Ктуге подошел к окну и с грустью смотрел на пароход, на бежавших к берегу товарищей.
К нему вошел Чими.
— Ктуге, — сказал он, — может, на берег хочется тебе?
— Хочется. Только я ведь, Чими, не научился еще ходить по гальке.
— Хочешь, Ктуге, я посажу тебя на велосипед? Одной ногой ты будешь работать, а я буду его вести за рога.
— Давай, давай, Чими! — вскрикнул Ктуге, и, схватив свои костыли, застучал ими, поспешно направляясь к выходу.
На берегу стояла большая толпа. Все махали руками, кто-то палил из ружей. Шесть учеников в вельботе плыли к пароходу. Все они смотрели на берег и тоже кричали и махали кепками.
Вдруг в толпе раздался многоголосый крик:
— Ктуге, Ктуге, Ктуге!
Медленно, со скоростью человеческого шага, Ктуге подъезжал на велосипеде к берегу. Он нажимал одной ногой на педаль, немного раскачиваясь из стороны в сторону, и неотрывно смотрел вперед, на вельбот, в котором плыли его товарищи. Чими, державший руль, шел рядом и катил по гальке необычного велосипедиста.
— Смотрите, смотрите! Ктуге на велосипеде! — крикнула Тает-Хема.
Ребята встали и опять замахали кепками. Кто-то из них хотел крикнуть прощальное: «Тагам, тагам!» — но в этот момент вельбот уже скрылся за правым бортом парохода.
По трапу один за другим ученики проворно влезли наверх и тотчас потерялись на палубе океанского парохода среди возвращающихся зимовщиков-полярников и грузов.
Пароход гуще задымил, загрохотали машины. Медленно разворачиваясь, пароход взял курс из залива во Владивосток, на Большую Землю.
Нескончаемой вереницей гор и отвесных гранитных скал тянутся берега Чукотской земли. Пароход идет уже вдали от берегов, но ребята не могут оторвать глаз от своей родной земли. Сколько часов идет пароход, а все тянутся знакомые, родные берега.
Ребята стоят на борту, и каждый думает о Чукотке, которой они не увидят несколько лет.
Впереди море, словно дымкой, покрыто туманом.
— До свидания, Чукотка! — машет рукой Тает-Хема.
Таграй стоит на носу, около якоря. Пароход входит в молочный туман.
— Все смотришь, Таграй? — взявшись за его плечо, сказал подошедший Андрей Андреевич. — Вот и мне неожиданно пришлось выехать. Учиться предложили. Старик я по сравнению с тобой, а еду учиться. Орлов своих пришлось оставить. Мне ведь тоже грустно расставаться с этими берегами. Сроднился я с ними.
— А ты, Андрей Андрей, в какую школу едешь?
— В высшую пограничную школу. На годичные курсы еду.
Андрей Андреевич помолчал немного.
— Пойдем, Таграй, в кают-компанию, — сказал он вдруг. — Вон уже берега скрылись. Видишь, какой туманище. Погода нелетная. Пойдем.
— Нет, Андрей Андрей, я постою еще здесь. Я потом приду.
— Ну хорошо. Только знаешь, Таграй, вот тебе мой совет: ты нос на квинту не вешай. Хозяином чувствуй себя везде. А впрочем, ладно. На эту тему мы с тобой еще подробно потолкуем.
— Я хорошо чувствую себя, Андрей Андрей. Только вдруг мне жалко чего-то стало. А чего жалко — и сам не знаю. Стою вот здесь и смотрю на берега. Ведь я их вижу сквозь туман. Вот так и хочется молча стоять здесь и смотреть в ту сторону.
Тяжелый, влажный туман ложился на непокрытую голову Таграя. Он провел рукой по волосам и перешел под навес. Таграй оперся спиной о стенку между иллюминаторами и продолжал вглядываться в ту сторону, где в тумане скрылись берега.
Мимо него прошел тучный человек с золотыми нашивками на рукавах морского кителя. Он бросил взгляд на Таграя и, пройдя немного вперед, остановился, внимательно всматриваясь в него.
— Ишь, как тебя обрядили! — добродушно сказал человек с нашивками, возвращаясь к Таграю. — Небось лучше оленьих шкур? Или хуже?
— Ум-гу, — как-то неопределенно промычал Таграй, кивая головой и рассматривая морской китель своего собеседника.
— Твоя на Большую Землю ходи? — спросил человек с нашивками.
Таграй удивился и на вопрос ответил вопросом:
— Вы здесь на пароходе работаете?
— Да, я старший механик.
— А почему же вы плохо знаете русский язык? — спросил Таграй.
— Как плохо?
— «Твоя»… «ходи»…
Механик смутился.
— Это я для ясности хотел. Я думал, вы не знаете русского языка. Мы как-то возили одного «студента» — так он ни звука по-русски. Вы едете учиться?
— Я летчик, — сказал Таграй. — Еду в летную школу.
— Летчик? А где же вы учились?
— На культбазе окончил школу в этом году, а самолетовождению научился у пограничников.
— Вот что! — протянул механик.
— Товарищ стармех, я хочу вас просить познакомить меня с машиной вашего парохода. Мне очень интересно. Я ведь тоже был стармехом, только на шкуне. Маленькая там машина.
— Пожалуйста, пожалуйста! Хоть сейчас. Пойдемте, — и стармех взял Таграя под руку.
— Нет, потом. Говорят, мы долго будем идти до Владивостока. Успеем еще.
— Очень хорошо. Вы, пожалуйста, без всяких стеснений. Как надумаете, так прямо ко мне и обращайтесь. Вы в какой каюте?
— В двадцать первой, — ответил Таграй.
— Очень хорошо. У меня тоже будет к вам просьба: расскажите мне что-нибудь из чукотской жизни — об обычаях, об охоте на кита. Я, знаете ли, пишу книжечки для детей о разных странах.
— О, я вам много могу рассказать.
— Вас как зовут?
— Таграй.
— Разрешите, я запишу.
Положив записную книжку на влажное стекло иллюминатора, стармех записал: «Таграй. Каюта 21».
Они дружески распрощались.
На десятые сутки, поздно вечером, пароход входил в бухту Золотой Рог Владивостокского порта.
Весь склон горы, где расположен Владивосток, горел огнями электричества. Множество пароходов, катеров заполняло бухту. Вот он какой, город!
Уже предвкушая удовольствие побродить по каменному городу, о котором они знали понаслышке, ребята с затаенным дыханием смотрели на огни. Стоял тихий, теплый вечер. Издали доносился шум города, лязг железа, гудки пароходов. Сколько предстоит интересного! Жаль, что не видно каменных домов. Только огни, огни и огни. Весь город в огнях.
— Ребята! Ребята! — крикнул Андрей Андреевич. — Скорей идите на этот борт! Смотрите, подводная лодка!
Недалеко от парохода к выходу из бухты низко шло что-то серое, похожее на необычайного морского зверя с надстройкой на спине.
Пройдя немного, подлодка стала погружаться и ушла вглубь моря. Странное чувство охватило ребят. Не верилось, что в ней находились такие же, как и все, люди.
— Вот бы, Андрей Андрей, нам в залив Лаврентия такую подлодку! — с восхищением сказал Таграй. — За моржами охотиться.
— И тебя стармехом, — шутя добавила Тает-Хема.
— А тебя, Тает-Хема, судовым врачом, — вставил Андрей Андреевич.
— И командиром подводной лодки товарища Горина, — сказала она.
Все засмеялись, а лодки уже и след простыл.
Едва пароход пришвартовался к причалу, как на палубу вбежал экспедитор Главсевморпути.
— Кто здесь с Чукотки?
Чукотцы его быстро окружили.
— Вот хорошо, товарищи! Думал, пароход запоздает и билеты пропадут. Через час поезд отходит на Москву. Скорей выгружайтесь. Машины в порту, садитесь — и прямо на поезд.
— Андрей Андрей, а как же Владивосток смотреть? — спросил Таграй.
— Не выходит, стало быть. Ну, это ничего, ребята. И даже очень хорошо. Не будем болтаться здесь, а прямо покатим в Москву. Первый город, который вы увидите, будет Москва.
В МОСКВЕ
Всюду, в какую сторону ни посмотреть, бегут машины. Как дома на колесах, с окнами и дверями, с шумом и грохотом катятся трамваи. Неисчислимое множество людей двигается во все стороны. Людская лавина напоминала большие стада оленей. Одни шли медленно, не спеша, как сытые олени; другие торопились куда-то, сбивая на пути прохожих, и бежали, словно за белыми медведями.
Поминутно оглядываясь по сторонам и жадно ловя новые впечатления, ребята шли за Андреем Андреевичем, как телята за опытной важенкой. Они пересекли широкую площадь, напоминающую озеро, покрытое прозрачным льдом, и вышли на улицу, ведущую к центру. С разгоревшимися глазами, оробевшие, они молча шли за Андреем Андреевичем, ошеломленные величием грандиозного города.
Они шли долго. В голове скопилось так много вопросов, что лучше и не спрашивать. Молчал и сам Андрей Андреевич. На переходах он превращался в руководителя уличного движения и поднятием руки останавливал свою группу. Он и сам не на шутку оробел, опасаясь, как бы на кого-нибудь из них не наскочил автомобиль.
И когда поток транспорта на момент прекращался, Андрей Андреевич кивал им головой, взмахивал рукой и быстро переходил опасное, по его мнению, место. Ему самому хотелось поговорить с ребятами, у него у самого было много впечатлений, но тут не до разговоров. Не на нарте едешь!
С величайшей осторожностью шли они по улице, привлекая внимание любопытных москвичей.
Стройная девушка с черными косами держалась за портупею пограничника и бросала во все стороны изумленные взгляды своих широко открытых красивых глаз.
Плотной группкой двигались за ними пятеро чукотских юношей.
Так шли они долго, пока не попали в центр города.
— Андрей Андрей, это дом Совнаркома? — спросил Таграй.
— Не знаю, — ответил Горин. — А почему ты думаешь?
— Помнишь, в кино показывали там у нас, в заливе Лаврентия?
Рядом проходила девушка с портфелем. Андрей Андреевич остановил ее и спросил:
— Скажите, пожалуйста, это дом Совнаркома?
— Да, да. Это дом Совнаркома. А это — гостиница «Москва». Этот домик — Колонный зал дома Союзов. А там вон — Большой театр, — охотно объясняла любезная москвичка.
Она оглядела их всех и не преминула спросить:
— А вы откуда, товарищи?
— С Чукотки мы. Слыхали? — сказал Андрей Андреевич.
Вскоре они попали в Александровский сад.
— Садитесь, ребята. Вот здесь уж мы поговорим спокойно. Здесь нас никто не задавит, — сказал он.
Ребята сели на скамеечку, и внимание их привлекли деревья. Настоящие, живые деревья, а не на картинках.