Чукчи. Том I — Владимир Тан-Богораз — страница 19 читать онлайн бесплатно

БРАК У ОЛЕННЫХ ЧУКОЧ

Оленный чукча не может устроить себе сносную жизнь, не имея своего отдельного шатра и жены, заботящейся о нем. Внутренний полог чукотского «настоящего дома»[178] очень мал. В нем нет места для чужого человека, даже для родственника. Человек, живущий на чукотском стойбище и во всем зависящий от хозяина, должен все же иметь свой шатер. Иначе, приходя от стада отдохнуть, он будет вынужден спать под открытым небом, хотя бы и в холодное время года, если никто не захочет уступить ему свое место в пологу.

У него не будет никого, кто мог бы починить его одежду и высушить ее, так как у женщин хозяйского шатра и без того слишком много работы для их собственных мужчин. Если у холостого чукчи есть мать, то она берет на себя всю работу по шатру. Но этого не достаточно. Во время зимних кочевок со стадом пастуху необходима молодая, здоровая подруга, с сильными руками и быстрыми ногами. На ней лежит установка временного шатра на стоянках. В случае необходимости она поможет управиться с оленями. Конечно, это может делать и сестра. Но сестра в один прекрасный день переходит в шатер другого человека. С неженатым пастухом к стаду нередко идет одна из дочерей хозяина. Обычно такое совместное пастушество кончается браком.

Одним из главных мотивов для брака является также сознание необходимости продолжения семьи для того, чтобы она не оборвалась и не угасла. Эта мысль хорошо выражена в одном рассказе. Сестра говорит единственному брату: «Найди себе жену. Возьми ее и породи детей, чтобы жизнь нашей семьи не угасла в грядущие годы»[179]. Подобные речи встречаются во многих чукотских рассказах. Каждый оленный чукча, как только он почувствует, что у него «взрослое тело» (uwikьpcьtkuk), старается жениться и завести свой собственный шатер. Чукчи с презрением и насмешкой относятся к холостяку. Его рассматривают как человека никчемного (tьmŋe-ljwьlьn), бездельника, бродягу, праздно переходящего из стойбища в стойбище[180]. Ниже мне придется говорить о таких людях. Но даже среди них многие имеют жену и бродяжничают вместе с ней или же, время от времени, оставляют ее в чьем-нибудь шатре. Конечно, среди чукоч есть люди, которые не могут иметь жены вследствие каких-нибудь физических недостатков. Чукчи говорили мне, что если мать плохо следит за своим ребенком и недостаточно часто меняет мех и оленью шерсть в его нижнем клапане, то детородный член ребенка начинает, в конце концов, ненормально распухать и утолщаться. Эта опухоль остается на всю жизнь и лишает человека возможности половой жизни. Такая ненормальность у чукоч называется особым глаголом (totajŋorkьn). Человек, имеющий такую ненормальность, конечно, не способен к половой жизни и потому не может иметь жену и семью. Я лично не встречал таких людей, но когда я путешествовал в районе Сухого Анюя, мне рассказывали, что здесь жил такой человек, умерший в прошлом году от гриппа. Он был уже очень стар и жил пастухом на стойбище одного богатого оленевода. Спал он в шатре своего хозяина, так как не имел ни жены, ни своего шатра. Иногда, в приступе скуки, он брал бубен и, ударяя в него пел: «О, о, о… От руки моей матери я получил опухоль на моем детородном члене». Семья, состоящая из женщин и не имеющая ни одного мужчины, может жить на стойбище, имея свой собственный шатер. Но в деле пропитания они всецело зависят от милости хозяина. Старухи, живущие одиноко, тоже могут иметь на стойбище хозяина небольшой шатер и несколько грузовых нарт. Но существование одинокой женщины весьма незавидно. Молодые женщины, оставшиеся одинокими, бросают свой шатер и стараются войти в чью-нибудь семью. Один знакомый мне чукча, Tьnpuurgьn, рассказывая о своей жизни, говорил о своей сестре: «Тогда (после смерти отца) Ajgьnto (хозяин стойбища) сказал моей сестре: „Ты должна бросить свой шатер“… Она сказала: „Что ж, у меня нет ни отца, ни мужа. Для кого мне убирать шатер, вытряхивать и чистить шкуры? Не для тебя ли?…“ Тогда она оставила на тундре все, что имела: деревянные огнива, нарты и связки охранителей. Последние она изрезала и бросила, таким образом навеки отреклась от них. Также и шатер, сделанный ее отцом, крытую кибитку, шесты и грузовые нарты — все это она изрезала и бросила[181]».

Жизнь в браке является нормальным состоянием оленного чукчи. Она служит основой его экономического положения. В этом отношении оленные чукчи отличаются от всех своих соседей. У приморских чукоч брак не является столь необходимым для жизни. Неженатые люди среди них встречаются гораздо чаще. Среди ламутов также гораздо больше неженатых людей, так как они могут брать невесту только из другого рода. Кроме того, за нее нужно платить большой калым. Особенно в этом отношении отличаются от оленных чукоч обрусевшие юкагирские роды, живущие по нижней Колыме. Они быстро вымирают. Многие почти вымерли. Другие состоят из нескольких десятков человек. У них каждый третий мужчина — холостяк. Одной из главных причин этого печального явления был платеж ясака за «убылые души». Но независимо от этого они чувствовали отвращение к браку и скучным семейным обязанностям. «Так лучше жить, — говорили они мне, — что больше детей, то больше заботы».

У оленных чукоч брак заключается не только между взрослыми, но и между детьми. Их идеал невесты прежде всего предполагает физическую силу, здоровье и способность к работе. При описании женской красоты прежде всего отмечается физическая сила и здоровье, и все прочие качества подобраны так, чтобы еще больше подчеркнуть эти основные черты.

ЦЕЛОМУДРИЕ ЖЕНЩИН

Целомудрие не считается необходимым качеством идеальной невесты. И действительно, в чукотском языке нет слова для выражения этого понятия. Нет даже слова «девушка». Существует только одно слово — ŋeusqət («женщина»), в сочетаниях с другими словами также — ŋew ŋaw, ŋe ŋa. Название anra-ŋaw — «особо (живущая) женщина» — употребляется для каждой женщины, не имеющей в данное время мужа: для девушки, вдовы или разводки. Для выражения понятия «целомудрия» можно употребить только описательную форму: jep ajaakӛlen («еще не бывшая в употреблении»). Чукчи вообще — как мужчины, так и женщины — весьма чувственны. «Это лучшая вещь на свете» (ьnan-tam-vaьrgьn), — с уверенностью говорили мне о половой жизни все поголовно. Чукчи любят непристойные сказки и неприличные на наш взгляд телодвижения и жесты. Многие прозвища и уменьшительные имена имеют непристойный характер. В рассказе о жене Aŋqalo молодую невесту приводят на стойбище в крытой нарте. Соседи говорят: «Ну-ка, поглядим на эту женщину, дочь жены Aŋqalo». «Нет, это невозможно, — говорит жених. — Если вы поглядите на нее, вы умрете». Люди собрались со всех сторон — старики с посохами, пожилые люди, молодежь. Старики говорят: «Дай поглядеть хоть раз». — «Нет, говорю, если поглядите, то умрете». — «Нет, что ты, разве мы ребята: разве мы глупые? Покажи ее! Дай посмотреть на женскую красоту». — «Ну что ж, пусть так». Он велел своей жене высунуть из крытой нарты только одну руку. Как только старики и другие люди увидали ее руку, они затряслись от желания и все сразу умерли[182].

Такие эпизоды встречаются во многих сказках. Некоторые старики жаловались мне, что чрезмерная чувственность еще более развилась в последнее время. «Люди испортились, — говорили они мне, — наши юноши не думают уже о войнах и борьбе, и все их стремления направлены к тому, что скрыто женским платьем». — «Они теперь не собираются вместе. Они избегают друг друга, как дикие олени. Но они ловят запах женщины так же быстро, как оленьи быки». Однако у меня нет большого доверия к этим жалобам. Чукотские рассказы ясно показывают, что и в старину, во времена войн, чукчи были так же сладострастны, как и в настоящее время. Тем не менее многие чукотские девушки сохраняют целомудрие до брака. По сравнению с другими племенами области чукчи гораздо скромнее. У русских и обрусевших туземцев по всему северо-востоку от Лены до Камчатки едва ли найдется хоть одна девушка, сохранившая невинность до свадьбы. Большинство из них начинает половую жизнь при первых признаках зрелости, в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, иногда даже в двенадцать-тринадцать лет. Здесь существуют все виды прелюбодеяния и кровосмешения, даже в семьях духовенства. В них принимают участие монахи и миссионеры. Ниже мне придется говорить об этом подробнее. У русских старожилов сложились даже пословицы, подчеркивающие свободу половых отношений, так, например: «Венчалась — не продалась», «Баба — не калач, один не съешь», «Палец в кольце — не замок на крыльце», «Чей бы бык ни скакал, а теленочек наш».

Девушки оленных чукоч достигают зрелости позднее, чем девушки соседних племен. Стойбища оленеводов разбросаны по тундре, часто в нескольких десятках километров одно от другого, и девушка редко имеет случай встретить подходящего мужчину. Девушки оленных чукоч по своему характеру одновременно застенчивы и горды. Они избегают заигрывать с незнакомым человеком и лишь при более частом общении, узнав его как следует, могут избрать его себе в мужья. Однако не мало девушек имеют любовников и рожают детей вне брака. В чукотском языке есть специальный термин для половых сношений вне брака: vinvьtkurkьn («он имеет тайную любовь»). Термин этот происходит от наречия vinvə («тайно, секретно»).

Положение внебрачных детей ничем не отличается от положения «законных». Чукчи говорят: «Если уж ребенок родился, мы рады ему». В районе реки Сухого Анюя я видел одну семью, состоящую из старика-отца, немолодой уже дочери и четырех взрослых сыновей. Сестра была значительно старше братьев. С тех пор как умерла их мать, лет пятнадцать тому назад она вела всех хозяйство. В детстве отец сделал ее «основным наследником» стада. Во время моей встречи с этой семьей два брата были уже женаты, и у каждого из них было по ребенку. У девушки же был пятилетний сын. Этот мальчик был объявлен «основным наследником» стада. Он должен был унаследовать старейшее оленье тавро, которым была помечена основная часть стада.

НАСИЛИЕ НАД ЖЕНЩИНАМИ

Я уже отмечал, что чукотские мужчины склонны к буйству и насилию. В рассказе о «Чесоточном шамане» «молодой Rьntew», сделавшись «вредительским шаманом», начал поступать «безумно и бесстыдно». Он бегал из шатра в шатер, из одного спального полога в другой. Где бы он ни увидел женщину, он тотчас же насиловал ее. Увидев спящего мужчину, он хватал его за penis, поднимал его вверх и тряс в воздухе. Если, вбежавши в спальный полог, он находил старика и старуху, спящих спокойно, он хватал старика за penis, срывал с него штаны, тряс его взад и вперед и потом бросал его на землю. Также и со старухи срывал одежду, сбрасывал все и насиловал ее. Всю ночь он бегал из шатра в шатер и делал такие дела; в своей поспешности он сбросил с себя штаны и обувь. Так он бегал совершенно нагой и насиловал женщин[183]. В другом рассказе, о «Счастливом женихе», юноша хотел жениться на одной очень гордой девушке. Она отказала ему. Тогда он застиг ее у стада, сорвал с нее одежду, потом затоптал ее в снег и исцарапал ей все лицо концом своего ножа. На следующий год настоящий жених этой девушки жестоко отомстил ему за надругательство.

Я уже говорил, что половая жизнь у чукоч порою начинается раньше полной зрелости. Нередко очень молодые девушки рожают детей. Чукчи таких девушек называют специальным термином: ecwak-ətla («телка-мать»). Этот же термин применяется к молодым оленьим телкам, принесшим детенышей. Некоторые телки приносят олененка на следующую же весну после своего рождения, то есть когда им не исполнилось еще года. Однако у чукоч существует взгляд, что ранний брак вредно отзывается на здоровье женщины. От этого у нее рождается очень мало детей[184]. Поэтому считается предосудительным сожительство с девушкой, не достигшей половой зрелости, по выражению чукоч, с девушкой, «не имеющей грудей и месячных очищений».

Л. Меликов в своем рукописном докладе якутскому губернатору говорит, ссылаясь на слова Ejgeli, «так называемого верховного князя чукоч», и его зятя Omrelqot, что у чукоч насилие над молодыми девушками, не достигшими зрелости, считается большим преступлением и сурово наказывается советом старшин. В. И. Иохельсон[185] в одной из своих статей приводит устное сообщение Меликова того же содержания. По этому сообщению Меликова, у чукоч существует три категории преступлений, которые считаются заслуживающими наказания: 1) кража чего-либо у человека из своего племени, 2) изнасилование девушки, которая еще не достигла половой зрелости (старейшины судят о зрелости или незрелости по грудям девушки), 3) убийство. За эти преступления совет стариков присуждает или к штрафу, или к телесному наказанию, или же, иногда, к смерти. Исполнение приговора возлагается на членов рода, к которому принадлежит преступник. Если же они отказываются наказать своего сородича, то члены рода, к которому принадлежит пострадавший, получают полную свободу действий. Раньше или позже они сами приводят приговор в исполнение.

Однако у чукоч нет совета старейшин. Они даже не имеют понятия о том, что значит преступление против закона, а также наказание преступника. Чукотские обычаи осуществляются действиями и поступками отдельных людей. У них не существует никаких установленных наказаний, кроме личной мести, выкупа или борьбы. Слова Ejgeli, по всей вероятности, следует считать просто попыткой примениться ко взглядам и понятиям русского «большого начальника». Смысл их, вероятно, еще больше изменился через посредство невежественных переводчиков, которые говорили на обычном в той области русско-чукотском жаргоне с его искаженными формами. Я знаю случай, когда Ejgeli старался давать другие сообщения такого же сомнительного свойства. Он, например, рассказывал мне, что в старину чукчи более строго относились к случаям прелюбодеяния. Так, если замужнюю женщину заставали с мужчиной, то им обоим, в виде наказания, урезывали носы. Муж якобы говорил жене: «Твою красоту высоко ценил этот парень. Теперь смотри, что от нее останется». Рассказ этот имеет очень мало общего с действительностью. На деле чукча, застав свою жену с другим мужчиной, конечно, рассердится, но чаще всего он отправится на стойбище обидчика, поспит с его женой и таким образом даже завяжет узы группового брака[186]. С другой стороны, мне известно несколько случаев насилий над очень молодыми девочками, где преступник всякий раз оставался без наказания. Один из эти случаев произошел на реке Сухом Анюе, на стойбище чукчи Atato. Среди его старых знакомых был Петр Котельников, русский из поселка Сухарное на Нижней Колыме. Котельников был очень беден и каждую весну кормил свою семью оленьим мясом, которое давали ему его чукотские дружки. Весной 1890 года, больше чем когда-либо нуждаясь в еде, Котельников решил отдать свою младшую дочь в жены Attowak'у, старшему сыну оленевода Atato. Attowak был тяжелый и крупны, ему было около двадцати пяти лет. За девочку Котельников получил четыре убитых оленя. Чукчи питают большое пристрастие к «чужим» женщинам, в особенности к русским. Брак был решен. Свадебный обряд должны были совершить на следующее утро. Но в ночь перед свадьбой жених сделал попытку взять силой свою будущую жену. Девочка, проплакавшая весь предыдущий день, закричала и стала звать на помощь. На стойбище в это время были двое политических ссыльных. Они приехали за мясом для ссыльных, находившихся на Нижней Колыме. Один из них проснулся от криков девочки, и благодаря его энергическому вмешательству девочка была освобождена от чукчи и увезена обратно на Колыму. Жених грозил жестоко отомстить, но ничего не случилось. Через несколько лет девушка вышла замуж за русского колымчанина. Другой подобный случай произошел в моем присутствии в 1894 году на стойбище Qerguwgi Хромого, на реке Омолоне. Qerguwgi принадлежал к богатой семье, владевшей несколькими огромными стадами. Хотя он был хромой, все же он сам ходил за стадом с помощью двух пастухов. Другим членам семьи также помогали пасти стадо их бедные соседи по стойбищу. Один из пастухов, по имени Keutegьn, взял с собой на стойбище Qerguwgi свою дочь и оставил ее в одном из шатров. Девочке было около пятнадцати лет, она была очень красива, даже с нашей точки зрения. Как только ее отец уехал к стаду, хромой хозяин пришел к ней и после короткого разговора тут же на месте сделал ее второй женой. Его первая жена была намного старше его. Его женили на ней, когда ему было пять лет. Через несколько дней после этого я встретил на другом стойбище отца девочки. Он всячески ругал и проклинал хромого и заявил, что через два дня пойдет к нему и сведет с ним счеты. Я вернулся на стойбище Qerguwgi, чтобы посмотреть, что произойдет. Keutegьn действительно пришел и сразу же вошел в спальный полог хозяина, так как тот был не совсем здоров в этот день и не выходил из полога. Я вошел вслед за ним, ожидая услышать, по крайней мере, сердитый спор, но ничего особенного не случилось. «Я пришел за своей дочерью», сказал Keutegьn, сердито глядя на хозяина. «Да, да, — ответил Qerguwgi, признавая его право. — Пусть она свяжет свой мешок и пойдет с тобой». — «Я возьму с собой эту девочку», — повторил отец попрежнему раздраженным голосом. «Возьми с собой пару молодых оленей». И это все, что было сказано. Keutegьn взял девушку и оленей. Через несколько месяцев девушка снова была на этом стойбище. Отец сам согласился отпустить ее.

Мне известны два или три случая изнасилования замужних женщин. Один из них привел к серьезной ссоре между обидчиком и мужем пострадавшей. Другой случай вызвал только смех у окрестных жителей. В третьем случае один тунгус обвинил своего соседа по стойбищу, богатого чукчу Tatk-Omruwge в попытке изнасиловать его жену. Жалоба была принесена для разбора казачьему командиру в поселке Нижнеколымск. Дело было поздней весной. Все русское население Колымы, так же как и тунгусы и юкагиры, обрусевшие и не обрусевшие, страдали от голода. В такие времена чукчи-оленеводы стараются угнать стада как можно дальше от своих голодных соседей.

Tatk-Omruwge был очень скупой человек, но, несмотря на это, он стоял от Нижнеколымска не дальше 60 ем. Казаки пришли на его стойбище, арестовали его и отвели в Нижнеколымск. Там его посадили в караулку. Чтобы сделать заключение более ощутительным, к ночи сильно протопили печь и закрыли ее так рано, что вся комната наполнилась угаром. На следующее утро после ареста заключенный купил себе свободу, подарив сто оленей русским поселенцам и двадцать — тунгусам. Начальник представил это как добровольный подарок чукчи, и ссора была ликвидирована. Конечно, это происшествие в очень незначительной степени отражает обычаи чукоч и даже тунгусов. Оно показывает лишь те способы, какими пользовались голодные русские поселенцы, чтобы добыть себе пищу.

БРАК МЕЖДУ РОДСТВЕННИКАМИ

У чукоч существует несколько способов выбора невесты и заключения браков. Один из них — брак между родственниками; если возможно, из той же семьи или, по крайней мере, с того же стойбища, из семьи, родственной по крови. Наиболее частыми являются браки между двоюродными братьями и сестрами[187].

Брак между дядей и племянницей считается недопустимым. Однако мне известен один случай, когда дядя находился со своей племянницей в тайном сожительстве, и второй случай, когда чукча женился на своей племяннице по всем правилам свадебного обряда. Впрочем, его соседи насмехались над ним за это. Мне известны два случая сожительства отца с дочерью. Брак или тайное сожительство между братом и сестрой также считается кровосмешением. Однако в некоторых рассказах «Из времен первого творения» (tot-tomgat-tagnepь, то есть рассказывающий о сотворении земли и людей) случаи брака между братом и сестрой описаны более или менее подробно. Так, в одном рассказе, первая пара людей на земле родила сперва сына, потом дочь. Дети сидели у входа в шатер и росли. Мать не нянчила их. Они выросли без присмотра. Тогда брат женился на сестре. Они имели детей. Их сын женился на второй тетке. Так они размножились, и появилось много людей, но все они оставались братьями[188]. В другом рассказе упоминается страна Lüren, расположенная на берегу моря. О ней упоминается в нескольких сказках как об одной из стран времени первого творения[189]. Рассказ говорит, что приморский народ, живущий на этой земле, весь вымер от голода, осталось только двое — взрослая девушка и ее маленький брат. Она кормила его толченым мясом. Когда он вырос, она стала просить его жениться на ней. «Если ты не женишься на мне, у нас не будете детей, — сказала сестра, — у нас не будет потомства, и земля останется без людей. Иначе ведь люди не появятся, и кто увидит нас? Кто нам скажет: „позор!“ Кто на всем свете узнает об этом… Мы совсем одни на земле». Брат сказал: «Я не знаю. Я чувствую, что это плохо. Это запрещено». Тогда сестра начала думать: «Как мне это сделать? Наша семейная линия оборвется вместе с нами». Далее следует описание того, как молодая женщина ушла далеко от своего шатра, построила новый шатер, совсем не похожий на их прежний, сделала всю домашнюю утварь и новую одежду для себя. Затем она вернулась и сказала брату, что видела на берегу моря чей-то шатер. Брат пошел искать этот шатер и нашел его. Его сестра была уже там. Она переменила одежду, изменила выражение лица, звук голоса. Он не узнал и принял за другую женщину. После некоторого колебания он сделал ее своей женой. Тогда началась жизнь в двух шатрах: сестра была здесь и там и с успехом исполняла свою двойную роль. Наконец, когда она была уже беременна, брат перестал думать о сестре и остался жить на новом месте. У них родился ребенок, затем второй. Семья разрасталась все больше и больше. От них произошли все люди, живущие на стойбищах и в поселках[190]. Большинство браков между родственниками заключаются в детском возрасте, часто когда жених и невеста еще совсем младенцы.

Над ними совершают свадебный обряд. Дети растут и играют вместе. Когда они становятся постарше, их посылают вместе пасти стадо. С течением времени такие супруги крепко свыкаются между собой. Узы, связывающие их, часто оказываются сильнее смерти: когда один из них умирает, другой тоже умирает от горя или кончает самоубийством. Браки между детьми заключают также и дружественные семьи, не состоящие в родстве по крови. Иногда такие семьи договариваются о браке между своими детьми еще до того, как родятся дети. Так, во время моего пребывания в районе Сухого Анюя двое знакомых мне чукоч заключили такое соглашение. Один из них имел трехлетнего сына, жена другого была в это время беременна, и будущий отец был уверен, что родится дочь. Они договорились, что дочка, когда ей минет три года, будет взята в семью мальчика, чтобы дети росли вместе[191]. Свадебный обряд должен был быть совершен на следующую осень после рождения дочки, во время первого осеннего убоя оленей[192]. Однако чаще знаком закрепления дружбы между семьями служит обмен более взрослыми женщинами.

БРАК МЕЖДУ ЛЮДЬМИ НЕРАВНОГО ВОЗРАСТА

При обмене женщинами возраст их совершенно не принимается во внимание. Так, например, на реке Олой чукча, по имени Qьтьqəj, женил своего пятилетнего сына на двадцатилетней девушке. В обмен на нее он отдал племянницу, девочку лет двенадцати. Ее выдали замуж за человека, которому было больше двадцати лет. В подобных случаях неравного брака молодой муж, ставши взрослым, берет себе вторую жену и оставляет при себе первую. Об этом я буду говорить ниже[193]. Мне рассказывали про одного двухлетнего мальчика, у которого мать умерла от гриппа. Так как семье нужна была женщина-работница, то мальчика сразу же женили на взрослой девушке. Через некоторое время невеста родила ребенка от «товарища по групповому браку». Она кормила грудью двух детей — сынишку и мужа. Чукчанки кормят детей грудью до пяти-шести лет. Когда я спросил, зачем эта женщина кормит грудью своего мужа, чукчи ответили мне: «Кто знает? Это, должно быть, такое заклинание, чтобы внушить молодому мужу любовь к себе»[194].

Случаи брака между людьми неравного возраста встречаются в общем редко. Обмен женщинами составляет лишь небольшую долю всех заключаемых браков, а случаи браков неравных по возрасту представляют лишь незначительную часть этой доли. Сроки при обмене женщинами не установлены. Обмен совершается не сразу, допускается отсрочка даже на несколько лет. Иногда, однако, слишком большая отсрочка может послужить поводом к ссоре и превратить дружбу во вражду.

ОТРАБОТКА ЗА ЖЕНУ

Обычным способом получения невесты является так называемое ŋaun-dourgьn (буквально: «пастушество за жену»), т. е. обычай работать в качестве пастуха у будущего тестя в виде платы за невесту. Этот обычай, как указывает его название, по всей вероятности, сложился в силу условий кочевой жизни под давлением потребности в молодых мужчинах для ухода за стадом. Он напоминает библейский пример Иакова, который пас стада Лавана в течение ряда лет, сначала за Лию, потом за Рахиль. Этот обычай укоренился так крепко, что он существует под тем же названием и у приморских чукоч, несмотря на то, что у них нет никаких стад. У приморских чукоч жених просто живет у отца невесты и работает на него определенный срок. У оленных чукоч этот термин приобрел более широкое значение. Его применяют ко всем бракам, в которых юноша получает невесту не через посредство семейных связей, а собственным старанием. Прежде чем приступить к описанию браков посредством отработки за невесту, я должен сказать несколько слов о тех более романтических браках, при которых мужчина добывает невесту не посредством отработки, а путем преодоления целого ряда опасностей и победы над своими соперниками. Такие браки часто описываются в чукотском фольклоре.

Многие из этих рассказов с яркими и картинными подробностями описывают, как юноша уходит из своей родной земли и идет в далекие края искать невесту. По пусти с ним происходят различные приключения. Некоторые рассказы начинаются с описания жизни одинокого человека, который никогда не видал другого человеческого существа, в частности, женщины. В другой стране живет женщина, никогда не видевшая мужчины. Оба они чувствуют определенное желание, которого не могут понять. При встрече обнаруживается, что они не имеют самых элементарных сведений о том, как происходит любовь между мужчиной и женщиной. Это обстоятельство служит поводом для смешных и неприличных подробностей. В конце концов, путем взаимного наглядного обучения они становятся мужем и женой. Другие рассказы описывают приключения юноши, который достает себе невесту из враждебного стойбища или поселка. Во всех этих рассказах много внимания обращено на описание наружности невесты. Такое описание делается двояко. В рассказах одного типа невеста сидит во внутреннем пологе и шьет одежду из лучших пестрых шкур. Ни один мужчина не видел ее лица. Оно так ярко и красиво, что при одном лишь взгляде человек подвергается опасности умереть от «сладострастного трясения». Она ходит только по шкурам. Ночью, когда она идет на прогулку, под ее маленькие ноги кладут самые лучшие, мягкие шкуры. Когда жених увозит ее, она не может идти пешком, так как, происходя из богатой семьи, она привыкла ездить на оленях, даже выходя из помещения за естественной нуждой. Все это совсем не соответствует условиям жизни чукоч, таким простым, грязным и будничным. В некоторых рассказах невеста сидит взаперти в железном ящике без крышки. Юноша должен отыскать вход в него или открыть его и освободить пленницу. Родители обычно не хотят отдавать свою дочь, всячески сопротивляются искателю ее руки. Они задают ему много трудных и опасных задач. Некоторые задачи имеют шаманский характер, другие же близко подходят к тем испытаниям, которые предлагают женщинам в действительной жизни. Наиболее часто встречается требование привезти дрова из леса. В сказке об Attьдьtkь и его товарищах герой и его двоюродный брат пришли в шатер к одному могущественному человеку, по имени «Земля», свататься за его дочь. В шатре собралось много женихов. Это Солнце, Месяц, Небо, Темнота, Мир, Восход, Закат. После обеда хозяин сказал: «Дрова у нас на исходе. Сходите и принесите хоть немного». Но достать дров было очень трудно. Нигде не было ни деревца. Только посреди моря стоял один большой ствол дерева. Он был длинный, как река. И все время не переставал двигаться, то поднимаясь над водой, то снова опускаясь и погружаясь в воду. Сильный Kelə (злой дух) спрятался в стволе этого дерева. Как только человек приближался к дереву с намерением отрубить от него кусок, дерево сбрасывало его, и он начинал тонуть. Все гости «Земли», посланные за топливом, были великими шаманами. Поэтому они выбрались из воды на противоположный берег и, идя по нему, вернулись обратно в шатер. Однако никто из них не сумел отрезать хотя бы кусок дерева для топлива. Герою рассказа и его двоюродному брату удалось обмануть бдительность Kelə. Они достали много дров и с торжеством пронесли их в шатер невесты[195].

В других рассказах родители скрывают от юноши местожительство невесты. Они ездят к ней ночью. Но все же он находит ее жилище, проникает туда в темноте и делает девушку своей женой. Она не сопротивляется ему, так как счастлива иметь мужа. Тогда родители дают согласие на брак. Более чем вероятно, что большая часть этих подробностей заимствована у более южных племен. Однако несомненно, что все эти подробности вполне соответствуют характеру чукоч. Они стали очень популярны и повторяются снова и снова в различных сказках. Интересно отметить, что в последние годы в семьях богатых приморских торговцев восточного побережья можно наблюдать попытки ввести в жизнь, правда, слабое подражание сказкам в этом отношении. Так, например, три дочери Quvar'а, эскимосского торговца из селения Ung Uŋasik, занимали положение такой заключенной красавицы. Хотя их не держали в железной коробке, но они безвыходно находились в большом спальном помещении шатра их отца. Разговаривая с чужими людьми, они делали вид, что они очень застенчивы и их трудно вызвать на разговор. Даже цвет лица у них сделался более нежный и белый, как и подобает заключенной красавице. Все свое время и внимание они отдавали шитью из мягких пятнистых шкур. Из этих шкур они приготовляли мужскую одежду лучшего качества. Одежду, конечно, продавали американским китоловам в обмен на сахар, муку и дешевую водку. Это, впрочем, не очень соответствует тону сказочных описаний.

В рассказах другого типа образ невесты рисуется в тонах более близких к действительности. Она сильна и горда. Не родители, а она сама оказывает сопротивление жениху. Ее нужно найти и завоевать силой и храбростью. В одном рассказе невеста живет в шатре с престарелыми родителями. Она отвергает женихов, предлагая им состязаться с ней в беге. Каждого из них она побеждает и отсылает домой. Однажды в ее шатер пришел юноша. Он воткнул свое копье в землю перед входом и вошел в шатер. Девушки не было дома. Отец спросил его: «Зачем ты пришел?» — «Я хочу жениться. У вас есть дочь, но она горда и очень быстро бегает. Она приглашает всех просящих ее руки состязаться с ней в беге». Старик посмотрел юноше в лицо и спросил: «Неужели она победит и тебя?» — «Не знаю, может быть, она и победит», — ответил он. Вскоре девушка вернулась из стада. «О, о… чье копье стоит здесь перед нашим входом?» Ее мать сказала: «Не говори так громко». — «Нет, нет, пусть он победит меня в беге». Она зашла в шатер. У нее длинные и тяжелые косы. Они доходят ей до лодыжек и почти метут по земле. Она сразу переодевается в беговую одежду: надевает штаны и куртку. Отец говорит ей: «Он устал и не может сейчас бежать». — «Нет, нет, дайте нам бежать сейчас же». Они вышли из шатра и побежали. Девушка намного опередила своего соперника. Она пересекла последний холм, лежащий на пути к их цели. Она бежала уже по обратной дороге. Оба бежали обратно, но все же она была впереди. Сбега по склону холма, она сказала, опять вызывающим тоном: «Не можешь ли ты обогнать меня хоть здесь?» — «Нет, я слишком устал». Но пальцы его ног упирались в ее пятки. Он тоже бежал очень быстро. Когда они спускались со следующего склона, он уже догнал и перегнал ее. Затем он побежал вперед быстрее, чем стрела. Длинная красная кисточка на его спине вытянулась, как трость. Две косы девушки также вытянулись как две стрелы. Он посмотрел на нее через плечо и побежал еще быстрее. На сердце у него стало легче. Когда он опять оглянулся, она была далеко позади. Тогда он схватил за конец свой беговой посох и поднял его вверх, как будто рог дикого оленя. Он завертел посохом в воздухе так же, как дикий олений бык трясет рогами во время течки. Девушка закусила губу, но не может догнать его.

Вернувшись домой, девушка снимает свою одежду для бега, развязывает обувь юноши и помогает ему раздеться. Она дает ему свою собственную беговую одежду. Затем она отрезает длинную красную кисть его меховой рубахи и пришивает ее к своей повседневной одежде. Всю его одежду она сжигает. Затем говорит отцу: «В эту ночь я не пойду к стаду». — «Хорошо», — говорит отец. Она приготовляет ужин и приносит его во внутренний полог. После ужина она стелет постель в углу полога. Она расстилает несколько мягких шкур, кладет изголовье и приносит одеяло из новых пыжиков. Затем она помогает юноше раздеться и говорит: «Ложись спать». Она покрывает его одеялом, потом тушит свет, снимает свое платье и ложится с ним рядом[196].

В некоторых рассказах этого типа родители девушки всячески стараются, чтобы юноша победил, и помогают ему покорять сердце непреклонной красавицы. В других рассказах соседи, живущие в том же стойбище или в том же поселке, стараются убить юношу. Некоторые рассказы описывают приключения юноши, пришедшего на чужое стойбище или в чужой поселок. Его приютила семья, живущая в самом бедном шатре. Он женится на дочери своего хозяина. Тогда хозяин главного шатра[197] или, в других рассказах, братья невесты, живущие в соседних шатрах, или даже все жители поселка говорят: «Давайте, поиграем с этим женихом». Следует ряд поединков и всяких других состязаний. Пришелец обычно отовсюду выходит победителем. После этого он берет жену и возвращается к себе на родину.

В старину браки между людьми из разных стойбищ или поселков действительно могли сопровождаться такими приключениями и трудностями. В чукотских рассказах широко практикуется обычай встречать новоприбывшего человека трудными испытаниями мужества и физической силы, даже в случаях, не имеющих отношения к браку. Испытания устраивает «переднего шатра хозяин». Они проводятся в «переднем шатре». Многие авторы отмечают существование этого обычая у американских эскимосов. Franz Boas (Central Eskimo, стр. 609) говорит: «Когда в эскимосский поселок приезжает человек, неизвестный жителям этого поселка, в честь его приезда они устраивают праздник. Приезжий медленно подходит, сложив руки на груди и повернув голову вправо. Тогда кто-нибудь из жителей поселка изо всей силы ударяет его по правой щеке и, в свою очередь, поворачивает голову, ожидая удара. Остальные в это время играют в мяч и поют. Такое состязание продолжается до тех пор, пока один из них не будет побежден. Смысл этого обычая, по объяснению туземцев, заключается в том, что два человека при встрече хотят узнать, кто из них сильнее и выносливее». «Поразительно сходство этого обычая с существующим в Гренландии», — добавляет автор. Не менее поразителен факт, что тот же самый обычай при встрече со всеми подробностями, в той же последовательности их описывается во многих популярных чукотских сказках, с той лишь разницей, что эскимосы устраивают праздники в особом помещении, а соответствующие чукотские праздники производятся в шатре главной семьи поселка. Впрочем, в старину жители многих чукотских поселков пользовались передним шатром главной семьи как постоянным помещением для устройств праздников.

Браки романтического характера можно наблюдать и в наши времена. Так, когда я проезжал по реке Россомашьей, я встретил однажды чету молодоженов. Мать молодой жены рассказывала мне: «Это была необычайная свадьба. Два года тому назад мой сын проезжал на оленях мимо их стойбища. Это было в начале весны. Небо было ясное, и его мысли ее яснее. Его сердце было полно радости, а табаку у него не было, поэтому, проезжая, он попросил: „Девушки, дайте мне покурить“. Одна девушка ответила: „Мы не дадим тебе, пока ты не распряжешь оленей и не привяжешь их к столбу“. Тогда он выпряг оленей из нарты и привязал их к столбу. „Теперь, девушки, дайте мне покурить“. Та же девушка сняла упряжь с оленей и прогнала их в лес, где паслись олени этого стойбища. Поэтому моему сыну пришлось остаться здесь ночевать. На следующее утро юноша и девушка ушли к стаду и пробыли там три дня. Кто знает, — прибавила старуха, — может быть, все это случилось для того, чтобы у нас был младенчик». Но братья девушки принадлежали к богатой семье. Они не хотели отдать сестру за бедного юношу. Тогда у молодой пары началась необычайная жизнь: время от времени они встречались и жили вместе, а затем разъезжались по своим стойбищам. Братья пробовали спрятать девушку на отдаленных стойбищах своих родственников, но юноше всегда удавалось найти ее и пробыть с ней день или два. Следующей весной молодая пара убежала со стойбища родителей девушки и, в свою очередь, пыталась спрятаться. Но их вскоре нашли. Мир был заключен через посредство русского торговца, приятеля матери молодого мужа. Он поднес братьям девушки две бутылки водки. Юноша заплатил за них двойную цену, но зато его жену оставили у него.

Желая получить себе жену путем отработки, юноша прежде всего должен убедиться, что его искания будут встречены благоприятно. Иногда он просит одного из своих друзей сходить на стойбище предполагаемой невесты и поговорить с ее старшими родственниками относительно их отношения к его сватовству. Родители девушки отвечают по возможности кратко и в общих словах. Все же, если не последовал определенный отказ, юноша может прийти и попытать счастья.

В других случаях применяются более непосредственные переговоры. Отец или дядя жениха идет в шатер невесты и просит разрешения начать сватовство. Эта предварительная просьба выражается при помощи различных производных от глагола ŋewewgirkьn («он просит жену»). Посланный жениха начинает с того, что идет в лес и приносит большую связку дров. Это одна из наиболее неприятных обязанностей в чукотском хозяйстве. Гости ее никогда не исполняют, а только домашние работники и соседи-бедняки, а также, разумеется, женщины. Тем самым посланный жениха показывает, что тот является женихом и хочет принять участие в хозяйственных делах семьи. После этого начинается первый разговор. Обычно отец невесты делает вид, что он недоволен сватовством. Он старается припомнить все, что могло послужить поводом к ссоре, а следовательно, к отказу в сватовстве. Так, например, чукча Mewet, в районе Сухого Анюя, рассказал мне, что его тесть жестоко издевался над его отцом, пришедшим сватать сына. Тесть был сердит на Mewet'а. Несколько месяцев до этого им случилось вместе проезжать на оленях. Mewet обогнал старика. Чукчи очень ревнивы к быстроте своих оленей. Поэтому считается довольно невежливым со стороны юноши ехать быстрее, чем старик.

Юноша, наметив себе невесту, должен быть очень почтительным и вежливым с ее отцом. «Просьба о жене» длится несколько дней или даже недель. Все это время посланный жениха, независимо от его возраста, принимает участие во всех хозяйственных работах семьи: приносит дрова, помогает пастухам пасти стадо. В это же время он старается приобрести расположение хозяина, который держится неприступно, гордо. Посланный хвалит жениха и всю его семью и не хочет отстать, несмотря на недовольство, высказываемое хозяином. В конце концов отец невесты уступает и говорит: «Ну, что делать? Иди домой. Довольно». Или что-нибудь в этом роде. Таким образом получен утвердительный ответ[198]. В иных случаях это считается концом сватовства, и жених может прийти и взять свою невесту. Но в большинстве случаев даже и после этого жених лишь получает право прийти в шатер своей невесты с тем, чтобы продолжить сватовство. Еще чаще жених приходит сам, без посылки сватов. Он также начинает с того, что приносит из лесу вязанку дров. Он старается сделать свою вязанку как можно больше, чтобы показать свою силу и выносливость[199].

Затем начинается его испытание. Оно длится в течение одного лета, а иногда два и три года. Все это время жениху приходится очень тяжело. Он встает утром раньше всех и ложится спать поздно ночью. Часто ему даже не дают места в спальном пологе, и он ночует в переднем шатре или под открытым небом. Большую часть времени он проводит около стада. Он носит тяжести, таскает нагруженные нарты, чинит всю домашнюю утварь. Он должен угождать отцу невесты, ее старшим братьям и всем родственникам-мужчинам. Если кто-нибудь из старших членов семьи выскажет ему свое недовольство или даже обругает его, он должен терпеливо снести брань и даже согласиться с упреком, выказав при этом почтительность. Если же родители невесты вспыльчивы и раздражительны, что свойственно характеру чукоч, бедному жениху часто приходится оставаться без крова и пищи. В том случае, если невеста любит его, она всячески старается скрасить ему жизнь. Время от времени она тайно подкармливает его. Иногда же ему просто приходится воровать себе пищу, украдкой съедая ее, чтобы кто-нибудь не увидел и не донес будущему тестю. При всем том даже после двух или трех месяцев тяжелой работы он может получить отказ, неожиданный и бесповоротный. «Тут не на что сердиться, — говорили мне чукчи, — а только слабодушный подчинится и уйдет. Сильный человек останется и будет работать без пищи, без спального места и даже без всякой надежды». Отстать и вернуться домой без невесты считается весьма унизительным для неудачливого жениха. Отец его скажет: «Значит, ты действительно плох. Если бы ты был хорош, то тебя не выгнали бы так просто». Обычно после нескольких месяцев отработки отец невесты смягчается и облегчает условия жизни жениха. С этого времени его уже не прогонят без какой-нибудь серьезной причины. Он начинает также настаивать на своих супружеских правах, и обычно ему удается добиться признания их еще через несколько месяцев. Конечно, это в большей степени зависит от самой невесты. Однако отец следит за своей дочерью. Так, например, ночью, когда жениху уже разрешается ночевать в спальном пологе, отец велит дочери ложиться в углу полога, и сам ложится рядом с ней, чтобы жених не мог к ней пробраться. Мне рассказывали несколько случаев, когда жених старался насильно стащить девушку с ее места около отца или же пытался овладеть ею, когда все засыпали. Такие проступки не считаются, однако, серьезной обидой. Как только жених стал фактическим мужем, он естественно начинает думать об устройстве своего шатра и стада и старается скорее увезти жену к себе. Именно поэтому отец невесты, наоборот, старается оттянуть совершение брачного обряда, особенно если у него не хватает пастухов и помощь жениха необходима ему. В некоторых рассказах «жених, пришедший издалека», после того как он преодолел все препятствия, встретившиеся на его пути, долгое время живет в семье молодой жены. И лишь через несколько лет, когда у супругов уже есть дети, он начинает думать о возвращении на свою родину. Тогда тесть дает ему часть своего стада и помогает ему вернуться. Даже в настоящее время чукчи считают, что молодому мужу полагается остаться у тестя два или три года, «пока его радость в жене еще сохраняет свежесть». Но не очень почтительный зять остается у своего тестя только полгода. Дальше он задерживается лишь в случае, если у тестя большое стадо и есть вероятность получить в дальнейшем хоть часть его.

Если зять увозит жену, сохранив добрые отношения с ее отцом, ему дают оленей. Число оленей в известной степени зависит от качества работы, которую он исполнял ранее, живя в семье тестя. Чем лучше он работал, тем больше вознаграждения получит он от своего тестя. Жена также берет несколько оленей, которые еще со времени ее детства были отмечены ее собственным тавром. Мне рассказывали, что богатые оленеводы иногда дают своим зятьям «свободу на один день»: это значит, что в течение одного дня зять может беспрепятственно ловить любых оленей из стада и ставить на их ушах свое тавро. Все помеченные им олени становятся его собственностью.

В тех случаях, когда юноша из богатой семьи женится на девушке из бедной семьи, срок отработки совершенно сводится на нет. Отработка за вторую жену вовсе не существует. Человеку пожилому, уже имеющему одну жену и детей, конечно, невозможно бросить свой шатер и стадо для того, чтобы начать отработку за вторую жену. Поэтому обычай отработки существует только для молодых женихов. Если жених богат, то он легко получает согласие на брак своего будущего тестя. Однако, по мнению чукоч, нельзя платить за невесту, «как если бы она была оленем». Чукчи резко осуждают тунгусов и якутов за то, что те платят за невесту оленями, шкурами и деньгами. Богатые оленеводы заключают с отцом невесты условие о браке в более деликатной форме. Жених дает отцу девушки несколько оленей, но это отнюдь не плата за невесту, а «радостный подарок». Подразумевается радость жениха по поводу предстоящей женитьбы. Еще чаще жених предлагает бедной семье своей невесты пожить на его стойбище и питаться от его стада. Если будущие родственники не соглашаются на это, боясь возможной ссоры со старшей женой зятя, то они разбивают свое стойбище где-нибудь вблизи и время от времени получают от него в подарок живого или битого оленя. Однако мне известно несколько случаев, когда богатые пожилые люди, имевшие уже семью и хозяйство, принимали на себя и несли все тягости отработки за вторую жену.

УСЫНОВЛЕННЫЕ ЗЯТЬЯ

Зять, усыновленный семьей тестя, получает жену более легким способом, чем тот, который приходит отрабатывать за нее. Чукчи называют такого зятя vata itьlьn («постоянный жилец»). Я уже говорил о юношах-бедняках из оленеводческих или приморских семей, которые приходят к богатым оленеводам и работают у них пастухами. Большая часть женится на дочерях своих хозяев и становится приемными зятьями. Некоторые из них с самого начала являются в качестве женихов. Другие же, которые еще не решились пожертвовать своей свободой, начинают как пастухи, прежде чем занять положение жениха, и стараются ближе познакомиться с семьей хозяина[200].

Как уже отмечено выше, жениху приходится очень много работать и переносить всякие лишения и трудности. Вполне естественно поэтому, что юноша, прежде чем занять положение жениха, тщательно взвешивает все возможные для него выгоды. При этом многое зависит от положения в семье невесты. Часто бывает, что хозяин выдает замуж не дочь, а племянницу или же бедную родственницу, живущую в семье на положении служанки. Ясно, что женитьба на такой девушке не обещает больших выгод. Как бы то ни было, время испытания для будущего приемного зятя значительно короче, чем отработка для независимого жениха. Если в семье есть несколько взрослых дочерей и в то же время чувствуется недостаток в мужской силе, то отец нередко сразу усыновляет пришлого жениха, дает ему супружеские права по отношению к своей дочери. Но все же усыновленный зять должен много работать и быть во всех отношениях безукоризненным, по крайней мере первые два-три года. Жену ему дают для того, чтобы привязать его крепче к семье и этим увеличить рвение к работе. Но это совсем не значит, что семья берет какие-нибудь обязательства по отношению к нему. Даже после того как у его жены родится ребенок, его могут выгнать, если он подаст какой-нибудь повод к недовольству. С другой стороны, юноша, принятый в семью, имеет право, прожив целый год, уйти, даже в том случае, если у него есть ребенок. Положение его в семье становится устойчивым лишь после того, как он проживет несколько лет в семье жены и результаты его работы скажутся на состоянии стада, в котором некоторое количество оленей уже помечено его собственным тавром. Лишь тогда он получает право голоса в семейных делах.

Положение усыновленного зятя подробно описывается во многих рассказах. Так, например, в приведенной уже выше ссылке[201] юноша, победивший девушку в беге, остается у нее в семье в качестве усыновленного зятя. На следующее же утро после своей женитьбы он идет к стаду и берет на себя все заботы о нем. Его молодая жена, на обязанности которой до этого времени лежали заботы о стаде, уже может остаться дома. Юноша возит по стаду своего тестя на маленькой нарте. Он тащит ее по моховищу. Но старик для него слишком легок, и он вырубает толстый пень с развилистыми корнями и подвязывает его снизу к нарте, чтобы сделать ее тяжелее. На следующий год человек из соседнего стойбища, который исцарапал лицо девушки кончиком ножа, устраивает бега. На этих бегах молодой муж вызывает обидчика на борьбу, побеждает его и разрезает на узкие полоски его веки, ноздри, губы и уши. Затем юноша отправляется на море и привозит огромный запас морского мяса и жиру. Он принес на спине большую тушу моржа. Когда моржа освежевали, отец сказал: «О, моя дочь действительно счастлива: она отказала многим женихам и нашла самого лучшего».

ПОХИЩЕНИЕ ЖЕНЩИН

В древние, более воинственные времена были часты случаи похищения женщин. Однако почти во всех рассказах похищение чукчанок совершают люди из другого племени, — Tanŋьt, злые духи, также орел, кит, ворон и так далее. Один из таких рассказов, повесть из Elendi и его сыновьях, дает очень интересное описание похищения женщин. «Жили пять братьев и две сестры. Когда девушки черпали воду, их серьги звенели, а также браслеты из металла у запястья и у локтя. Набрав воды, они медлили уходить, принимались болтать между собой и смеяться. Их волосы, заплетенные в косы, свисали донизу. Двое юношей tanŋьt незаметно подкрались к ним по берегу реки. Они поймали их обеих, каждый схватил по одной. „Идемте с нами“, — сказали они. Девушки отказывались. Похитители стали размахивать копьями над их головами. Тогда девушки испугались и пошли за ними. Один из похитителей сказал им: „Этой дорогой отправимся, но не вздумайте пытаться бежать от нас“. Девушки не могли идти потому, что они были из богатой семьи и не привыкли ходить пешком. Они сели на землю. Юноши сели рядом с ними. Все заснули. Однако сестры не могли ни спать, ни ходить. Их ноги болели, они скучали по дому. Мужчины спали. Недалеко впереди, под горой, виднелся огромный сугроб, старый, затвердевший от летнего ветра. Одна сестра сказала другой: „Пойдем туда, попробуем разрыть сугроб и спрятаться в нем. Они тогда уйдут без нас; иначе они убьют нас; мы уже не можем дальше идти“.

Старшая сестра взяла нож у одного из спавших мужчин. Они подошли к сугробу, разрыли его ножом и вырыли под ним в земле глубокую яму, вроде лисьей норы. Старшая сестра велела младшей залезть в нору, затем закрыла ее землей и снегом и уничтожила все следы своей работы, так чтобы снег казался нетронутым. При этом она сказала: „Я пойду с ними. По крайней мере, ты сумеешь вернуться домой. Пока они еще здесь, ты должна сидеть тихо. Когда солнце поднимется совсем высоко и мы уйдем все трое, ты можешь выйти отсюда и пойти домой. Младший из братьев очень хочет, чтобы я была его женой. Пусть он возьмет меня, но ты иди домой“. Она ушла обратно к мужчинам и положила нож на прежнее место. Затем она легла и притворилась спящей. Когда весеннее солнце начало подниматься, мужчины проснулись. „Ах, ах, где же другая девушка? Она убежала, и мы не заметили этого“. Другая девушка продолжала притворяться спящей. Юноши пробовали разбудить ее, но она все спала. Наконец она сделала вид, что проснулась. „Где же другая девушка? Ведь она лежала здесь рядом? Что ты с ней сделала? Вы ведь спали бок-о-бок“. — „О, ведь вы — мужчины, почему вы не посмотрели за ней? Я так устала, я не могла даже ходить. Но почему вы тоже уснули так крепко?“ Юноши молчали. Затем один из них сказал: „Ладно, пускай та идет, куда хочет, мы возьмем хоть эту одну. По крайней мере, хоть эта в наших руках“. — „Подожди, — сказал другой, — посмотрим вон там за сугробом“. У девушки от страха задрожало сердце. „О, — сказала она про себя, — они убьют ее“. — „Пойдем, посмотрим в том снегу“. Они подошли к сугробу. Как раз в то время дул теплый ветер и снег начал таять. Глубокие отверстия были видны в сугробе. „Что это за дыры?“ — сказал один. Он сунул в снег копье — однажды и дважды и трижды, чуть не ранил девушку. Она была там, но извивалась, как рыба, и избегала копья. Он снова всунул в снег копье и наконец ранил ее в мякоть. Она закусила себе губу и зарылась в землю, как раненая лисица. Ее сестра сидела около сугроба и беззвучно плакала. „Ага, почему ты плачешь?“ — „Не знаю“ — „Нет, нет, та, должно быть, тут же. Почему эта плачет?“ — „Лжешь ты, — сказала девушка. — Разве только ты сам спрятал ее туда. Чем мы могли вырыть яму в таком снегу? Ногтями? Видели вы у нас в руках ножи?“ — „Тогда о чем же ты плачешь?“ — „Мне страшно идти к вашим людям, поэтому я и плачу. Быть среди вас бессловесным, немым пришельцем — это слишком тяжело для меня. Я в первый раз вижу людей из вашего народа. Вчера я едва шла от усталости, а вы тащили меня дальше. Я заплакала потому, что вспомнила это. И кроме того, я надеялась, по крайней мере, быть вместе со своей сестрой и видеть лицо моей подруги. Но теперь я совсем одна. При мысли об этом я плачу“. Другая девушка слушала весь этот разговор из своего убежища. Юноши стали говорить между собой. „Должно быть, она говорит правду. Той здесь нет. Мы истыкали копьями весь сугроб, должно быть, она убежала домой. Пойдем. Бесполезно оставаться здесь“. Они пошли дальше, не найдя беглянки. Девушка сказала: „Теперь я не пойду впереди, мне легче идти за вами сзади“. Когда солнце стало садиться, беглянка уже не могла ждать. Она сказала: „Они наверное уже ушли“. Она вылезла из снега и пошла домой. Две ночи она провела на тундре — измученная, хромая, вся покрытая кровью. Когда она пришла домой, младшего брата не было там. Он ушел искать сестер. Остальные братья бросились целовать ее. „Где твоя сестра?“ Она ничего не сказала, даже не показала им своей раны. При расставании старшая сестра сказала младшей: „Тот, кто больше всех меня любит, пойдет за мной“. Младший брат не мог заснуть. „Где моя сестра?“… Раненая сестра сказала себе: „О своей ране я расскажу ему завтра. Я не хочу лишить его покоя. Пусть он хоть немного поспит этой ночью“. Младший брат был очень сильный и быстро бегал. Утром она сказала ему: „Мне очень стыдно сказать тебе, но я не могу ходить“. — „Почему тебе стыдно, разве я давал тебе повод бояться меня? Или ты думаешь, что я не буду слушать того, что ты мне расскажешь? Почему же ты стыдишься?“ Тогда она показала ему свою рану и дыру в одежде. „Смотри“, — сказала девушка. Юноша тяжело вздохнул: „О, о, зачем они ранили женщину? Если бы они ранили мужчину, это было бы легче перенести. Стыдно ранить женщину“. Затем он сказал своим братьям: „Пойдемте, догоним их“. Братья сказали: „Подожди, не сейчас, мы еще не готовы“. — „О, пойдемте, я не могу ждать. Это слишком плохо. С той минуты как я увидел рану сестры, я не могу оставаться здесь. Я — мужчина. Я пойду“. Братья сказали: „Мы переночуем дома только одну ночь“. Младший брат всю ночь не мог спать. Он ходил взад и вперед. Рано утром он подошел к братьям и сказал: „Пойдемте скорей. Я зову вас на войну с теми чужими людьми. Большой гнев вошел в мое сердце. С вашей помощью я буду силен“».

Затем следует описание нападения пятерых на стойбище похитителей. Они перебили их всех, взяли их стадо и вернулись вместе с сестрами[202].

Я уже отмечал, что этот рассказ описывает похищение чукотских девушек людьми с чужого стойбища. Однако, по преданиями, похищение девушек практиковалось и внутри чукотского племени, и не дальше, как сорок, пятьдесят лет тому назад. У чукоч существует даже специальный термин, означающий похищение девушки — ŋaungьnteweerkьn («он похищает женщину»).

Мне рассказывали, что в старину группа юношей ловила девушку на тундре, связывала ей руки и ноги и относила ее в шатер того, кто наметил ее себе в жены. Так поступали люди не только из чужих семей, но и родственники, например, двоюродные братья, в случае, если они посватались и получили отказ от отца девушки. Однако похищение девушки не являлось серьезной причиной для непримиримой борьбы между семьями. Спустя некоторое время родители девушки приходили к похитителю и требовали выкуп за свою дочь. В качестве выкупа им давали женщину из семьи похитителя, а не оленей, как обычно.

В случае, если родители девушки сразу же пускаются в погоню, похититель прежде всего должен поторопиться с совершением свадебного обряда. Он должен совершить помазание — если не жертвенной кровью, то, по крайней мере, золой семейного очага. Кроме того, он немедленно приказывает одной из женщин своего очага идти в семью похищенной девушки в качестве выкупа. Только таким путем можно избежать кровопролития при встрече враждующих сторон.

Даже в настоящее время случаи похищения женщин не редки. Так, например, мне рассказывали, что на западной колымской тундре Əttьдьп, богатый оленевод, которого исправник назначил князьцом, пожелав жениться во второй раз, похитил девушку со стойбища ее отца, Кьтьlgьn. Похититель и его два брата пришли на стойбище Кьтьlgьn'а и сильно избили старика. Затем, так как девушка царапалась как кошка, они завернули ее в покрышку от шатра и крепко обвязали ремнями. Лет через пять после этого я попал на стойбище Əttьдьп. Но это приключение было замято и забыто. У похищенной красотки было уже двое детей. Муж отдал ей свое второе стадо оленей, и она жила отдельно. С ней жил оскорбленный отец. Əttьдьп даже пытался отрицать обстоятельства, сопровождающие его вторую женитьбу, и никто не противоречил ему, по крайней мере, в его присутствии.

БРАК УХОДОМ

В настоящее время брак уходом встречается чаще, чем похищение женщин. Я уже отмечал, что у чукоч, так же как почти всюду, существует принуждение со стороны родителей при выборе жениха. Случается, что девушка предпочитает кончить самоубийством, чем выйти замуж против своего желания. Наряду с этим часто заключаются браки по любви, против воли родителей. Однако все случаи таких браков, которые мне известны, имели место в слабых и малолюдных семьях. Сильная семья жестоко отомстила бы за такую обиду, во всяком случае постаралась бы отобрать женщину, или же получить другую женщину в виде выкупа. Мне известен случай, когда одна девушка, в районе р. Сухого Анюя, убежала из своей семьи к кочующему приморскому торговцу. Это был уже пожилой мужчина, имеющий двух жен. Он был силен, здоров и смел, — как и подобает чукотскому странствующему искателю приключений. У девушки не было отца. Она жила с братом и теткой. Брат ее, вполне взрослый, был немного моложе ее. Беглянка исчезла так быстро, что брат, даже если бы захотел воспрепятствовать ее побегу, ничего не мог бы сделать.

Другой случай произошел почти что в моем присутствии. Однажды я ехал из русских поселков на Нижней Колыме в глубь тундры с несколькими чукчами. Они ездили к русским с торговыми целями и теперь возвращались на свои стойбища. Среди них был некто Ŋьron, юноша с очень вспыльчивым и буйным характером. О нем я уже упоминал выше. Вместо того чтобы продать свой товар, он проиграл все в карты. Межу прочим он проиграл несколько шкурок молодых оленей, посланных с ним на продажу его соседями по стойбищу. Он проиграл даже одного из упряжных оленей, и теперь у него был запряжен только один олень. Ŋьron был очень хороший ходок, и почти всю дорогу он шел пешком, быстро и легко, как олень. Однажды вечером, когда мы подъехали к стойбищу Ŋьron'а, нам рассказали, что его сестра убежала из дома к Mewet'у, с которым у Ŋьron'а была давняя ссора. Молодую женщину ужа два раза отнимали от мужа. Насколько мне известно, вражда между Ŋьron'ом и Mewet'ом разгорелась из-за нее. Услышав, что сестра ушла, Ŋьron так рассердился, что в ту же ночь отправился на стойбище Mewet'а, взяв с собой копье и длинный поясной нож. Нарту и оленя он оставил позади на стойбище и пошел пешком, пылая жаждой мщения. Однако ничего ужасного не случилось. Ŋьron был очень беден, а Mewet был хозяином большого стада оленей. На следующий год, когда я снова встретил Ŋьron'а в русском поселке на Колыме, он, как обычно, играл в карты, причем между другими вещами он ставил на карту шкуры пыжиков, посланных на продажу его зятем, Mewet'ом.

СМЕШАННЫЕ БРАКИ

Оленные чукчи, по крайней мере, в настоящее время весьма склонны жениться на женщинах из чужих племен. «Мы хотим знать их вкус, — весьма цинично заявил мне ранее упомянутый Əttьдьп, — мы ведь любители». В полосе, пограничной с коряками, оленные чукчи и коряки легко смешиваются между собой посредством браков. Этому способствует также и то, что их язык и образ жизни почти одинаковы. В этом районе вы можете встретить много семей смешанной чукотско-коряцкой крови. Невозможно даже сказать, к какому именно племени они принадлежат. Различить их очень трудно еще и потому, что и чукчи и коряки называют себя одинаково — Cawcu, а друг друга — Tanŋьtan[203]. Часты браки между чукчами и оленными чуванцами. Еще чаще, как уже было отмечено, смешанные браки между чукчами оленными, приморскими чукчами и эскимосами. Мне известно несколько случаев брака между чукчами и тунгусами или ламутами. Смешанные браки с тунгусами заключаются двояко. В первом случае богатый чукча, женясь на тунгусской девушке, уплачивает за нее живыми оленями, согласно тунгусским обычаям. Молодая жена по большей части принимает чукотский образ жизни, во всем сильно отличающийся от тунгусского. Лишь немногие тунгусские женщины продолжают придерживаться своих прежних обычаев и обрядов, и тогда жизнь семьи имеет двойной характер. Зимой они живут в чукотском «настоящем шатре», запрягают оленей в чукотскую нарту и так далее. Летом они живут в тунгусском шатре, ездят верхом на оленях, охотятся на диких оленей и горных баранов. С женой-тунгуской приходит и вся ее семья, голодная и беззаботная, часто приходит и весь род, рассчитывая на помощь своего богатого родственника. Поэтому даже очень богатый чукча после женитьбы на тунгусской женщине через некоторое время заметно беднеет. Почти невозможно отказать родственникам тунгусам, которые просят убить им оленей на мясо. Ведь они постоянно стоят на рубеже голодной смерти. Зять-оленевод должен помогать им, часто против своего желания.

Вторую категорию таких смешанных браков представляют тунгусы-мужчины, женившиеся на чукотских женщинах. Молодой тунгус, устав от голодной жизни тундренного охотника, приходит на чукотское стойбище. Его принимают сначала как пастуха, потом он становится приемным зятем. Зажиточная чукотская семья, в которой не хватает мужских пастухов, не спрашивает пришельца, к какому племени он принадлежит; от него требуется только бдительная охрана стада. Я знал одну тунгусскую семью на Сухом Анюе, состоявшую из пяти взрослых братьев. Все они женились на чукотских девушках. Во время моего посещения у каждого из них было большое стадо, полученное за женой. Конечно, такие тунгусы усваивают чукотский образ жизни, и очень редко их дети говорят на языке своих отцов. Женщине труднее отказаться от своего образа жизни и усвоить обычаи чужого племени. Поэтому, попав в чужую семью, чукчанки и там принимаются вести хозяйство так, как они привыкли. Я не знаю, пожалуй, ни одного случая, чтобы чукотская женщина, выйдя замуж за тунгуса, перешла в его семью, приняв во всем тунгусский уклад жизни. Все, что было сказано относительно тунгусов, можно повторить и в отношении браков чукоч с юкагирами Западной Колымской тундры. Юкагиры еще беднее, чем тунгусы. Для юкагирского юноши является несомненным счастьем, если его примет в зятья какая-нибудь оленеводческая чукотская семья.

Мне известно около двадцати случаев брака между чукчами и русскими мещанами или обрусевшими туземцами. Половина этих случаев относится к настоящему времени, половина к недавнему прошлому. Я посетил одну за другой все смешанные чукотско-русские семьи в разных частях чукотской территории. В подавляющем большинстве случаев русская или обрусевшая женщина вышла замуж за чукчу. Все эти женщины вышли из очень бедных семей. Брак с оленеводами служил им средством хотя бы на время избавить семью от постоянной голодовки. За некоторых из этих женщин уплатили по двадцати и тридцати убитых оленей, за других же — только по два или по три. Семьи, к которым они принадлежали, в большинстве случаев жили на границе чукотской области и находились в постоянных сношениях с оленеводами. Не следует забывать, что молодым чукчам не составляет труда добиться благосклонности русских девушек. Достигается это посредством легких подарков или даже без них. Все же различие между бытом русских рыболовов, живущих в теплых деревянных домах у края лесотундры, и жизнью чукотских оленеводов, обитающих в безлесной тундре в холодных открытых шатрах, очень велико. Зимой эти русские женщины, закутанные в косматые чукотские одежды, довольно беспомощны. С точки зрения чукоч, они — никуда негодные работницы и хозяйки. Ни одна из них не умеет с достаточной силой и терпением сбивать снег с меховой оболочки спального полога. Работа русской женщины в районе Колымы несравненно легче, чем работа чукчанки. Русские родственники и соседи издеваются над женщинами, отданными «дикарям». Брак их считается унизительным и постыдным. Однако сами женщины, быть может, для того чтобы отстранить насмешки, с большей энергией принимаются за новое хозяйство и даже с некоторым презрением говорят о своей прежней жизни на берегу реки. Я помню одну из них, у которой мне пришлось побывать как-то в середине зимы. Было очень холодно. Рано утром она вышла из шатра, одетая в обычную «комбинацию» из шкур чукотского покроя, наполовину открывшую плечи и шею. Лицо ее посинело, пальцы одеревенели; она могла сохранить хоть немного тепла, лишь непрерывно двигаясь и работая, и все же она хвалила свою жизнь. «Там на реке люди голодают, — сказала она, — а наша еда сама вокруг нас на ногах ходит». Однако все женщины, вышедшие замуж за чукоч, сознаются, что первые месяцы жизни на тундре для них были очень тяжелы. Молодая хозяйка не знает ни языка, ни уклада жизни, ее тянет обратно на реку. Все время она плачет. Тогда муж, бывало, вызывал старую знающую женщину, та произносила заклинания, эти заклинания уносили горе и делали женщину пригодной для новой жизни. Русские женщины, живущие на реке Колыме, говорили, что чукотские колдуньи своими заклинаниями вынимают русскую душу и вкладывают на ее место чукотскую душу. Поэтому такие женщины после заклинания навсегда привыкали к жизни на открытой тундре.

Мне неизвестно ни одного случая, чтоб такая женщина вернулась с дикой тундры на цивилизованную реку. Одна из женщин рассказывала мне, что после смерти своего первого чукотского супруга она вернулась обратно в родной поселок вместе с трехлетним сыном. «Но мы не могли жить там, — говорила она, — от тяжелого духа в избе. Головы болели, едушки было мало, только сухая юкола, а мальчонка не привык и все просил мяска. Вот так мы пробились на реке месяца три, а я взяла да и вышла за другого чукчу, и ушла с ним на тундру назад».

Большая часть браков между чукчами и русскими остается бездетными. При этом нужно принять во внимание, что: 1) русские и обрусевшие женщины Нижней Колымы, особенно последние, обладают пониженной плодовитостью и 2) в жилах так называемых русских очень мало русской крови. Бесплодие этих смешанных браков имеет прямую связь с истощением жизненной силы среди обрусевших туземцев всего района Колымы. Следует заметить, что русская семья, пришедшая с женой, ложится тяжелой обузой на мужа чукчу и истощает стадо, так же как в случае брака с тунгусской женщиной. Я уже говорил, что чукчи, несмотря на грубость, имеют своего рода жалость к иноплеменникам, умирающим от голода у них на глазах. Оленевод-чукча, когда он видит вокруг себя слишком много голодных, меняет свое стойбище и отгоняет стадо на сотню километров дальше. Таким образом в последние годы чукотские стойбища постепенно отодвинулись на полсотни или сотню километров от ближайшего русского поселка, чтобы затруднить приезд голодных речных жителей с их еще более голодными собаками. Но очень трудно уйти от родного тестя. Поэтому чукчи, женатые на русских женщинах, постепенно спускаются от богатства к бедности. Были один или два случая, когда русские мальчики выросли на тундре и женились на чукотских девушках. Они живут чукотской жизнью, ничего не знают о русских обычаях и даже не умеют говорить по-русски. Две-три чукотские девушки выросли на реке, вышли там замуж и совершенно обрусели. Много обрусевших туземцев в районе Нижней Колымы вступают в групповой брак с чукчами. Вернее, чукчи рассматривают это как групповой брак, русские же видят в этом своего рода проституцию. Чукчи высоко цент такое родство, так как они считают, что русские, несмотря на постоянный голод и нужду, все же выше их по культуре. Русские же вступают в «родство», рассчитывая получить от этих «родственников» даровое оленье мясо, шкуры и ценную пушнину. В нескольких русских семьях, даже в семьях чиновников, купцов и духовенства, есть дети чукотской крови. В семье одного дьячка в Нижне-Колымске двух старших детей, мальчика и девочку, соседи зовут «чукотским отродьем». Я спросил их мать о причине такого прозвища. «Конечно, они — чукчи, — ответила достойная дама с известной гордостью, — за них заплатили много оленей. В те годы я кормила всех голодных соседей». И это была правда, так как на Нижней Колыме во время голодовок каждый кусок пищи делился между всеми соседями.

В отличие от этого я не знаю ни одного случая брака между чукчами и якутами. Якуты не менее русских считают брак с чукчами унизительным. Но они и психически и экономически гораздо сильнее русских. Им не приходится испытывать постоянных голодовок. У них есть свои лошади и рогатый скот, так что чукотские олени не служат для них особенно сильной приманкой.

СВАДЕБНЫЙ ОБРЯД

Наиболее важной частью свадебного обряда у оленных чукоч является помазание жениха и невесты кровью оленя, принесенного в жертву. Этот обряд проводят в шатре жениха или же, если он становится приемным зятем, в шатре невесты. Обряд сравнительно прост: жених идет к тестю и уводит невесту к себе. Невеста, которую сопровождают ее ближайшие родственники, едет на собственных оленях. Процессия приходит к шатру жениха. Оленей распрягают. Маленькие санки, на которых перевозят шатровые жерди, ставят позади шатра на то место, где обычно приносятся жертвы. Нарты жениха и невесты ставят по обеим сторонам, не некотором расстоянии. Потом убивают жертвенного оленя для помазания. Приносят жертвы закату и рассвету и производят другие кровавые и бескровные жертвоприношения. На нарты кладут деревянные огнива и связки охранителей. Затем производят помазание жениха и невесты кровью убитого оленя. Помазание делается также одним или двумя членами семьи жениха, чтобы невеста не чувствовала себя одинокой. При этом жених и невеста наносят на свои лица семейные знаки жениха. Тем самым невеста отказывается от своей семьи, от своего очага и родства и переходит к другому очагу и родству. Далее невеста мажет оленьей кровью нарты и «кормит» костным мозгом домашние священные предметы. Она подходит к очагу, обрызгивает его жертвенной кровью, берет с него горсть золы и трет ее между ладонями. Она говорит, обращаясь к очагу: «Nьmelew qatvarkьn! (Живи хорошо со мною»).

Через несколько дней, иногда через две или три недели, совершается вторая часть свадебного обряда — alarantourgьn («путешествие из-за скуки»). Молодожены, сопровождаемые несколькими родственниками, едут на стойбище тестя. «Мы думаем, — говорили мне чукчи, — что молодая жена может соскучиться по старому. Пусть она съездит и посмотрит на него снова». Для этой поездки не берут оленей, на которых невеста приехала к жениху. Она едет теперь на оленях мужа и ведет с собой много оленей в подарок родителям. Этот подарок называется rinkur. Чукчи настаивают, что это является подарком, а не выкупом, так как его дают по окончании свадебного обряда. Число оленей не установлено. Если семья жениха бедна, то она дает только одну упряжку, то есть двух оленей. Обычно полагается дарить две или три упряжки. В число оленей, предназначенных для подарка, могут входить телята, но они должны быть объезженными, годными для упряжки, словом — то, что у чукоч называется gitli-qəjuut («жадные телята»), то есть телята, жадные к человеческой моче. Как известно, приручение оленей у чукоч основано на пристрастии оленей к человеческой моче. Кроме оленей. молодожены берут с собой колобки из толченого мяса — любимое лакомство чукоч. Число этих колобков соответствует числу оленей, хотя порою число колобков в два и три раза больше. Согласно чукотскому семейному и семейно-групповому укладу жизни, молодому мужу помогают подбирать оленей для подарка его ближайшие родственники. Но помощь эта добровольная. Обычно один или два родственника по мужской линии (kьrŋe-tumgьt — «родственники по линии быка-производителя») или родственники по свойству (takalgьt — «свояки») дают по одному или по два оленя. Не полагается принимать помощь более, чем от двух человек. Остальных оленей дает сам жених. Вместе с оленями родственники посылают и соответствующее число колобков, а иногда даже в два или три раза больше. Эти колобки имеют символическое значение. Если, например, кто-нибудь из родственников хотел бы послать двух или трех оленей, но в данное время не в состоянии сделать это, он посылает только колобки. Этим самым он берет на себя обязательство все-таки доставить оленей отцу невесты. Кроме колобков, привозят также и другие чукотские лакомства, как, например, замороженный мозг из ножных костей, в общем фунтов до десяти, головной мозг, также замороженный, языки, куски жирного мяса. Приезжая на стойбище жены, молодожены снова совершают помазание, нанося на лицах семейные знаки жены. Жена приносит жертву очагу своего шатра. Затем начинается пиршество, в течение которого съедается вся привезенная провизия. На следующий день молодожены возвращаются домой. Здесь они снова повторяют обряд помазания и намазывают на лица семейные знаки мужа. Покинув таким образом свой родной очаг и семейные знаки помазания, жена наконец связывает себя с новым очагом и окончательно становится членом новой семьи.

РАЗВОД

Несмотря на жертвоприношения, сопровождающие свадебный обряд, брак у чукоч не считается нерасторжимым. Помазание кровью и другие обряды служат лишь для укрепления брачных уз, но не могут закрепить их навсегда. Они дают религиозную санкцию на брак, которая, впрочем, у других народов несравненно сильнее. У чукоч брачные узы разрываются очень легко, по самым разнообразным поводам. Если отец или мать мужа недовольны невесткой, они могут отослать ее обратно. Даже в тех случаях, когда жених отрабатывал за невесту несколько месяцев, его родители могут отослать ее назад, если она им не угодила. Я знал семью на реке Сухой Анюй, в которой старший сын в течение трех лет десять раз менял жен. За одну из них он работал три месяца, за другую четыре. Остальные были из знакомых семей и шли к нему, привлекаемые большим стадом его отца. Развод обычно происходит вскоре после женитьбы. Если молодожены прожили год или полтора, то для родственников мужа считается не особенно удобным отослать ее обратно. E. Westermarck, цитируя W. Hooper'а, отмечает, что у чукоч Tuski разведенная жена со своими детьми имеет поддержку от своего мужа[204]. Однако W. Hooper говорит лишь о тех женах, на место которых были взяты другие. Он отмечает, что муж должен оставленным женам и их детям предоставить жилище и средства к существованию[205]. В таких случаях брак совсем не является расторгнутым. Просто чукотский супруг, имеющий больше, чем одну жену, может отдавать предпочтение более молодой и пренебрежительно относится к старой. Я знал случай, когда такое пренебрежение вызывало ревность и ссоры между женами. С другой стороны, несколько знакомых мне чукоч, у которых было по несколько жен, говорили мне, что они считают своей обязанностью посещать своих жен по очереди. «Иначе выйдет ссора», — говорили они. И действительно, чукотский темперамент таков, что пренебрежительное отношение к одной из жен, особенно если у ней есть дети, может повести к серьезной ссоре. В то же самое время, W. Hooper признает, что «развод» — это нечто иное, чем такое пренебрежение. Непосредственно вслед за приведенным сообщением он говорит: «В случаях дурного поведения жены, либо охлаждения со стороны мужа или жены развод тотчас же вступает в силу. Жена возвращается в шатер своего отца или брата, и если у нее не слишком скверный характер, ей обычно не приходится долго ждать второго мужа. Нередки случаи возвращения к прежнему мужу, должно быть, до следующей размолвки». Все это совершенно правильно. Однако в огромном большинстве случаев инициатива расторжения браков исходит из семьи жены, которая удерживает за собой право на женщину в течение пяти-шести лет, невзирая на то, что у женщины есть уже дети. В случаях ссоры между семьями семья жены отбирает ее обратно, даже не останавливаясь перед применением насилия. Конечно, это исполняет не старик-отец, а старшие братья женщины, в особенности если их много. В том случае, если женщина любит своего мужа и отказывается уйти от него, ее связывают и увозят силой. Если у нее есть малолетние дети, их увозят с матерью, а старших детей оставляют отцу[206]. Мне приходилось видеть довольно много женщин, которых увозили от мужей их старшие братья. Одну из этих женщин я видел на стойбище чукчи Atato, на реке Сухом Анюе. Она прожила со своим мужем четыре года. Муж ее был довольно богатый, болезненный и ласковый в обращении с женой. Atato, ее брат, напротив, был мот и картежник. Зимой, за год до моего приезда, Atato проиграл в карты всех своих оленей и обратился за помощью к своему зятю. Тот помог ему. Но когда Atato возымел обыкновение убивать без всякого разрешения оленей своего зятя и таким образом уплачивать свои картежные долги, зять его запротестовал. Тогда Atato пошел к нему в шатер и увез сестру к себе на стойбище. Покинутый муж не мог перенести своего одиночества и после некоторых колебаний последовал за своей женой на стойбище Atato. Когда я приехал туда, мне рассказывали, что несчастный муж прожил там четыре недели и делал все, что было в его силах, чтобы угодить Atato. Сестра хотела вернуться к своему мужу, но Atato не переменил своего решения. «Ты обещаешь давать мне своих оленей?» — спросил он. Зять возразил: «Ты съешь все мое стадо и меня вместе с ним». Тогда Atato заявил: «В таком случае я отдам ее в жены какому-нибудь богатому оленеводу». Насколько я знаю, решение Atato осуществил, и первый муж никак не мог помешать этому.

В 1897 году, когда я работал по переписи чукоч Колымского округа, я имел возможность установить, что почти треть всех женщин разводились по одному или по несколько раз. Часть детей, родившихся от этих браков, оставалась жить с отцом, а часть жила с матерью. Дети, не имеющие родительского попечения, считаются принадлежащими той семье, в которой они живут, и заботы о них делят между собою все члены семьи. То же самое относится и к детям, рожденным вне брака незамужними женщинами.

МНОГОЖЕНСТВО

Чукчи в большинстве случаев моногамны. Однако в некоторых местностях не менее трети всех браков, а возможно, и больше того, полигамны.

Оленные чукчи выставляют чисто экономические причины своего многоженства: «Если я владею одним стадом, мне нужен один шатер и одна жена, однако если у меня два стада, я должен иметь два хозяйства и по женщине в каждом из них». В этом объяснении заключается большая доля истины. Многие богатые оленеводы, имеющие по два и больше стад, имеют жен по числу стад. Так, например, Əttьдьп, о котором я уже говорил, имел два стада и двух жен. Ejgeli, на реке Олое, о котором я также упоминал, был хозяином четырех стад и такого же количества жен. За каждым стадом присматривала отдельная жена. Omrelqot, также на реке Олое, имели три стада и трех жен. Однако многие не менее богатые оленеводы имеют только одну жены. Им помогают присматривать за другими стадами сыновья, зятья, братья и прочие родственники. С другой стороны, многие чукчи, имеющие только одно стадо, имеют двух жен и больше. Все они живут на одном стойбище. При составлении переписи оказалось, что число мужчин, имеющих двух и больше жен, доходит до пятнадцати процентов из общего числа женатых людей, а в некоторых областях — даже до двадцати пяти процентов. В то же время число богатых оленеводов, имеющих два стада и больше, едва достигает трех процентов.

Очень немногие чукчи имели больше двух жен. Однако и здесь существовали исключения. Так, например, Ejgeli имел четырех живых жен, не считая четырех уже умерших и оставивших ему детей. Кроме того, у него была еще «бродячая» жена, старая Cakьət. Часть времени она жила на каком-нибудь из его стойбищ, часть времени скиталась по чужим стойбищам, уходя иногда миль за сто. Ejgeli и все его жены были уже старыми, так что о ревности между ними не могло быть и речи. У Cakьət не было детей, поэтому ничто не привязывало ее к месту. В то же время ее пятьдесят лет не мешали ей быть сильно, здоровой женщиной и очень хорошей работницей. Она была очень искусна в приготовлении шкур и шитье одежды, что делало ее желанной гостьей всюду, куда бы она ни приезжала. Характер у нее был подвижной, она ни минуты не могла оставаться без дела. Таким образом Cakьət, считавшаяся много лет женой Ejgeli, была все же совершенно свободна в удовлетворении своих кочевых наклонностей. Общее число детей от всех жен у Ejgeli было около двадцати, не считая умерших.

Чукча Mewetirgьn, на реке Сухом Анюе, имел в одно время семь жен на трех стойбищах. Позднее он совсем разорился, и жены ушли от него. Чукча Nomgatlə, на той же реке, имел трех жен и четырнадцать детей. Почти все дети были маленькие. Можно назвать еще несколько чукоч, как богатых, так и бедных, имевших в одно и то же время по три и по четыре жены. В том случае, если обе жены живут на одном стойбище, муж старается каждой из них дать отдельный шатер. Однако я знал двоеженцев, которые жили в одном спальном пологу с двумя женами. Все спали втроем под общим одеялом; мужчина лежал посередине между двумя женами. Такой образ жизни часто описывается в рассказах. В рассказе о «Младенце»[207] герой спит в одном пологу с тремя женами. Все они совершенно нагие. На одной руке у него лежит жена из поселка Kicetun, на другой — из поселка Enurmin; третья лежит немного подальше, ожидая своей очереди. В другом рассказе, о «Бородавчатом шамане», у каждой из жен шамана есть свой отдельный спальный полог. Во время обеда хозяин, сидя с гостем в спальном пологу, кричит из-под полы шатра: «Эй, ты, у меня гость, приготовь другой полог». Кто-то снаружи завозился, зазвенев ожерельями и браслетами, вбивает шесты, торопится. «Где ты будешь спать?» — спросил хозяин. «Где скажешь», — сказал гость. — «Спи здесь. Я буду спать на другом спальном месте». Он ушел в другой спальный полог. Гость услышал веселый смех, возню, бряцание браслетов и ожерелий. Он сказал с завистью: «А им, должно быть, весело»[208].

Положение жен в разных семьях не одинаково. Первая жена обычно бывает старше, и у нее уже есть несколько детей, когда в семью входит вторая, молодая жена. В таких случаях хозяйкой является первая жена, а другая жена является как бы служанкой. Первая жена сидит с мужем в теплом спальном пологу, а вторая работает в холодном наружном помещении, приготовляет пищу и подает ее внутрь. В одном сказке из моего второго собрания, сделанного на Анадыре, подробно рассказывается, как муж и его первая жена, заставляли вторую жену уносить и приносить ночную посуду и мыть руки в их моче. Иногда муж берет вторую жену с той целью, чтобы дать помощницу первой жене, которая стала стара и не может справиться с домашними работами. Бывают случаи, когда первая жена сама настаивает, чтобы муж женился вторично на молодой, здоровой женщине. В других случаях муж, бездетный в первом браке, женится во второй раз, чтобы иметь детей. Отсутствие детей считается большим несчастием.

Благоразумная жена, если она бездетна, сама уговаривает мужа взять вторую жену, так же как Сарра уговаривала Авраама провести ночь с одной из ее служанок, с тем, чтобы та родила ребенка к ней на колени. Здесь опять вторая жена в подчинении у первой. W. H. Dall отмечает, что даже в тех случаях, когда у чукчанки рождаются только девочки, муж ее берет вторую жену, чтобы иметь сына[209]. Я не могу утверждать, что это — общее правило для всех чукоч. Чукчи, конечно, предпочитают мальчиков, однако я видел несколько семей, в которых были только одни дочери. Это были семьи оленных чукоч. Девушки исполняли мужскую работу: ходили за стадом, ловили оленей арканом, убивали, свежевали и так далее. У приморских чукоч девушка не может вполне заменить мужчину в поездках на морскую охоту. В нескольких рассказах говорится о семье оленных чукоч, состоящей только из дочерей. Девушки пасут стада. Все же сильно чувствуется потребность в мужской силе. Семья, состоящая из молодых женщин, терпит много нападок со стороны злых соседей. Их спасает лишь появление молодого зятя, усыновленного семьей. В рассказах приморского происхождения такие эпизоды более редки и менее красочны. Здесь женщины «живут отдельно», достают себе пропитание, собирая корни и ягоды или охотясь на диких оленей и зимой по льду на тюленей. Гораздо реже встречаются рассказы о женщинах, охотящихся на тюленей и моржей летом из челнока или из кожаной лодки. Такая охота является одним из главных источников существования у приморских чукоч. Она очень трудна и почти не выполнима для женщины. Поэтому во многих сказках о женщинах, «живущих отдельно», говорится, что они ведут голодное существование и с нетерпением ждут мужа.

Я должен отменить, что среди тунгусов я видел несколько вдов и девушек, которые были очень хорошими стрелками, почти не уступающими мужчинам в охоте на пушного и копытного зверя. Но мне никогда не приходилось видеть женщину-охотницу у чукоч. Поэтому понятно, что мальчики являются более желанными в семьях приморских чукоч, чем в оленеводческих. Так что сообщение W. H. Dall относится более к приморским чукчам. Однако, с другой стороны, у приморских чукоч многоженство встречается гораздо реже, чем у оленных, также и разводы бывают значительно реже, но об этом я буду говорить ниже.

Бывают и такие случаи, когда муж, полюбив вторую жену, совершенно забывает первую или вовсе выгоняет ее из дому. Как раз такой случай описан в очень популярном рассказе «Двоеженец». Привожу выдержку из этого рассказа: «Жил человек с двумя женами. Одна была старая, другая молодая. Когда он взял вторую жену, то совсем покинул первую. Он не любил ее и не спал с ней больше. Он стал часто бить ее. В большом горе она пошла на тундру. Найдя медвежью берлогу, она вошла в нее. Медведица огрызнулась на нее. Женщина сказала: „Почему ты не убьешь меня? Мой муж постоянно бьет меня; лучше уж ты меня убей“. Женщина осталась у медведей и жила с ними. Когда пришла весна, она ушла, и медведи дали ей всякие подарки и научили разным заклинаниям. Она возвратилась домой и с помощью этих заклинаний вернула себе любовь мужа. Он выгнал из шатра ее соперницу, и та погибла от холода и голода».

У меня есть несколько вариантов этого рассказа. Мне всегда хотелось узнать, существует ли ревность между несколькими женами одного мужа. На мой вопрос об этом женщины обычно отвечали: «Какое нам дело? Мы не думаем о таких вещах». Или же более определенно: «Хорошие и умные женщины не сердятся на это». Тем не менее ревность между женами все же имеет место. Мне часто приходилось видеть жен одного мужа, которые жили в полном согласии друг с другом. Но по большей части это были уже не молодые женщины. С другой стороны, я видел и таких, которые дрались из-за любви своего мужа.

Майдель описывает несколько случаев драк, ссор и даже убийств, происшедших на почве ревности[210].

В одном чукотском рассказе муж бросает жену с пятью детьми. Она с большим трудом добывает себе пищу, собирая съедобные корни. Странствуя по тундре, она подошла однажды к жилищу, стоявшему на берегу моря. У входа сидела женщина. Мужчина только что вернулся с охоты и тащил к шатру тюленя. Покинутая жена узнала своего мужа. Она решила отомстить. Подождала, пока муж снова уйдет, вошла в шатер, подружилась с его новой женой и, когда та уснула, убила ее. Затем она ушла домой. Когда муж вернулся и увидел, что его новая жена убита, он сразу же понял, что это дело рук его первой жены. Он схватил копье и отправился к ней. Когда он пришел, ее не было дома. Она снова ушла бродить по тундре. Дети закричали: «Папа, папа пришел!» — «Где ходит ваша мать?» — «Вдоль этой дороги, мы сходим за ней». — «Нет, нет, подождите меня здесь». Он пошел и увидел ее у реки. Она собирала корни. «Я нашел ее, теперь я ее убью». Он крикнул: «Я убью тебя!» Она бросилась бежать от него по берегу реки. — «Разве ты не мой муж? За что ты хочешь меня убить? У меня маленькие дети». — «Зачем ты насмеялась надо мной?» Он замахнулся на нее копьем. Она схватила копье и разломала его на куски. Затем, натянув на голову свой капюшон, она превратилась в медведицу и набросилась на мужа. «О, прошу тебя, отпусти меня. Пойдем домой. Я всегда буду работать и доставать тебе пищу». В ответ она только зарычала и задавила его насмерть[211].

Эта сказка тоже очень популярна. Вариант этой сказки у эскимосов американского побережья записан Nelson'ом[212].

ГРУППОВОЙ БРАК

У чукоч существует обычай группового брака. В брачную группу входят иногда до десяти супружеских пар. Мужчины, принадлежавшие к такому брачному союзу, называются «товарищи по жене» — ŋew-tumgьt. Каждый из «товарищей по жене» имеет право на жен всех других «товарищей по жене», но пользуется этим правом сравнительно редко, лишь тогда, когда он приезжает на стойбище к такому товарищу. Тогда хозяин уступает ему свое место в спальном пологе. Он старается уйти на эту ночь из дому, например, идет к стаду. После такого посещения хозяин начинает обычно подыскивать причины для поездки на стойбище «товарища по жене», чтобы, в свою очередь, воспользоваться своим правом.

Такой брачный союз большей частью заключают хорошо знакомые люди cũ-tumgьt — «взирающие друг на друга (товарищи)», соседи и родственники. Двоюродные и троюродные братья чаще всего бывают связаны узами группового брака. Родные братья, напротив, никогда не вступают в такой союз. В старину такая форма брака служила, очевидно, связью между членами родственной группы. С течением времени в такой союз стали вступать и другие люди, связанные не родством, а только дружбой. Обряд, сопровождающий заключение группового брака, как бы предназначен для придания союзу характера связи между родственниками. Люди, входящие в групповой брак, совершают помазание кровью и жертвоприношение сначала в одном шатре, потом в другом. После этого они считаются принадлежащими к одному огню, что делает их родственниками по мужской линии. По сообщению чукоч, юноши настойчиво стремятся вступить в групповой брак с людьми богатыми, занимающими высокое положение. Они посылают родственников как будто свататься и даже отрабатывают сами в чужом стаде, как в случае индивидуального брака. Пожилые чукчи не охотно вступают в брачный союз с юношами, в особенности если те холостые. Разница в летах «товарищей по жене» при групповом браке хотя и допустима, но не пользуется одобрением. С другой стороны, если чукча бездетный, он старается вступить в групповой брак с каким-нибудь сильным молодым человеком, еще не женатым. Нежелание принять холостого в групповой брак вполне понятно. Холостой, вступая в групповой брак, много выигрывает, но ничего не дает взамен. Чукчи, живущие на одном стойбище, редко вступают между собой в отношения группового брака. Причиной этого, вероятно, является то обстоятельство, что взаимное пользование женами, осуществляемое при групповом браке, легко может выродиться в полную беспорядочность половых отношений, если члены группы живут по соседству. Однако постоянно бывают исключения из этих правил. Для иллюстрации группового брака между супружеской парой и холостяком я расскажу о том случае, который я наблюдал на одном из стойбищ. Молодой чукча, женатый, но бездетный, работал пастухом в стаде богатого оленевода. Он вступил в отношения группового брака с другим пастухом, молодым и неженатым, тунгусом по происхождению. Все трое жили в одном шатре. Когда пастух-чукча уходил к стаду, тунгус оставался в шатре и спал с его женой. На другом стойбище я видел двух соседей, весьма неравного возраста, шатры которых стояли рядом, хозяева их находились в отношении группового брака. Мне рассказывали, что бедные чукчи, вступая в групповой брак, иногда бывают так дружны, что живут в одном шатре и даже в одном спальном пологе. Мне не приходилось самому наблюдать таких случаев. Но в нескольких рассказах я нашел описание подобных отношений. Так, например, в рассказе о сыне Mutluwgi говорится следующее: «Тогда сын Mutluwgi поймал маленькую креветку и принес ее домой. Затем он принес немного травы, сплел из нее длинную косу и приклеил ее к голове креветки; сделав это, он толкнул креветку ногой. Она превратилась в очень красивую женщину с толстыми косами. Он сказал ей: „Войди в спальный полог“. Она вошла. Перед наступлением ночи Утренний и Вечерний Свет пришли вместе. „Ого, кто это?“ — „Это мы“. — „Кто вы?… Зачем вы пришли?“ — „Мы пришли взять твою жену“. — „Вместо жены возьмите лучше эту женщину, мою сестру“. Вечерний Свет сказал: „Хорошо, возьмем хотя бы эту женщину. Позволь нам войти в спальный полог, позволь нам жениться“. — „Нет, нет, не заходите в спальный полог. Возвращайтесь домой и берите с собой мою сестру. Спите с ней в своем доме“. — „Хорошо, мы согласны“. Женщина вышла из шатра. Они подхватили ее с обеих сторон и понесли домой, Вечерний Свет и Утренний Свет. По дороге Вечерний Свет сказал: „Я лягу с ней первым“. Утренний Свет ответил: „Нет, оба вместе“. Они пришли домой. Говорит Утренний Свет: „Давай, сварим сначала еду“. — Вечерний Свет ответил: „Нет, давай сначала ляжем. Пускай женщина тоже ляжет“. Другой ответил: „Тогда ляжем“. Они легли с женщиной. Каждый из них целовал и обнимал ее, оба вместе»[213].

Форма группового брака, описанная в этом рассказе, представляет почти настоящее многомужество. Я должен отметить тот факт, что иногда родство по групповому браку года через два-три делается очень сложным, благодаря обмену женами. Каждый «товарищ по жене» берет к себе жену другого, живет с ней несколько месяцев и затем возвращает ее мужу. Случается, что он оставляет у себя ее на более долгий срок или даже навсегда. В настоящее время групповой брак[214] охватывает почти все чукотские семьи.

Семья, не входящая в такой союз, не имеет ни друзей, ни доброжелателей, ни покровителей в случае нужды. Члены брачной группы стоят друг к другу ближе, чем даже родственники по мужской линии, но, как уже отмечено выше, эти две связи обычно соединяются.

В некоторых случаях в групповой брак вступают пять или шесть человек, и все они приобретают одинаковые супружеские права. В других случаях один чукча может иметь несколько товарищей в групповом браке, не состоящих в таких же отношениях друг с другом. Все русские женщины, вышедшие замуж за чукоч и живущие на тундре, должны, конечно, подчиняться правилам группового брака. Одна из этих женщин, пожилая вдова, с гордостью сообщила мне: «Мой муж никогда не отдавал меня обыкновенным людям, только самым лучшим», — и она перечисляла очень много имен. Я знал только одну семью, которая жила на тундре и не вступала в брачный союз. Это была семья русского, родом с реки Колымы. Он вырос в чукотской семье, говорил по-чукотски и жил по чукотским обычаям. Он женился на чукотской женщине, но у него не было «товарищей по жене». «У меня ревнивое сердце, — говорил он мне. — Лучше уж я буду один, без „товарищей по жене“». В настоящее время групповой брак заключается без всяких обрядов. Чукча просто говорит другому: «будем товарищами по жене» (Mьnŋewtumgəmьk). После этого они оба приобретают все права «товарищей». Если близкое знакомство предшествует предложению вступить в групповой брак, то даже в случае отказа другой стороны отказ этот должен быть выражен не прямо, а в уклончивой форме. Бывают также случаи, когда муж соглашается вступить в групповой брак, но жена восстает против предполагаемого «товарища». Иногда муж даже бьет жену за такую непокорность и заставляет покориться своему решению. Однако часто жена отстаивает право выбрать «товарища». Мне рассказывали, что одна женщина даже пригрозила самоубийством, когда муж стал принуждать ее вступить в связь с человеком, который был ей противен. Родство по групповому браку считается равносильным кровному родству. Дети, рожденные в семьях, входящих в брачный союз, считаются двоюродными или даже родными братьями и сестрами. Они не могут вступать в брак, что, конечно, понятно, так как возможно, что у них один отец.

Значение группового брака ярко обрисовывается в рассказе «Ворон и Орел в переменном браке»: «Жили Ворон и Орел. У Ворона был сын. Орел жил один со своей женой. Жена Ворона пошла в гости к Орлу. Орел взял ее от мужа и спал с ней. У нее родился сын. Сын Ворона тоже пришел и остался жить со своей матерью». Далее рассказывается, как сыновья Орла и Ворона выросли и начали вылетать на охоту. Во время одной охоты великан Орел поймал сына Орла и унес его. Тогда Ворон, первый отец, услышав это, пошел к Орлу. Его «товарищ по жене», Орел сидел в спальном пологе. Ворон клюнул его в плечо. Он закричал на него и слегка ударил. «Почему ты не уследил за детьми? Почему ты сидишь? Полетим, догоним их». Он очень волновался, хотя пропал не его собственный сын, а сын его «товарища». Затем следует описание их поисков. В конце концов Ворон нашел и принес обратно сына Орла.

Считается, что брачный союз можно расторгнуть, но мне не известны такие случаи, за исключением лишь тех, когда узнают, что кто-нибудь из членов группы болен сифилисом. Сифилитиков вообще подвергают остракизму, и даже ближайшие родственники прогоняют их от общего очага. Не удивительно, что с ними так жестоки «товарищи по жене». В настоящее время пределы группового брака еще более расширились. В брачный союз разрешается вступать жителям других округов, случайным знакомым в торговых поездках и даже иноплеменникам: тунгусам или русским. Чукчи называют таких своих русских приятелей «дружками» — ьnnalek. Выше я упоминал о случае группового брака чукчи с тунгусом. В тех местностях, где чукчи живут по соседству с тунгусами, очень много чукотских и тунгусских семей соединяются в групповом браке. Однако отклонением от общего правила является тот факт, что чукчи имеют супружеские права на большую часть тунгусских замужних женщин, в то время как из тунгусов только искусные охотники или же наиболее близкие друзья чукоч имеют такие права на их жен. Многие русские семьи состоят в таким же родстве с чукчами, но только одни лишь чукчи смотрят на это родство как на групповой брак. Русские же, напротив, склонны видеть в этом лишь легкое поведение женщин, желающих дешево получить убитых оленей. В чукотском фольклоре также рассказывается о групповом браке с иноплеменниками, например, с эскимосами, населяющими американское побережье. Чукчи с древних времен поддерживают торговые сношения с американскими эскимосами. Такие сношения часто приводят к заключению группового брака. Даже теперь, когда эскимосские торговцы с американского побережья приезжают в приморские поселки чукоч и эскимосов на азиатском побережье, в домах своих «друзей» они находят себе временных жен. Точно так же чукотские торговцы имеют временных жен на американском берегу.

В рассказе о «Бородавчатом шамане» рассказывается, что на берегу моря, в поселке Terqən, жил великий шаман. Другой шаман, Kukulpьn, жил на континенте, против селения Nuukan, на мысе Кььтьп. Следует описание поединка между двумя шаманами. Kukulpьn победил шамана из Terqən. Говорит этот шаман: «Будем, по крайней мере, товарищами по жене». — «Ладно». — «Куда полетим сначала? К тебе? Где твой дом?» — «В поселке Terqən». — «Долго ли туда лететь?» — «Около половины дня». — «Ага, мой шатер ближе; лучше отправимся ко мне. Обе мои жены сейчас дома. Давай на перегонки. Тот, кто победит, будет спать с обеими женами».

И здесь победил Kukulpьn и прилетел туда гораздо раньше своего соперника. После ужина решили, что хозяин будет спать со старшей женой, а Kukulpьn — с молодой. Гость был недоволен таким распределением, но после нескольких бесплодных попыток поменяться с хозяином местами он покорился. Затем оба шамана полетели в глубь американского континента и утащили молодую девушку, дочь американского начальника. Они принесли ее в шатер Kukulpьn'а. Kukulpьn сказал своему товарищу: «Раз мы товарищи по жене, то ты спи со старой женой, а я — с молодой, а завтра ты будешь спать с молодой, а я — со старой». Девушка была очень красива. «Да», — сказал другой, опустив голову. Он подумал про себя: «Какой негодяй». Они пошли спать в один спальный полог. Kukulpьn обнял девушку руками и ногами и уснул. Старая жена подвинулась ближе к гостю, но он оттолкнул ее локтем. Он посмотрел на Kukulpьn'а, Kukulpьn спал. «Сегодня моя очередь, не завтра». Он дунул на своего товарища так, что его унесло из шатра и выбросило на высокую скалу, свисающую над морем. Kukulpьn'у, однако, удалось избежать опасности, и он жестоко отомстил своему вероломному товарищу и сопернику.

«Товарищество по жене» с чужеземцами напоминает нам так называемую «гостеприимную проституцию». Нельзя сказать определенно, существовал ли в древности этот обычай у чукоч. По сообщению местных русских, в старину русские купцы заезжали во время весенних чукотских ярмарок к богатым приморским торговцам. Они привозили с собой в подарок хозяину железо, котелки, листовой табак и тому подобное. Хозяин, в свою очередь, давал гостю взамен свою жену. Спальное место он покрывал при этом шкурами лисицы или куницы в количестве, соответствующем цене привезенного гостем подарка. В наши дни этот обычай уже не существует.

Как отмечено выше, чукотские девушки и женщины известны своим легким поведением и добровольным согласием на определенные предложения иноплеменных гостей за небольшое вознаграждение. Но чукчи даже и такие случаи рассматривают как групповой брак. Благодаря такому взгляду между чукчами и русскими часто возникают очень забавные недоразумения. Так, например, в бытностью мою на Колыме исправник Карзин во время поездки по тундре вступил в сношение с одной из жен или родственниц богатого оленевода Omrelqot'а. Когда Карзин вернулся в Средне-Колымск, произошел следующий инцидент: домоправительница Карзина (он был вдов) устроила прием гостей. Среди присутствующих был и чукча Omrelqot. Он с самого начала пиршества напился пьяным, пробовал танцевать и, когда ему стало жарко, начал без всякого смущения сбрасывать с себя одежду. В конце концов он остался совершенно нагим и сел на пол. Хозяин предложил ему пойти спать. «Я пойду, — заявил чукча, — но ты должен дать мне поспать вот с этой твоей женой, как ты спал с моей».

Во время моих поездок мне никогда не предлагали «гостеприимную проституцию», но часто очень наивно и бесстыдно меня просили вступить в групповой брак, зная, что у меня есть русская жена.

Левират

У чукоч наряду с групповым браком мы находим обычай левирата. Согласно этому обычаю, после смерти одного из братьев его жена переходит к следующему по старшинству. Он принимает на себя все заботы о жене и детях умершего. Он доставляет им пропитание и жилище на своем стойбище и вообще становится мужем для женщины и отцом для детей. Стадо он присоединяет к своему, но сохраняет его для детей умершего. Однако, если разница в летах очень велика, брат отказывается от своего права, чтобы не вступить в супружеские отношения со старухой. При отсутствии братьев право левирата переходит к двоюродным братьям. Нужно отметить, что часто левират имеет характер не права, а обязанности. Женщина, оставшись без мужа, с детьми и стадом, нуждается в защитнике и покровителе. Обязанность помогать ей ложится на одного из ближайших родственников. Однако только младший брат или двоюродный брат пользуется правом левирата по отношению к вдове старшего родственника. Старший же брат такого права по отношению к вдове младшего брата не имеет. Иногда, в случае нужды, племянник осуществляет право левирата по отношению к своей овдовевшей тетке. Однако дядя не может сделать этого по отношению к вдове племянника.

Мне известен случай на реке Россомашьей, когда некто Canla взял себе в жены вдову умершего племянника. Женщина была молода и привлекательна. На следующую осень старший сын Canla от другой жены упал с саней и разбился насмерть. Общественное мнение, установившееся среди соседей, рассматривало смерть юноши как наказание Canla за то, что он пренебрег брачным обычаем.

Подобная форма левирата, по многим данным, существует у целого ряда народов. Л. Штернберг[215] сообщает, что у гиляков жена умершего переходит к одному из его «ruvn»[216], который старше умершего, он должен принять ее, однако не имеет права жить с нею как с женой. Это согласуется с гиляцким обычаем, дающим младшему брату право сожительства с женой старшего, но не наоборот[217]. Однако у чукоч, как уже было сказано выше, никто из братьев не имеет права сожительства со своей невесткой до тех пор, пока она не овдовеет.

Dr. Forsyth упоминает об обычае Гондов центральной Индии, предписывающем еще повелительнее, чем указанный чукотский обычай: «долг младшего брата — взять в жены вдову старшего, тогда как обратное запрещается»[218].

Левират имеет широкое распространение среди американских эскимосов, где он рассматривается скорее как долг, а не как право. То же самое имеет место среди алеутов острова Атка[219] и среди тлинкитов[220]. В. И. Иохельсон описывает обычай левирата у коряков, названный им «двусторонний левират»[221], согласно которому вдова должна выйти замуж за младшего брата, двоюродного брата или племянника (сына брата или сестры) своего умершего мужа, вдовец же должен жениться на младшей сестре, двоюродной сестре или племяннице (дочери брата или сестры) своей умершей жены. Он утверждает на основании некоторых замечаний Стеллера, что двусторонний левират, вероятно, существовал также и у камчадалов, и находит признаки этого же обычая среди многих северо-американских племен. Вестермарк[222] сообщает, что жители восточной Гренландии и эскимосы северо-восточной Америки осуждают женитьбу на двух сестрах. По мнению В. И. Иохельсона, это находится в связи с обычаем двустороннего левирата. Таким образом чукчи окружены племенами, среди которых распространен двусторонний левират. Тем не менее среди чукоч такой формы левирата я не нашел.

БРАК У ПРИМОРСКИХ ЧУКОЧ

Мое сообщение о браке у приморских чукоч будет более кратко. В главных чертах основа брачного союза у приморских чукоч и азиатских эскимосов та же, что и у оленных чукоч. Здесь мы также встречаем брак между близкими родственниками, брак путем обмена между семьями — женщина за женщину — и, наконец, брак в чужой семье путем отработки за невесту. Молодой приморский чукча, или эскимос, вступает в качестве работника в семью будущего тестя и живет у него два или три года, отдавая все результаты своего труда до тех пор, пока хозяин не согласится отдать ему в жены свою дочь. Если невеста слишком молода, чтобы вступить в брачный союз, жениху приходится жить у своего тестя, прилежно исполняя всевозможные работы в ожидании того, когда невеста станет достаточно взрослой. Многие из моих друзей — приморских чукоч — перечисляли мне и пытались дать оценку всему тому, что каждый из их отдал своему тестю во время работы за невесту. При этом перечислении мясо добытых ими тюленей, моржей и китов вовсе не принималось в расчет, будучи продуктом, пригодным лишь для потребления в пищу. Учитывались лишь продукты промысла, годные для продажи торговцам или для обмена с оленными чукчами. Один из них говорил мне: «В свое время я отдал тестю 3 полосы китового уса, 5 песцов, 5 больших оленьих шкур, 10 пар моржовых клыков». Другой отдал своему тестю 5 полос китового уса, 3 пары моржовых клыков, 2 большие моржовые шкуры и т. д.

Обычай отработки за жену существует у многих племен прилегающих стран. Так у коряков, оленных и приморских, жену можно получить посредством отработки в ее семье. У древних камчадалов, согласно Стеллеру, если кто-нибудь хотел жениться, то доставал себе жену посредством отработки за нее в ее семье.

Порядок и правила отработки здесь совершенно такие же, как у чукоч. Юноша должен исполнять самые тяжелые хозяйственные работы. Часто, если он не угодил будущему тестю, ему приходится безропотно убираться подобру-поздорову, так что вся его работа пропадает даром[223]. Среди алеутов молодой муж также был обязан жить у родителей своей жены, работая на них[224]. Обычай отработки существует также у айну[225].

Одинокий юноша у приморских чукоч, точно так же как и у оленеводов, принимается в качестве зятя в зажиточную семью, в которой много дочерей. Групповой брак и левират здесь находятся в той же силе. Смешанные браки с иноплеменниками у приморских чукоч практикуются в той же мере, что и у оленных. Я зарегистрировал много случаев смешанных браков между приморскими чукчами и оленными[226]. Браки между приморскими чукчами и азиатскими эскимосами также весьма распространены. Эскимосские поселки расположены бок-о-бок с чукотскими. В некоторых поселках, как, например, Cecin или Uwelen, половина семей чукотские, половина эскимосские. Чукчи говорили мне: «В теперешнее время, с тех пор как прекратились войны, весь народ перемешался» (ьтьlo remkьn ralo genetlin). Эти слова не раз я слышал от чукоч в разных местах их территории. Выходцы с американской стороны более трудно смешиваются с приморскими чукчами.

Относительно «гостеприимной проституции» следует сказать, что под влиянием американских китоловов платная проституция распространилась среди всех приморских жителей по обоим берегам Берингова моря. Каждый китоловный пароход имеет на борту несколько молодых женщин с американского или азиатского побережья. Я сам наблюдал, как при появлении американского парохода вблизи селения Uŋasik женщины в кожаных лодках со всех сторон стали приближаться к пароходу, откровенно предлагая свои услуги. Для того чтобы их лучше поняли, они сжимали руками щеки и закрывали глаза, изображая сон.

Брачный обряд сопровождается жертвоприношением домашнему очагу и помазанием. Для помазания вместо крови употребляется красная краска из ольховой коры. На мой вопрос — какие знаки наносят на свои лица вступающие в брак — неизменно я получал один и тот же ответ: «Tьmŋ-alvalag» (не все ли равно). Это указывает на то, что в семьях приморских чукоч знаки помазания существовали в прошлом, но они забылись, сохранившись лишь как пережиток в брачном обряде.

Существенная разница брачных обычаев приморских и оленных чукоч обнаруживается в отношении моногамии. Случаи многоженства у приморских чукоч довольно редки. Правда, в приморских сказках нередко встречаются люди, имеющие трех и четырех жен. Однако, на самом деле, даже двоеженец — редкое явление. Приморские чукчи, живущие рыболовством и морской охотой, не в силах содержать лишнюю семью. Они едва в состоянии добыть пропитание для одной жены с ее детьми. Это служит причиной того, что моногамия повсеместно преобладает среди приморских чукоч. По этой же причине у приморских чукоч далеко не так, как у оленных, распространены случаи, когда жена отсылается обратно домой или отбирается у мужа ее родственниками. Даже у приморских торговцев, разбогатевших в сношениях с американскими китоловами, обычай моногамии остается в силе. Выше я имел случай описать полигамную семью Ejgeli, богатого оленевода с реки Олоя. Семья богатого эскимосского торговца Quvar из селения Uŋasik, имя которого опять-таки многократно упоминалось, представляла собою прямую противоположность семье Ejgeli. Обе семьи можно рассматривать как типичные для оленных чукоч, с одной стороны, и для приморских жителей, чукоч или эскимосов — с другой. В обеих семьях мне пришлось прожить довольно долго. Семья Quvar состояла из его самого, его жены и трех молодых дочерей. У него было также два сына, но один из них умер от кори, другой от инфлуэнцы. Старики оставались всегда вместе. Они сильно горевали о своих умерших сыновьях. «С тех пор как они умерли, — говорил мне Quvar, — я совсем забросил свое дело и начал пить водку. Раньше я никогда не пил и только угощал гостей и подносил им. Теперь из меня выдернули душу, мой ум отупел. Я не имею сна. Так мы сидим, я и моя жена, стонем и плачем. Зимой, когда солнце исчезает, мы принимаем гостей. Гости приходят, входят в спальный полог, греются, шумят, — нам это приятно. Гости уходят, и мы снова плачем. Мы не можем есть. Мы горюем».

Оленный чукча, потеряв своих сыновей, тотчас же возьмет себе в жены другую, молодую женщину, от которой у него могут родиться другие сыновья.

Глава VII. СТОЙБИЩЕ И ПОСЕЛОК

Предыдущая Стр. 19 из 22 Следующая