Рано утром, в жесточайшую пургу, Таграй вместе с Андреем Андреевичем приехали в школу.
Едва успел Таграй сбросить дорожную одежду, как сторожиха пошла звонить на первый урок.
ШАМАН-ЧАЙНИК
Однажды в хороший зимний день, освещенный холодной золотистой луной, на культбазу приехали Ульвургын и старик Тнаыргын. Оставив нарту у крыльца, они важно и не спеша вошли в мою комнату.
Судя по внешнему виду, можно было заключить, что Ульвургын, как всегда, отлично настроен. Лицо же старика, более чем обычно сосредоточенное и задумчивое, вызывало беспокойство: не случилось ли чего?
— Сидели, сидели у себя в ярангах и решили поехать к тебе чай пить, — сказал Ульвургын.
— Значит, не по делу, а просто в гости приехали? Очень хорошо. Раздевайтесь.
Ульвургын молча здесь же, в комнате, снял кухлянку и понес ее в коридор.
— И ты, Тнаыргын, раздевайся, — предложил я старику.
На лице Тнаыргына появилась усмешка. С какой-то стариковской застенчивостью он сказал:
— Я голый.
— Как голый?
— Голый. Без рубашки.
— А-а! Рубашки нет? Ну ничего. Хочешь, Тнаыргын, я подарю тебе рубашку?
Старик опять усмехнулся.
— Рубашка есть, — сказал он. — Велел сшить. Только без пользы валяется она в сенках. Не ношу ее.
— Почему же?
— Тело чешется от нее. Без рубашки лучше. Вошь заводится в матерчатой рубашке, — смущаясь, сказал старик.
— А как же вот Ульвургын в рубашке ходит? Ученики — тоже. Да и я ношу рубашку.
— Коо, — уклончиво ответил он.
— Когда была одна рубашка, — сказал Ульвургын, — и у меня чесалось тело. Завел три — перестало. Не все время ношу одну. Меняю. Стало хорошо.
— Правильно, Ульвургын. А у тебя, Тнаыргын, стало быть, одна рубашка?
— Да, одна. И та не нужна.
— Ну хорошо. Не надо — так не надо. Но все же я хочу тебе подарить рубашку. Пусть она будет второй. И если тело зачешется, ты попробуй сними ее и сейчас же надень вторую.
Старик засмеялся.
— Запутать следы, как путает старая лиса? И вошь обманывать нехорошо!
— Принимай подарок, Тнаыргын. Будет у тебя две рубашки, — сказал Ульвургын.
— Или попробовать, Ульвургын, еще раз? — серьезно спросил старик.
— Попробуй, — посоветовал он ему.
Обрядив его в рубашку, мы присели к столу. Поговорили о зимней охоте, о школе, о том, что у чукчанки Анканаут в больнице родился сын; поговорили о новостях, которые были на побережье. Вдруг Ульвургын прервал разговор:
— Подожди! Если гость приехал, то не сухим горлом он новости рассказывает.
— Забыл, забыл, Ульвургын! Сейчас приготовим хороший, крепкий чай.
Между тем я совсем не забыл. Я давно хотел продемонстрировать Ульвургыну действие электрического чайника. Показать его просто, что называется, ни с того ни с сего, мне не хотелось. Я несколько месяцев ждал удобного момента показать чайник. И теперь случай подвернулся.
Мои друзья чукчи, любознательность которых я испытывал на каждом шагу, пусть не осудят меня. Показать чайник сразу же после приезда — это одно. И совсем другое — когда прошло уже ползимы, когда всякие новинки исчерпаны и жизнь идет своим обычным, нормальным путем.
Я хорошо знал, что каждое новшество, с которым приходилось чукчам знакомиться впервые, показанное в соответствующей обстановке, давало прекрасные результаты. Иногда это служило темой многих бесед. Когда-то они уже познакомились с электролампочкой и давно перестали удивляться горящим внутри железным проволочкам. Лампочка никого теперь не удивляла. Но вот электрического чайника они еще не видели и даже не знали, есть ли такой чайник.
Когда Ульвургын сделал мне замечание по поводу «сухого горла», я вытащил чайник из чемодана.
— Будем пить из нового чайника, — сказал я несколько торжественно.
— Ай-ай-ай! Какой хороший дорожный чайник! — вскрикнул Ульвургын и вскочил со стула.
Я держал чайник, закрыв рукою вилку, а Ульвургын поглаживал его и смотрелся в блестящий никель.
— Можно пить чай и глядеть, как ты пьешь. Все равно зеркало, — восторженно говорил Ульвургын.
Даже старик Тнаыргын привстал и, заинтересовавшись, подслеповато разглядывал его.
Когда наконец они сели на свои места, я поставил чайник на угол стола. Затем я взял кувшин с водой, в котором плавали комки нерастаявшего снега. Вода вместе со снегом забулькала и полилась в чайник. Незаметно включив шнур, я стал рассказывать гостям о новых заводах, где вырабатывают много разных вещей.
— А почему в факторию не привозят такие чайники? — перебил Ульвургын.
Гости очень охотно поддерживали беседу до тех пор, пока Ульвургын не вспомнил, что они до сих пор еще не попили чаю.
— Э, ты опять забыл! — сказал он.
— Нет, я не забыл. Вот сейчас закипит вода, и мы будем пить.
— Не думаешь ли ты, что она закипит от наших разговоров? — усмехнувшись, спросил Ульвургын.
— Да. Пока мы поразговариваем, чайник будет готов.
— Что-то я не вижу, чтобы ты был пьян. Разве ты забыл, что чайник не поставлен на огонь? Ведь под чайником нет примуса.
— Примуса не нужно. Он и так закипит, без примуса.
Старик Тнаыргын посмотрел на меня укоризненно. Казалось, что он счел неуместными мои шутки, тем более, что попить чаю хотелось.
— У нас горло ссохнется, если мы будем ждать, когда он закипит у тебя на столе. Может быть, ты вздумал разложить вокруг него костер из твоих бумаг?
— Да нет же, Ульвургын! Пощупай, он уже теплый стал.
Мои гости переглянулись между собой и, наверно, подумали: не с ума ли я начинаю сходить?
Я взял Ульвургына за руку и потянул его пальцы к чайнику. Прикоснувшись, он вдруг положил на него всю ладонь. Затем, привстав со стула, обхватил чайник обеими руками и, тараща на меня глаза, тут же опустил руки.
— Что такое? — тихо спросил он. — Тнаыргын, пощупай сам. Верно ли, чайник горяч? Не показалось ли мне?
— Показалось, — не поднимаясь с места, серьезно сказал старик. — Или ты был слепой и не видел, как наливалась в него вода со снегом?
Ульвургын виновато посмотрел на старика, потом перевел взгляд на чайник и еще раз потрогал его. Чайник был определенно горячий.
— Руку нельзя держать. Пощупай, Тнаыргын, пощупан его. Что-то я перестал быть Ульвургыном. Я совсем перестал понимать все.
Лицо Ульвургына было растерянным, взор блуждал.
Тнаыргын поднялся со стула, едва пощупав чайник, остановился и, согнувшись, молча разглядывал его.
Потом повернулся к Ульвургыну и кивком головы подтвердил.
— Правда, горячий? — спросил его Ульвургын.
— Да, правда, — тихо ответил Тнаыргын.
Они находились в таком состоянии, что явно хотели услышать человеческий голос.
— Садитесь, садитесь, — сказал я им. — Скоро вода закипит, и мы будем пить чай.
Они сели, уставив взгляды на чайник.
Вдруг чайник запел. Старики насторожились и опять переглянулись.
— Это электрический чайник. Как лампочка нагревается.
Они жадно смотрели на чайник, и казалось, что не слышали моих слов.
Из носика чайника повалил пар, затанцевала крышка, и мои гости одеревенели.
— Какомэй! Шаман-чайник! — рассмеялся вдруг Ульвургын.
— Видишь, я не шаман, а заставил воду закипеть без огня. Пусть ваш шаман попробует так сделать.
И когда напряжение прошло, Ульвургын удивленно спросил:
— Почему так получилось?
Я стал объяснять. В столе у меня был кусок шнура. Обнажив проволочки, я рассказал, как с берега, где стоит ветродвигатель с моторами, по проводу идет тепло к чайнику. Они внимательно разглядывали шнур, чайник с двумя гвоздиками сзади и удивлялись.
— Почему так? — разводя руками, говорил Ульвургын.
— А ты помнишь, Ульвургын, — сказал старик, — раньше, когда у нас не было спичек, как мы добывали огонь? Вертелом. Ведь тетива вертела — она всегда становилась теплой.
Я наблюдал, как они по-своему искали объяснения этому чуду двадцатого века. Но объяснить им хорошо я не мог: у меня для такого «ученого разговора» не хватало чукотских слов.
Старики были так поражены и удивлены чудесным чайником, что вдруг, совсем неожиданно, собрались уезжать. Они уехали, забыв даже о чае. А может быть, с первого раза не захотели пить из таинственного чайника.
Я послал за Таграем.
Последнее время Таграй что-то загрустил. Он сторонился товарищеской компании и весь ушел в книги. Я объяснял это его страстным желанием возможно скорей изучить самолет, но учителя были иного мнения. Они говорили, что Таграй, кажется, увлекся Леной Журавлевой. Таграй, с которым у меня были приятельские отношения, никогда мне об этом не говорил, и я решил, что догадки учителей не имеют основания. А может быть, это новое чувство наполнило его неожиданно, вдруг, и он не решался идти со мной на откровенный разговор?
Вскоре пришел Таграй. Он сидел у меня, очень серьезный и немного взволнованный. С необыкновенной теплотой он рассказывал о горбуне Квазимодо из «Собора Парижской богоматери». Однако, увидев на столе чайник, остановился и спросил:
— Что это? Чайник такой?
— Да, чайник. Электрический.
— Электрический?
Он вскочил со стула, подбежал к столу.
Таграй из уроков физики знал уже о нагревательных приборах, и все же чайник его очень заинтересовал.
— Можно вскипятить? — спросил он.
— Таграй! Совсем недавно я хотел угостить из него Ульвургына и старика Тнаыргына. Но они так удивились, что забыли попить чаю и уехали домой.
Таграй звонко расхохотался и спросил:
— Ты знаешь, почему они уехали?
— Нет, не знаю.
— Они помчались скорей сообщить эту новость. И я думаю, что они будут пытаться устроить такой же чайник у себя в яранге.
— Как устроить?
— Они, конечно, его не сделают, но будут пытаться сделать.
— Серьезно?
— Я так думаю. Ульвургын очень любит такие вещи. Про него рассказывают: раньше он делал граммофон, не сделал только. Верно, верно! Мне так рассказывал отец.