни на какие вопросы я больше не отвечаю.
– Тогда попробую поговорить со служащими. – Я сделал шаг в сторону лифта. – На каком этаже заведующий кадрами?
– Он на обеде.
– Сейчас же только утро.
– Я имею в виду, он еще не приходил. Сегодня его не будет.
Я повернулся и посмотрел Кадди прямо в глаза.
– Послушайте, это становится смешным. Что же вы знаете такого, чем ни в какую не желаете поделиться со мной?
Он поднял откидывающуюся часть барьера и вышел, выхватив револьвер из кобуры. Выражение у него на лице было противное.
– Убирайся! – прогремел он. – Тебе не удастся запачкать моих друзей, понял?
– А что, Марбург – ваш друг?
– Ты опять за свое? Снова переворачиваешь мои слова?
Я в жизни не слыхал ни о каком Марбурге. Он что, еврей?
– Не знаю.
– А я – христианин. Благодари бога за это. Если бы я не верил в него, то пристрелил бы тебя на месте, как собаку.
Праведный гнев и заряженный револьвер – такое сочетание напугало меня, я всегда его опасаюсь. Пришлось удалиться.
Мой офис на Сансет-бульваре начинал походить на заброшенную обитель. В углу приемной свою раскидистую паутину вил паук. В окно вяло бились полусонные мухи, и их жужжание напоминало мерный ход летящего времени.
На всех горизонтальных поверхностях тонким слоем лежала пыль.
Стерев ее с письменного стола, я сел на него и достал чек, который дала мне Рут Марбург. Поскольку указанная на чеке дата еще не наступила, и его нельзя было предъявить к оплате в банк, я спрятал его в сейф. Однако богатым я себя не почувствовал.
Позвонив в компанию «Корпус Кристи Нефть», я попросил соединить меня с начальником чертежного отдела, которого звали Паттерсон. Он помнил Сидни Марбурга, но говорил о нем, взвешивая каждое слово. «Сидни был хорошим работником, талантливым чертежником, всегда стремился стать художником, рад, что он стал им».
– Я так понимаю, что он женился на бывшей миссис
Хэккет?
– Я тоже слышал, – уклончиво ответил Паттерсон.
– Он работал у вас, когда убили Марка Хэккета?
– Угу, и уволился примерно в то время.
– Почему уволился?
– Сказал мне, что получил возможность ехать учиться живописи в Мексику по стипендии.
– Вы помните о пропаже револьвера? Того самого, из которого был застрелен Марк Хэккет?
– Что-то слышал. – Голос его становился все слабее, словно уходя в преисподнюю. – Чертежный отдел за него не отвечал.
И если вы подозреваете Сида, то здорово ошибаетесь, уважаемый. Сид не способен на убийство.
– Рад это слышать. А кто отвечал за тот револьвер?
– Он принадлежал службе охраны. За него отвечали они. Только не вздумайте бежать сейчас к ним и ссылаться на мои слова. Мне ни к чему неприятности с начальником службы охраны.
– Вы имеете в виду Ральфа Кадди?
– Послушайте-ка, вы уже и так вытянули из меня больше, чем следовало. И вообще, кто это говорит? Вы сказали, что вы из полиции Лос-Анджелеса?
– Я сказал, что работаю совместно с ними. Частный детектив.
Паттерсон бросил трубку.
Я остался сидеть за столом, пытаясь осмыслить и упорядочить услышанное. Мыслительный процесс в моей голове шел словно бы по окружности, и у меня возникло пугающее ощущение, что где-то за ее пределами недостает одного связующего звена. Или же недостает в пределах этой окружности, в самом ее центре, захороненном на могильной глубине.
Я раскопал могилу и стал нащупывать это недостающее звено, зная наверняка, что оно хранится в глубинах моей памяти и мне нужно лишь распознать и вычленить его. Но человек не может взять и включить свое подсознание, чтобы извлечь из него информацию, как из компьютера. В
ответ на такое обращение с собой оно лишь оскаливается, грозно рычит и прячется в свою берлогу.
От усталости и неуверенности в своих силах я почувствовал себя словно побитым камнями и растянулся на кушетке в приемной. Точнее – попытался растянуться.
Кушетка была коротковата, и я лег, положив ноги на деревянную боковую спинку, так что они у меня свешивались, как обычно.
Наблюдая за пауком в углу под потолком, я пожалел, что мое дело не обладает такой же четкостью и не поддается такому же контролю, как раскинутая им паутина. Я
задремал, и мне снилось, что я запутался в гораздо большей паутине, по всей поверхности которой то там, то тут висели засохшие человеческие останки. Паутина крутилась, словно рулетка, а паук, сидящий в центре, как крупье, сжимал по лопаточке в каждой из своих восьми лапок.