ым. Ведь ни одного чукчу еще никто никогда не называл на «вы». И эта грань, которую он, Таграй, перешагнул, льстила ему. Такое обращение учителя защекотало его юношеское самолюбие. Таграй мигом пришел в себя, вышел из-за парты и внутренне довольный, смело, крупным шагом направился к доске.
В этот момент открылась дверь и в класс вошел директор школы. Следом за ним — высокая русская девушка лет шестнадцати на вид.
— Извините, Николай Павлович, — сказал директор. — Вот сейчас привезли нам новичка. Пусть она пока посидит у вас в классе, а тем временем я побеседую с ее отцом.
Вошедшая девушка молча обежала голубыми глазами класс и, глядя на Николая Павловича, стала перебирать концы своих длинных светлых кос. Лицо ее выражало и недовольство, и досаду, и пренебрежение.
Класс замер. Лишь Тает-Хема, не отрывая взгляда от русской девушки, локтем толкала свою соседку Рультыну и тихо по-чукотски говорила:
— Перейди скорей, сядь за другую парту.
Рультына поднялась, Тает-Хема быстро передвинулась на ее место и, похлопывая ладонью по скамейке, сказала по-русски:
— Вот сюда можно сесть.
— Садитесь, садитесь! — предложил и Николай Павлович.
И когда директор вышел из класса, учитель сказал:
— Ну, продолжим наши занятия.
Таграй быстро решил задачу и сел за парту.
— Как вас зовут? — обратился Николай Павлович к русской девушке.
— Лена Журавлева, — ответила она, не вставая с места.
— Очень хорошо. Только знаете что, Лена? В нашей школе принято вставать, когда ученик отвечает учителю. Такой у нас порядок.
Лена покраснела, стиснула зубы, лицо ее стало злым.
— В каком классе вы учились?
— В шестом, — неохотно вставая, проговорила Лена.
— Окончили шестой класс?
— Да.
— Очень хорошо. Вам понятна эта формула? — показывая на доску, спросил учитель.
— Понятна, — не глядя, сказала Лена.
— Хорошо. Будем продолжать наш урок. Попрошу вас к доске.
Лена вышла. И когда Николай Павлович дал ей задачу, она потупила взор и сказала:
— Этого мы еще не проходили.
— А как же вы говорите «понятна»?
— Понятно, но не все, — ответила она.
Внимание учеников было привлечено русской девушкой. Все они посматривали на нее, и каждый думал о ней. Они не придали значения тому, что она знала меньше, чем знают они. Теперь всем хотелось как можно скорей закончить урок и немедленно начать расспросы: кто она, откуда, зачем приехала на Чукотку; хотелось сказать, что все они будут дружить с ней и любить ее. Тает-Хема пристроилась на самом кончике скамьи, освободив всю ее для Лены Журавлевой.
Давая напутственные советы своей дочери, Алексей Петрович Журавлев говорил ей:
— Леночка, теперь-то ты должна быть первой ученицей, отличницей. Ведь ты будешь учиться с детьми некультурных родителей. Что они смыслят? Ты ведь культурная девушка, городская. Школка здесь хотя и неважная, но если ты будешь отличницей, в Планово-экономический институт тебя примут без экзаменов. Старайся, дочка!
Теперь Алексей Петрович сидел в учительской и беседовал с директором школы.
— Я, видите ли, бухгалтер, — говорил он. — Двадцать лет безвыездно проработал в Сочи. Ах, господи боже мой, куда же меня занесло — из этакого чудесного края в такой, извините, гнилой угол! И, если говорить откровенно, жалованьишко прельстило. Что греха таить, какой же чудак поедет сюда ради удовольствия?
Директор молчал и думал:
«Кажется, этот субъект типичный длиннорублевик».
— Вы не бывали у нас в Сочи?
— Нет, — сухо ответил директор и спросил: — А здесь где вы работаете?
— В пушной фактории. Сто пятьдесят километров от вас. Но, оказывается, это и вправду близко. Всего десять часов на моторном вельботе. Этой факторией и Леночку соблазнил: «Дурочка, говорю, в песцах вернешься оттуда».
Алексей Петрович помолчал немного и вдруг рассмеялся.
— Хе-хе-хе, — покачал он головой. — Колхозники нас привезли. Вот чего не ожидал, так не ожидал. Никак не думал, что и здесь колхозники есть. Они и не похожи на колхозников.
— А вы ищите это сходство не в одежде, а, например, в том, что они отлично научились управлять мотором, — сказал директор.
— Да, да! Это они умеют. И моряки превосходные. Я ведь сам на море вырос. Я понимаю. — И, помолчав немного, бухгалтер спросил: — В вашей школе, я слышал, обучаются только их дети?
— Да, подавляющее большинство. В первых классах есть дети наших служащих.
— И школа эта такие же права имеет, как и на материке?
— Какие права?
— Ну, окажем, можно из вашей школы поступить в Планово-экономический институт?
— Разумеется, можно. Наша школа — не частное предприятие, она работает на основе единой программы советской средней школы.
— О, тогда это очень хорошо. Я ведь, понимаете ли, из-за дочери и уехал из Сочи. Все танцульки да гулянки, а учиться и времени нет. Неважно училась. А ведь в вузы теперь все отличников набирают. Я вот и думаю, что среди чукотских-то ребятишек она, глядишь, и будет отличницей. И какой бы ни была плохонькой ваша школка, а раз права одни и те же, авось Леночка и попадет без экзаменов в институт. Вот расчет какой у меня.
С языка директора чуть не сорвалась резкая фраза, но он сдержался.
— Курортный город, знаете ли, климат нежный, — ученье-то в голову и не лезет. Прочитал я в газете о наборе бухгалтеров и решил сменить обстановку. Жалованье хорошее, из Наркомпроса сообщили мне, что средняя школа здесь есть, ну, и приехал вот. Все, понимаете ли, из-за дочери. Очень хочется мне, чтобы образумилась она. Вы уж, пожалуйста, обратите на нее внимание. Потом, когда будем выезжать, милости просим к нам в гости, хоть на все лето. Домик у меня в Сочи. А жильцов всего-навсего — дочка да я. Надо, надо вам побывать на курорте. — И, помолчав немного, бухгалтер спросил: — Да, а сколько у вас учеников в седьмом классе?
— Двенадцать.
— Ой, какая неприятность!
— Почему?
— Выходит, моя Леночка будет тринадцатой?
В учительскую вошел Николай Павлович, за ним — Татьяна Николаевна и другие учителя.
Весть о русской ученице облетела все классы. В седьмом собрались все девяносто четыре ученика. Они столпились так тесно, что невозможно было протискаться к тому месту, где сидела Лена с Тает-Хемой. Таграй и другие семиклассники сидели прямо на столах, расположенных поблизости от них.
Лена почувствовала себя настоящей героиней. Еще никогда она не встречала такого большого внимания к себе. И как-то сразу ей все понравилось.
«А девушка, сидящая со мной рядом, по-настоящему интересна. За ней, вероятно, все мальчики бегают», — с завистью подумала Лена и оглядела стоящих перед ней ребят.
«Неинтересные, — подумала она. — Разве только тот, которого учитель вызывал к доске…»
Под влиянием новых впечатлений Лена повеселела и совсем забыла, что ей нужно казаться умней и интересней других.
Лена обняла Тает-Хему за шею и спросила:
— Тебя как зовут?
— Тает-Хема.
— Что такое? Как ты сказала?
— Тает-Хема.
— Разве есть такое имя?
Тает-Хема улыбнулась и сказала:
— Да, есть. Вот меня так зовут.
— Ой, какое странное имя! Оно что-нибудь значит?
Какой-то школьник, стоявший на соседней скамейке, крикнул:
— Тает — соль, хемо — я сам не знаю. Соль не знаю. Вот как ее зовут по-русски.
— Подожди там кричать. Не тебя спрашивают, — оборвала Тает-Хема мальчугана и, обращаясь к Лене, подтвердила это объяснение.
— А фамилия как твоя?
— Тоже Тает-Хема. Все в одном: и имя и фамилия.
— Да как же это так? Вот меня, например, зовут Лена, а фамилия — Журавлева.
Услышав имя Лена, один мальчик крикнул:
— Не дочь ли ты Ленина?
Лена растерянно посмотрела на мальчика и молча покачала головой.
— А что такое Лена? — спросила Тает-Хема.
— Ленивая, должно быть, — послышался чей-то смелый голос.
— Совсем не ленивая. Мое имя происходит от слова Елена. Была такая святая.
— Какая святая?
— Что такое святая?
— Ну, святая. Самая настоящая святая. Все равно бог.
— В комсомоле ты состоишь?
— Нет, ушла из комсомола.
Ребята о чем-то оживленно заговорили на чукотском языке, Лена насторожилась.
Тает-Хема, видя, что разговор начинает приобретать несколько враждебный характер, решила смягчить его. Ей понравилась русская девушка, и она искренне захотела подружиться с нею. Нерешительно заглядывая ей в лицо, она сказала:
— Лена, ты запишись в комсомол. У нас в комсомоле тридцать девять учеников. Ты будешь сороковой. Я — комсорг. Дружить будем. И учиться будем вместе. Видишь, какая хорошая школа у нас?
— Фи… тоже школа! — сделала гримасу Лена. — Бузовая школа.
— Какая?
— Бузовая, говорю. Разве это школа?
— Какая «бузовая»?
— Что такое «бузовая»? — слышалось со всех сторон.
— Ну, бузовая. Буза, буза. Понимаете — бузовая?
Таграй молча прислушивался к этому разговору и неотрывно смотрел на русскую девушку. Все ученики впервые видели взрослую русскую ученицу. Она казалась сердитой и как будто не совсем охотно разговаривала с ними. У нее была красивая, длинная белая шея.
«На что эта шея похожа? — подумал Таграй. — И голос ее звонкий, как колокольчик. Но почему она, русская девушка, разговаривает словами малопонятными? А может быть, это тоже красиво? Может быть, мало еще мы научились разговаривать по-русски?»
И вдруг Таграй почувствовал, что эта девушка ему очень понравилась. Ему захотелось, чтобы она еще говорила и говорила без конца.
Лена встала со скамейки и села за парту. Она оглядела всех учеников, встретилась с упорным взглядом Таграя, усмехнулась и, обращаясь к нему, спросила:
— А ты, наверно, зубрила? На большой учишься?
Таграй виновато улыбнулся, хотел что-то сказать, но запнулся и промолчал. Его очень смутил вопрос, которого он не понял.
— У нас, в Сочи, где я училась, школа каменная. Огромная, пять этажей. Одних учителей — сто, а то, может быть, и больше. А у вас? Учителей десять, да и то барахло.