Открыв глаза, он увидел ледяной арктический рассвет. Ветер, дувший с северного полюса, завывая, швырял в глаза и уши мелкие частицы льда. Неуклюжая, подбитая ватой одежда плохо защищала от сильного мороза. От холода ныли зубы, глаза наполнились слезами.
Со всех сторон укрепленные на столбах прожекторы освещали ярким светом сотню акров огороженной земли, окруженную какими-то сараями и бетонными укреплениями, которые были засыпаны грязью и снегом. В самом центре огороженного участка ледяной пустыни высилась стальная скелетообразная конструкция, напоминавшая небоскреб.
Сооружение имело в высоту несколько сот футов, свет прожекторов не достигал его вершины, а основание скрывалось под снегом. Чандлер пригляделся и обнаружил, что тут не один небоскреб, а два, две высокие стальные башни – одна, похожая на ракету, стоявшую на хвостовой части, вторая наподобие Эйфелевой башни, неведомо как занесенной в эту глушь.
Кто-то поймал Чандлера за локоть и хриплым голосом прокричал:
– Это ты, дорогой, не так ли? Иди туда – там Желенко раздает оружие.
Он узнал Розали в сибирском пастухе и послушно последовал за ней к человеку, открывавшему бетонный бункер. Но он узнал не только ее. К его изумлению, двойной небоскреб оказался ракетой и пусковой башней. Судя по размерам, это была орбитальная ракета.
– Я не знал, что еще остались спутники, – прокричал он в плоское грязное ухо, принадлежавшее в данный момент Розали. Скуластое чернобровое лицо повернулось к нему.
– Эта, кажется, последняя, – прокричала она в ответ. – В таком беспорядке трудно разобраться. Мерзкая погода, правда? – Она подтолкнула его к бункеру. – Подойди к Желенко, любовь моя! Чем скорее мы возьмемся за работу, тем скорее закончим.
Но Желенко кричал им что-то, чего Чандлер не мог понять.
Розали выругалась.
– Любовь моя, ты взял не то тело. Это один из старых специалистов. Оставь его и подыщи себе хорошенького монгола, как у меня.
Чандлер в смущении поднес к глазам руку. Она была мозолистой, покрытой шрамами, пальцы скрючились от холода – один, со сломанным ногтем, сильно болел, – и все же они явно отличались от коротких смуглых пальцев сибирского пастуха.
– Прошу прощения, – пробормотал Чандлер и покинул тело.
Какова цена Орфализа? Какова цена убийства столь многих невинных людей, включая его собственную жену? Обо всем этом Чандлер не думал. Теперь он проходил испытание, от которого зависела его жизнь. В первый день своей новой работы он добросовестно старался приобрести сноровку демона.
Если в тот момент Чандлер о чем-нибудь и сожалел, то лишь о недостатке знаний. Ему хотелось бы стать более квалифицированным демоном. Он нерешительно плавал в этом светящемся море, где все так странно искажалось. Покинутый им «специалист» в виде некой бесформенной массы двигался в сторону пусковой башни. Здесь встречались и другие подобные существа – но кого же выбрать? Чандлер выругался про себя. Несомненно, существовали какие-то отличительные признаки. Ни Розали, ни другие члены группы, похоже, не испытывали особых затруднений в выборе «куклы». Но Чандлер не мог найти разгадку и пребывал в замешательстве.
Потом он стал рассуждать. Пусковая башня подразумевала запуск ракеты. Европеец, телом которого он воспользовался, не принадлежал к числу местных жителей. Очевидно, это раб-специалист, который был когда-то одним из руководителей проекта, а теперь работал на Исполнительный Комитет. Монголы служили лишь рабочей силой, время от времени набираемой в окрестных деревнях для самой грубой работы.
«Вероятно, самые большие группы тел-кукол состоят из монголов», – решил Чандлер и наугад вошел в одного их них. Он снова ощутил ледяной ветер. Руки монгола сжимали кайло. В этой бригаде было человек еще сорок – пятьдесят таких же рабочих, которые с муравьиным упорством – и с муравьиной эффективностью – долбили мерзлую землю. По-видимому, они пытались установить столбы, чтобы повысить устойчивость пусковой башни.
Чандлер уронил кайло и стал растирать онемевшие руки. Он сразу понял, что выбрал довольно никудышное тело. Из-за сильного косоглазия все расплывалось и раздваивалось. Он почти ничего не видел, пока не приспособился к таким глазам. Кроме того, все тело болело от долгого изнурительного труда. И оно кишело вшами. «Ладно, – подумал Чандлер, – можно и потерпеть немного. Пора приниматься за работу…» Но тут он увидел, как тело, очень похожее на его, но, очевидно, захваченное исполником, потому что оно держало винтовку, делает ему знаки и кричит что-то на непонятном языке.
«Он не знает, кто я», – подумал Чандлер. Это показалось ему даже забавным. Он направился к человеку с винтовкой, крича:
– Подождите минуту! Я – Чандлер. Я готов идти работать, если вы мне скажете, что… эй! Подождите!
К удивлению Чандлера, человек с винтовкой даже не пытался понять его. Он просто прицелился и выстрелил.
Чандлер был необычайно раздосадован. «Что за идиот!» – с раздражением думал он.
Почувствовав, как пуля входит в тело, он не стал ждать. Он не хотел пережить смерть или даже боль. Прежде чем последняя достигла его сознания, Чандлер, кипя от негодования, покинул тело монгола. «Идиотизм! – подумал он. – Кто-то должен за это ответить!»
Ощущение стремительного падения. Беззвучный взрыв света.
И он снова оказался в теле – своем собственном.
Все еще негодуя, Чандлер встал и выглянул из окна Розали на живописную зеленую лужайку. Его вернули. Коицка или кто-нибудь другой из членов Исполнительного Комитета каким-то образом наблюдал за ним и обнаружил ошибку. Венец Чандлера отключили, и он снова оказался на Гавайях.
Впрочем, тут они, пожалуй, поступили правильно. Лучше было убрать его с дороги, раз уж они не догадались проинструктировать его заранее. Но все остальное – чистый идиотизм! Его морозили, пугали, гоняли без всякого смысла! Он с раздражением потер ухо. Оно было мягким и теплым, ничем не напоминая то, застывшее от холода, которое он имел несколько секунд назад. Чандлер пробормотал ругательство, проклиная глупость Исполнительного Комитета. Если бы он умел вести дела лучше, чем они, просто отказался бы…
Минут через десять Чандлер подумал, что в конце концов не много потерял от этой ошибки.
Еще через несколько минут ему пришла на ум другая мысль. Он не только начал вести образ жизни исполников, но и стал думать, как они.
Через час Розали легко спустилась по лестнице, зевая и потягиваясь.
– Любовь моя, – нахмурилась она, заметив Чандлера. – Что ты натворил? Ты что, не можешь отличить немецкого специалиста по ракетам от монгольского пастуха?
– Нет, – мрачно ответил Чандлер.
– Не нервничай так, любовь моя. – Она пыталась успокоить его, хотя и сама говорила с некоторым раздражением. – Я знаю, тебе было неприятно, но…
– Неприятно, наверное, было человеку, которого я убил, – перебил Чандлер.
– Ты слишком нервничаешь. Конечно, я понимаю. – Она похлопала его по руке. – Ожидание. Неопределенность. Это так мучительно.
– Откуда ты знаешь?
– Как же, любовь моя, ты думаешь, я через это не проходила? Но все проходит, дорогой, все проходит. А пока иди-ка выпей.
Чандлер позволил ей успокоить себя, хотя ему не понравилось ее легкомысленное отношение к происшедшему. Он принял из ее рук стакан виски, сделал глоток и поморщился.
– Что-нибудь, не так, любовь моя?
– Ты же знаешь, я не люблю так много воды.
– Извини, любовь моя. Он пожал плечами.
«Ладно, – подумал он, – она права. По крайней мере в одном: я действительно слишком разнервничался». Но он не понимал ее раздражения. Разве может человек действовать спокойно, предавая всех своих друзей, даже память о своей погибшей жене. Неужели она ожидала, что он пере-: шагнет через прошлое без малейшего сожаления.
Розали подавила зевок.
– Извини, любовь моя. Просто удивительно, как устаешь от чужого тела!
– Да.
– Ну ты-то, конечно, устал! – наконец рассердилась она. – Шлялся черт знает где, как бродячий пес!
– Извини, если я каким-го образом причинил беспокойство…
– Оставим это! Ты же имеешь дело с Рози. – Она взяла его голову и принялась баюкать ее, как мать, хотя и рассерженная, но любящая. – Ты боишься?
– Кажется, да, немного, – признался он, поставив стакан.
– Почему же ты сразу не сказал? Дорогой мой, все боятся, пока ждут результатов голосования. Конечно, это очень тяжелое ожидание.
– Когда я узнаю? – спросил он.
Она заколебалась.
– Ты же знаешь, любовь моя, мне нельзя говорить тебе некоторые вещи. Пока.
– Когда, Рози?
Она сдалась.
– Ладно, при таких обстоятельствах ничего страшного не случится…
Он знал, какие обстоятельства она имеет в виду.
– В общем, я тебе кое-что скажу. Видишь ли, любовь моя, тебе нужно немногим больше семисот голосов, чтобы пройти. Это много, не так ли? Но таковы правила игры. А сейчас у тебя, подожди-ка…
Ее глаза на несколько секунд застыли. Чандлер понял, что она куда-то смотрит чужими глазами – вероятно, глазами какого-нибудь клерка на острове, а может, и далеко за его пределами.
– Теперь у тебя примерно сто пятьдесят. Нужно еще время, не правда ли?
– Сто пятьдесят голосов за то, чтобы принять меня, так? А сколько против?
Она похлопала его по руке и мягко сказала:
– Ни одного, любовь моя. И их не нужно больше одного. – Она встала и налила ему еще виски. – Не бойся, дорогой. Рози на твоей стороне! А теперь давай-ка чего-нибудь поедим, хорошо?
И у него осталось семь дней.
Глава 16
Время шло. Чандлер, постепенно вытягивая из Рози сведения, получил наконец полную картину ситуации. Ему необходимо было получить голоса двух третей членов Исполнительного Комитета (правда, Рози обещала, что они будут голосовать блоками; склони эту женщину на свою сторону, и она обеспечит тебе еще пятьдесят голосов; убеди этого парня, и получишь целую сотню). Один голос против означал бы, что Чандлер проиграл. И на всю кампанию отводилось десять дней, которые быстро проходили.