Этими лопаточками он толкал меня перед собой.
Я проснулся весь взмокший от пота. Паук все еще работал, суча лапками, в углу под потолком. Я встал, намереваясь убить его, но ноги мне не повиновались, они были еще во сне. К тому времени, когда они пробудились, сознание мое тоже окончательно пробудилось. Я не стал трогать паука. Может, он изловит мух, бьющихся в стекло.
Этот, пусть короткий и полный кошмаров, сон несколько освежил меня. Сняв влажную рубашку и побрившись электробритвой, я достал свежую рубашку из шкафа и надел. Затем подошел к окну посмотреть, какая погода.
Было ясно и светло, в воздухе висел лишь незначительный смог. В этот полуденный час по бульвару с ревом проносились автомобили.
На противоположной стороне улицы из полицейской машины вышли сержант-розыскник Принс и его напарник
Яновский. Я еще надеялся, что это не ко мне, отдавая себе отчет в том, что совершенно не сотрудничал с ними в этом деле. Но они, конечно же, направлялись именно ко мне.
Они невозмутимо спокойно перешли проезжую часть, словно были неуязвимы для несущегося транспорта или совершенно забыли о нем. Принс шел на шаг вперед, как умная собака, увлекая за собой Яновского на некоем невидимом, но прочном поводке.
Надев пиджак, я подошел к двери, чтобы встретить их.
Вошли они без приглашения. Принс был бледен, точнее –
весь побелел от едва сдерживаемого гнева. Светлая кожа на лице Яновского пошла пятнами от обуревающих его чувств. Он начал:
– Своим доверием ты нас явно не удостаиваешь, Арчер.
Вот решили приехать поинтересоваться, с чего бы это.
– Я был занят кое-чем другим.
– Например? – весьма нелюбезно спросил Принс.
– Например, тем, как спасти жизнь одному человеку. И
между прочим, она спасена.
– На твое счастье, – заметил Принс. – Ты висел на волоске, да и сейчас висишь, не забывай.
Я начал уже уставать от грубых угроз. В животе у меня заныло, в ушибленных почках застучала кровь.
– Сбавь-ка на полтона, сержант.
Принс был уже готов врезать мне. И я почти хотел этого. Подобно большинству американцев, я любил давать сдачи.
Между нами встал Яновский.
– Дай я скажу, – обратился он к напарнику. Потом посмотрел мне в глаза.
– Ладно, что было, то было, теперь не вернешь. Но мы бы хотели рассчитывать на твою помощь сейчас. Ты можешь поехать туда и сделать то, куда и чего не можем мы.
– Что нужно сделать?
– Этот отставной помощник шерифа, ну, тот, которого подстрелили в этой передряге...
– Джек Флейшер.
– Точно. Тебе это, может, уже известно, но я все равно скажу. Флейшер несколько недель прослушивал квартиру
Лорел Смит с помощью электронной аппаратуры. Очевидно, записывал все на магнитную ленту. Во всяком случае, мы выяснили, что он покупал несколько катушек ленты и другое оборудование. Я считаю, что эти записи могли бы нам помочь.
– Я тоже так считаю.
Принс спросил меня через плечо Яновского:
– Они у тебя?
– Нет.
– А где?
– Не знаю. Может быть, у Флейшера дома, в Санта-Терезе.
– Мы такого же мнения, – сказал Яновский. – Его вдова это отрицает, но ее слова еще не доказательство. Я звонил ей, и она явно что-то утаивает. Пытался подключить полицию Санта-Терезы, но они не желают даже браться за это. У Флейшера там были крупные связи или что-то в этом роде, ну и сейчас, когда он погиб, он для них прямо герой.
Они даже возможности не допускают, что он мог прослушивать квартиру убитой. Конечно, мы могли бы все отфутболить наверх, в высшие эшелоны...
– Но решили отфутболить в низшие, – улыбнулся я. – В
общем, вы хотите, чтобы я съездил в Санта-Терезу и поговорил с миссис Флейшер?
– Ты бы нам этим очень здорово помог.
– Ничего сложного. Я и сам хотел повидать ее.
Яновский пожал мне руку, и даже Принс выдавил из себя некое подобие улыбки. Они простили меня, насколько полицейские вообще могут кого-то прощать.
Глава 28
В Санта-Терезу я приехал в начале второго. Зайдя в ресторанчик неподалеку от здания суда, я перехватил холодный сэндвич и пешком направился в дом Флейшера.
Особого желания брать еще одно интервью у вдовы
Флейшер я не испытывал.
Плотно завешенные окна создавали впечатление, что дом заперт и в нем никого нет. Однако внутри слышалось какое-то движение. Я позвонил, дверь мне открыла миссис
Флейшер.
Она опять пила, а может, так и не прекращала с тех пор, и, пройдя через различные стадии опьянения, вступила в состояние мнимого протрезвления. Одета она была в хорошо сидящее на ней темное платье. Волосы были причесаны и уложены. Дрожь в руках была не особенно заметной. Однако она, похоже, решительно не помнила меня.
Глаза ее смотрели сквозь меня, словно сзади стоял еще кто-то, а сам я был лишь привидением. Я обратился к ней первым:
– Вы, возможно, не помните меня. Я работал с вашим мужем по делу Дэви Спэннера.
– Он убил Джека, – проговорила она. – Вы знаете? Он убил моего мужа.
– Да. Примите мои соболезнования.
Она покосилась на соседний дом и заговорщически подошла ко мне вплотную, дернув за рукав пиджака.
– Это с тобой мы беседовали вчера вечером. Заходи, налью тебе выпить.
Я неохотно поплелся за нею в дом. В гостиной горел свет, словно она предпочитала постоянно жить без естественного освещения. Пить она принесла джин, подкрашенный тоником. Похоже, мы начинали точно с того же, на чем кончили.
Она выпила залпом почти весь бокал.
– Я рада, что он умер, – сказала она без особой радости в голосе. – Правда. Джек получил лишь то, что заслужил.
– Как это?
– Сам знаешь не хуже меня. Давай, до дна.
Она допила свой бокал. Я отхлебнул немного тягучей жидкости. Выпить я люблю, но вот именно эта выпивка в доме Джека Флейшера в компании его вдовы напоминала мне касторку.
– Говоришь, работал с Джеком, – сказала она. – Помогал ты ему с этими записями?
– Записями?
– Брось передо мной-то прикидываться. Сегодня утром мне звонил один полицейский из Лос-Анджелеса. Смешное такое имя, польское, Янковский – что-то наподобие. Знаешь его?
– Я знаком с одним сержантом Яновским.
– Вот-вот, точно. Хотел знать, не оставил ли Джек какие-то магнитофонные катушки здесь, в доме. Говорил, что они очень важны для расследования убийства. Лорел-то ведь свое тоже получила. – Она резко приблизила ко мне свое лицо, словно подтверждая тот факт, что сама она продолжала жить. – Знаешь об этом?
– Я ее и обнаружил.
– Это Джек избил ее до смерти, да?
– Не знаю.
– Брось, все ты знаешь. По глазам вижу. От меня-то можешь не скрывать. Я была женой Джека, не забывай.
Прожила с ним и с его необузданным характером целых тридцать лет. Думаешь почему я стала пить? Когда мы поженились, я к рюмке и не прикасалась. Начала, потому что не могла вынести даже мысли о том, что он вытворяет.
Приблизив ко мне лицо почти вплотную, она хладнокровно говорила о самом неприятном и жестоком, но ее толкование событий было слишком субъективным и потому не вполне верным. Мне хотелось послушать, что она еще скажет, поэтому, когда она велела мне выпить свой бокал до дна, я сделал это.
Сходив на кухню, она принесла еще по полному бокалу той же самой гадости для меня и для себя.
– Так что насчет записей? – спросила она. – Они стоят денег?
Я быстро принял решение:
– Для меня – да.
– Сколько?
– Тысячу долларов.
– Не густо.
– Полиция вам за них вообще ничего не заплатит. Я мог бы дать и больше, в зависимости от того, что именно там записано. Вы прокручивали их?
– Нет.
– Где они находятся?
– Этого я не скажу. Мне нужно гораздо больше тысячи.
Сейчас, когда Джек убит и его уже нет, я хотела бы немного попутешествовать. Он никогда не брал меня с собой, ни разу за последние пятнадцать лет. И знаешь, почему?
Куда бы он ни ехал, там его уже поджидала она. Что ж, теперь зато больше не поджидает. – И тут же добавила удивленно: – И Джек ее – тоже. Оба умерли, да? Сколько раз я желала им этого, что сейчас даже поверить не могу, что это наконец-то произошло.
– Это произошло.
– И прекрасно.
С явным трудом она проделала всю череду движений человека, пьющего провозглашенный тост, и встала, покачиваясь, еле держась на ногах. Взяв у нее бокал, я поставил его на столик, инкрустированный камешками.
– Спсиблшое, – язык у нее заплетался.
Она сделала танцующее движение под слышную только ей музыку. Казалось, она отчаянно пытается найти себе какое-то занятие, чтобы оно позволило ей почувствовать себя полноценным человеком.
– Вот уж не думала, что мне будет жалко ее, – сказала она. – И все-таки мне ее отчасти жаль. Лорел была похожа на меня, ты знаешь? В молодости я была куда красивее, но я старше ее на целых пятнадцать лет. Я все представляла себе, когда ложилась в постель с Джеком, что я – это она.
Но и у нее в жизни тоже не одна лафа была. Ей от него доставалось – дай боже, как и любой его женщине. И в конце концов, он все-таки изуродовал ее смазливую физиономию.
– Вы действительно верите, что это сделал ваш муж?
– Ты не знаешь и половины всего. – Она плюхнулась на кушетку рядом со мной. – Я могла бы порассказать тебе такое, от чего у тебя мурашки по коже пошли бы. Страшно признаться, но я не очень-то виню этого парня за то, что он разнес Джеку голову. Ты знаешь, кто этот парень?
– Его отцом был Джаспер Блевинс, а мать – Лорел.
– Ты куда умнее, чем я думала. – Она искоса посмотрела на меня. – Или это я тебе сама сказала тогда вечером?
– Нет.
– Да ну, наверняка я, кто же еще? Или кто-нибудь с севера округа. В Родео-сити об этом каждая собака знает.
– О чем именно, миссис Флейшер?
– О Джеке и его фокусах. Он ведь там закон представлял. Царь и бог – кто бы посмел его остановить? Убил этого
Блевинса и сунул его под поезд, чтобы его женой завладеть. А Лорел заставил показать, что труп не ее мужа.