…Гольдин, потирая руки, входит в столовую. Стол накрыт на один прибор.
– Настя! Что, Софья Исаковна звонила?
– Звонила. Не придет обедать. Конференция, – лаконично ответила Настя.
– Понятно. Как всегда, – Гольдин сел на стул с высокой спинкой, не касаясь ее, и развернул салфетку. Настя налила из супницы тарелку супа и вышла. Гольдин поднес ложку ко рту – раздался телефонный звонок.
– Настя! Подойдите, пожалуйста! – попросил Гольдин.
Входит Настя:
– Звонит секретарь министра здравоохранения. Вас срочно вызывают к министру. Выслали машину.
Гольдин отложил ложку в сторону.
– За что, Настя, я люблю своих пациентов, в отличие от начальников, потому что они никогда не отрывают меня от обеда и всегда готовы немного подождать.
Соколиная гора. Инфекционная больница. Врач осматривает парикмахера.
Парикмахер:
– Я же говорю вам, я совершенно здоров! Что вы от меня хотите?
…Гольдин на приеме у министра.
Министр:
– Необходимо сделать вскрытие, – закончил свою речь министр.
Гольдин:
– Я полагаю, уже два.
Министр поднял брови.
Гольдин:
– Но я ставлю свое условие
Министр (раздраженно)
– Я слушаю вас.
Гольдин:
– Вы уверены, Яков Степанович, в моей профессиональной компетентности?
Министр замахал руками:
– О чем вы говорите, Илья Михайлович?
– Тогда я провожу вскрытия, соблюдая все меры предосторожности, – в противочумном костюме, маске, по всем правилам, – вы же, со своей стороны, даете мне гарантию, что я не буду засажен в карантин. Это мое категорическое условие.
– Хорошо, Илья Михайлович. Я даю вам полную гарантию, – кивает министр.
…Анечка с чемоданчиком пытается войти в гостиницу «Москва». Выход загораживает солдат в полушубке. Он вместо швейцара.
– Мест нет, девушка, мест нет, – добродушно говорит он Ане.
– Да у меня муж здесь живет, мы договорились здесь встретиться, – потянулась было Аня к двери, но улыбчивый парень неожиданно твердо отодвинул ее.
– Туда нельзя, – отказался ее впустить.
– Да как же я его найду, где мне его искать, подумайте! – настойчиво и убежденно говорила Аня. – Я же из другого города.
– Ну, постойте здесь, – сказал человек в форме, – как фамилия его, вашего мужа?
– Майер, Рудольф Иванович, – улыбается благодарно Анечка.
Солдат уходит, заперев изнутри дверь.
…Анечка в помещении полуподвального этажа гостиницы «Москва». С ней разговаривают двое – и не особо вежливо.
– Нет, девушка, здесь не вы спрашиваете, а мы, – усатый крутил ее паспорт и, постукивая пальцем по столу, нравоучительно говорил:
– Ну вот, а сказали – жена.
Аня растеряна:
– Ну, вообще-то, я не жена. Я подруга…
– Значит так, когда вы в последний раз видели этого вашего друга Майера, а?
– Когда? Четыре дня назад, в Саратове, – уверенно говорит Анечка.
Мужчины переглядываются. Усатый постучал пальцами по столу и сказал Анечке доверительно:
– Знаете что, девушка, посидите в соседней комнате, мы вам сообщим всю информацию через некоторое время.
– Что с ним? – встревоженно дергается Анечка.
– Все, что будет вам нужно знать, вы узнаете в свое время.
Ее выталкивают в коридор, оттуда – в соседнюю комнату, и запирают…
…Секретарша входит в кабинет к ответственному лицу в форме, Федору Васильевичу.
– Федор Васильевич, к вам эта Журкина… Ну, звонили по поводу нее. Просили принять.
Федор Васильевич кивает и просит секретаршу:
– Галь, посмотри Журкина, в каком списке…
Галя просматривает бумаги:
– Второй, Федор Васильевич.
– Хорошо, пригласи, – кивнул ответственный, и вошла строгая, бледная, с тенями под блестящими глазами Ида Журкина. Она держится твердо, с достоинством.
– Добрый день. Моя фамилия Журкина. По мужу. Мой отец, – поверьте, я никогда еще в жизни этим не козыряла, – мой отец – Абрам Солюс. Вам знакома эта фамилия?
Брови у ответственного полезли вверх. Он вскочил, улыбнулся:
– Имя вашего отца не только хорошо мне известно, я прекрасно помню его. Помню его похороны. Как же, как же… На Новодевичьем кладбище… Простите, ваше имя-отчество?
– Ида Абрамовна Журкина. Я прошу вашей помощи, – без подобострастия, достойно сказала Ида.
Она делалась всё бледнее и красивее во время этого разговора.
– Всё, что мы можем сделать, всё, что в наших силах, Ида Абрамовна, конечно, – искренне ответил Федор Васильевич.
– Сегодня ночью ваши сотрудники забрали моего мужа, Алексея Ивановича Журкина, – почти торжественно сообщила Ида.
– Мне известно об этом, – мягко как-то вставил Федор Васильевич, но Ида произносит свой монолог и не реагирует на попытки Федора Васильевича ее остановить.
– Я была совершенно ошеломлена. Сначала. Я была уверена, что произошла какая-то ошибка, недоразумение…
– Ида Абрамовна! – перебивает ее Федор Васильевич, но Ида несется дальше.
– Алексея Ивановича увели, а я осталась одна, и я по минуте стала перебирать нашу жизнь – мою и его.
– Ида Абрамовна, – мягко останавливает ее Федор Васильевич, но она отмахивается. – Давайте нашу встречу перенесем на несколько дней. Сегодня я очень занят.
– Нет, это важно! Это очень важно. Я, понимаете, не снимаю с себя ответственности, я это подчеркиваю! Не снимаю! Но вот так, пересмотрев всю нашу жизнь, я поняла, что это не ошибка!
– Ида Абрамовна, – пытается остановить ее Федор Васильевич, но это невозможно.
– Я поняла, что он, прикрываясь профессиональными интересами, по сути дела, игнорировал жизнь партии, стоял особняком и, что самое ужасное, оказался в одном стане с врагами партии. И теперь поняла, как это могло произойти, как это началось.
– Ида Абрамовна! – опять перебил ее Федор Васильевич. – Вы сейчас слишком взволнованы после бессонной ночи. Я хочу вам предложить отдохнуть несколько дней, подумать и потом уж встретиться со мной.
– Нет, Федор Васильевич, это невозможно, я просто не могу этого держать в себе. Все рассказать вам, и немедленно – это мой прямой партийный долг.
– Хорошо, – вздохнул и нажал кнопку.
Входит секретарша.
– Галя, постенаграфируй, пожалуйста, – просит он. Та кивает и садится за маленький столик у двери. Ида Абрамовна взволнованно продолжает:
– Я познакомилась с Алексеем Ивановичем Журкиным в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Он происходил из кулацкой семьи, но тщательно скрывал это от всех, и, конечно, я тоже этого не знала…
…Анечка вылезает из троллейбуса возле Петровских ворот, у Екатерининской больницы. В руках ее – чемоданчик. Она озирается по сторонам, соображая, как ей идти. Идет вдоль решетки больницы. Темнеет. Она останавливается у решетки и смотрит вглубь больничной территории. Тощий зимний парк, заваленный снегом. Горят несколько костров. Возле костров приплясывающие люди. Въезжает машина, из нее высыпает несколько человек в противочумных костюмах, они подбегают к костру. Все контуры предметов смазаны сугробами снега, огонь горит в некотором углублении, вытопив под собой снег.
Из двери морга выбегает замерзший парень с бутылью в руках и кружкой.
Мужики галдят:
– Ну, что выдали! Выдали? Как на фронте – по сто пятьдесят! А кто считал-то? Кружка-то есть?
Мужики сгрудились, двое сняли маски, столпились около бутыли. Стоят спинами, но ясно, что идет раздача.
Анечка, ухватившись руками за решетки, остановившимися глазами смотрит.
Парень в противочумном костюме берет пустую бутыль, бросает в нее зажженную спичку и поднимает рукавицей над головой. Бутылка вспыхивает изнутри, парень машет ею над головой и поет частушку. Из толпы отзывается второй. Начинается пляска, нелепые противочумные костюмы мелькают, мелькают противогазы. Костер.
Анечка не может отвести глаз от больничного двора. Она ловит обрывки какой-то знакомой моцартовской темы… она сливается с выкриками частушек.
– Господи, что это! – шепчет Аня.
Соколиная Гора. Оцепленная карантинная больница. Боксы, выходящие в коридор. Две няньки везут тележку с котлом каши, нарезанными кубиками сливочного масла и большой стопкой алюминиевых мисок. Они подают кашу в окошечки боксов, шкваркают сверху масло и, расплескивая, ставят стаканы с больничным кофе.
Знакомые лица: члены коллегии, от председателя до Журкина, все поездные спутники Майера, горничная из гостиницы, жильцы из номеров. Старуха, укравшая унты, с аппетитом ест кашу. Вид у нее, единственной из всех, вполне довольный.
…Провинциальная больница. Звонит телефон главного врача. Он снимает трубку.
– Слушаю! – встает, изменившись в лице. – Главврач Казимов. Как? Анадурдыева? Вас понял! Ждите на проводе, – Казимов пулей вылетает из кабинета.
– Егорова! Где Егорова? Немедленно старшую сестру ко мне! – кричит он, и через мгновенье вбегает старуха с тощим лицом.
Казимов:
– Елена Адриановна! Срочно! Больная Анадурдыева – что с ней?
– Больная Анадурдыева поступила в пять часов, по “скорой” с почечной коликой. Ей сделали обезболивание, через два часа ей стало лучше, и она потребовала, чтобы ее отпустили. Я взяла с нее расписку. Всё с ней в порядке, Николай Хамидович.
Казимов – в трубку:
– Больная Анадурдыева вышла под расписку. В семь утра. Хорошо. Дезинфекцию сделаем. А что, собственно, с ней происходит, с этой Анадурдыевой? Ясно. Будет сделано.
Вспотевший Казимов говорит медсестре:
– Елена Адриановна! Звонили из НКВД. Требовали немедленно изолировать Анадурдыеву и сделать дезинфекцию помещения. У нее, – он поджал губы и пристально посмотрел на сестру, – инфлюэнца. Ну? Вы что-нибудь можете в этом понять?
Умная Елена Адриановна качает головой:
– И не пытаюсь.
…Федор Васильевич сидит в своем кабинете, секретарша отвечает в приемной на телефонный звонок, заглядывает в кабинет:
– Федор Васильевич! Поднимите трубочку! Казанская линия вызывает!
Федор Васильевич снял трубку. Оттуда донеслась трескотня. Федор Васильевич наливается яростью: