Блич не слушает брата и трясёт стул.
– Хорошо, верните книгу, и я буду с вами играть. Честное слово.
Блич вылезает из-под стула, а Фейли отдаёт энциклопедию. Кузен Ти убегает к камину и садится в самом безопасном месте – возле ног посапывающего отца. Показывает Фейли и Бличу язык и снова погружается в чтение.
– Ну, кузен Ти.
– Тёмные драконы вам кузен Ти! Совсем ума нет, дети глупые, а если б вы порвали книгу? Вот папа проснётся, вот мама закончит со сладостями, уж я им всё расскажу. А потом ещё вашим родителям всё расскажу. И дедушке с бабушкой расскажу.
Блич и Фейли корят себя за то, что поверили опять кузену Ти. Никак не могут привыкнуть, что он не такой, как они. Он тоже может играть со своей тенью, но при этом в ней не закаляются плащи и сталь, а её обладатель умеет врать. Искусство, недоступное мальчику-тени, но обычное для тениров.
Они всё равно любят кузена Ти. Да, он врёт, да, он постоянно жалуется, да, заносчивым стал. Но он добрый. Например, намного сильнее Блича и знает множество хитрых приёмов. Но когда они борются, никогда их не применяет и часто позволяет себя одолеть. Как бы Блич ни раздражал, Ти ни разу его не ударил, не толкнул, предпочитал уходить от конфликта или передавать решение взрослым.
– Эй, детки, – шёпотом, чтобы не разбудить Воина Чести, спрашивает, выбежав из подвала-лаборатории, друг семьи, профессор Найрус, – кто хочет пожертвовать свою кровь во имя науки?
– По-моему, очевидно! – Кузен Ти с готовностью протягивает руку, однако не оторвавшись от книги. – Не считая вас, я здесь, кажется, вообще единственный, кто понимает смысл слова «наука».
– Увы, кузен Ти, твоя кровь, сам знаешь, не подходит. Тениры не болеют Чумой теней и не являются её переносчиками.
– А может, как раз поэтому и надо исследовать больше меня? – Ти откладывает книгу и садится в самую заумную позу из своей коллекции занудника. – Вы становитесь заложником одной версии, профессор.
– А ты слишком рано становишься взрослым.
Выбрав с помощью считалки, из чьего пальца брать кровь, профессор удаляется обратно в лабораторию. Там, вся большая семья в курсе, Найрус уже много лет работает над лекарством от Чумы теней или хотя бы способом предотвращать болезнь.
– Или, на крайний срок, купировать. Хотя бы купировать уже имеющееся заболевание – тоже прогресс, – вслух рассуждает кузен Ти.
Если всё пройдёт благополучно, то кусочек чумной тени, который профессор содержит в меловом кубе, умрёт. И тогда Найрус, наверное, выскочит и начнёт плясать. Но… разумеется, ничего не произойдёт. И вид профессора будет опять вгонять в уныние.
– Снова мимо. Чего я только не делал с вашей кровью – результат нулевой. В крови болеющих оспой есть лекарство от оспы. А в вашей… ничего. Вы словно идёте против природы. При этом не имея никакого касательства к магии, ко всему волшебному.
Воин Чести по-прежнему спит. Профессор может пожаловаться только детям.
– Или я просто неудачник? Я разбросался. Работаю по всем направлениям. И по медицинскому. И по историческому – копаюсь в старинных книгах. А если бы копал в одном месте… но неудачники, они же всегда разбрасываются. Милые дети, вы никогда не врёте, так скажите мне: я неудачник?
– Я не знаю, что такое в науке неудачник, – честно говорит Блич.
– Я тоже, – честно говорит Фейли.
Профессор улыбается. Но кузен Ти опять всё портит. Конечно, намерения у него самые добрые, но только лучше бы он их держал при себе.
– Профессор, вы не неудачник! Уверен. Отработанные версии – это не пустой багаж. Это компост, на котором произрастают правильные гипотезы. Вы отличный учёный, профессор! Честное слово, я действительно так думаю!
– Вот уж чего мне меньше всего хотелось бы сейчас слышать… это похвалы тенира. Особенно любящего тебя, доброго тенира.
С плохим настроением Найрус возвращается в подвал. Кузен Ти провожает его виноватым взглядом.
Проснувшись, Блич долго не мог поверить, что он действительно лежит на чистых простынях, а не условно чистых, как в гостинице. Что в домашней сорочке, сшитой родной тётей. Индивидуальной сорочке, с буквой «Б» на груди. Что воздух пахнет уютом и добротой.
Дядя Гулле умудрился сохранить даже какие-то их с Фейли рисунки и развесил на стенах. Тётя Инге помнила всё, что любит племянник, и комната была обставлена под него. Вот настенные часы – не с кукушкой, а с котёнком, и он уже мурлычет два часа ночи. Вот цитаты из стихотворений великих поэтов – висят на шкафу. Цвет стен лазоревый, цвет простыней белый, цвет сорочки бежевый – всё его любимые цвета. Стоит протянуть руку, и именно там, где он привык, чтобы они всегда были, лежат сладости, как раз те, которые он обожает.
Но казалось чем-то неправильным всунуть ноги с таким количеством мозолей в эти мягкие тапочки; тело странника, вместо того чтобы расслабиться, привычно зондировало кровать на неудобные места (натуральный поиск тёмной кошки в тёмной комнате, где её нет); конфеты настолько сильно нравились, что казались ненастоящими.
Вдруг захотелось бежать. Найти в парке скамейку. Лечь там. В холоде, в голоде, на противном ветру. Но как привык, а не так, как успел отвыкнуть.
Но как прожить без этого фаянсового котёнка, мурлычущего время? Как прожить в мире, где в твоей спальне стены не цвета лазури? Мелочи какие-то, без которых он пять лет обходился, но вот стоило им вернуться в твою жизнь… и уже всё, не оторвать.
Блич засунул конфету за щёку, скомкал одеяло в куль и крепко-крепко прижался к нему, обхватив руками. В ноздри ударил запах земляничного мыла – тётя Инге и мама стирали вещи только им. А помнишь, Блич, как тебе досталось, когда попробовал мыло на вкус?
Нет, он сейчас именно там, где должен быть. Это дом его дяди, а значит, его дом, как для дяди, тёти и кузена Ти было домом много лет их с Фейли жилище. Просто надо заново привыкнуть.
Мальчик зажёг масляный светильник – ещё один сюрприз от тёти Инге, то самое масло с запахом имбиря – водрузил ноги на гору из одеяла, сделал небольшую операцию с одной подушкой, приставил открытую книгу к другой и лёг в свою секретную позу для поглощения сладостей и строк. Чуть повернув голову, он мог увидеть страницы, даже раскинув руки – полное расслабление и увлекательное чтение. Блеск! Идеал!
Всё как прежде. Вот только книжки бы не помешали повзрослее.
У Блича вдруг возникло прекрасное в своей полноте чувство, что не было никаких пяти лет скитаний. Ни охотников за тенями, ни ночной армии, ни Эрет…
Эрет! Любимая!
Блич сел на кровать, уронив книгу. Тётя Инге и дядя Гулле. Вы – семья и моя, и Фейли. Никогда не устану радоваться, что нашёл вас. Но если бы это произошло чуть раньше! А теперь нигде не будет покоя, как бы вы ни горели желанием мне угодить, если рядом нет Эрет.
Зачем он, дурак, её отпустил!
– Эрет, почему ты не берёшь камень? Возьми, умоляю! Он сделает тебя очень богатой!
– Ты придурок? Это же твоя память о маме. У меня вот вообще ничего не осталось от мамы, даже тряпочки. А ты… ты такой счастливый. Всё, прощай… любимый. И постарайся меня забыть.
Она вскочила на козлы проезжающей мимо кареты и прижалась к кучеру.
– Потом объяснения, красавчик. И расплата тоже потом. Гони коней!
Её шёпот был столь горяч, что кучер, секунду назад думавший столкнуть наглую незнакомую девицу, вместо этого взмахнул хлыстом, подгоняя лошадей.
Карета понеслась. Блич не стал её преследовать.
В гостиной дядя Гулле и профессор Найрус продолжали, несмотря на поздний час, пир. Герт сидел рядом. В ливрее ночной стражи он казался настолько внушительным, что Блич с трудом верил, что в первый день знакомства чуть не разбил ему лицо. Щёки счастливого новичка-стражника были пунцовыми от выпитого вина. А уж как, прости Свет, нализались любимый дядя и дорогой опекун.
– Так почему ты… ик… глупый ты воин, пришёл без теневого клинка?
– Забыл? Я, ик… не пользую теневой клинок… иначе бы… ик… никаких шансов противнику… И потом, с такой сабелькой от слухов не отмахнешься. А там и охотников жди.
– Нет… ик… ты вообще не принял мер… как догадался, что противник тоже не носит теневого оружия?
– Так… ик… ты ж сказал… тьфу… гонец сказал про рыцарский меч. Про теневую саблю словечка не было.
– И чего? Рыцарский меч… ик… тоже можно закалить в тени.
– А я… я, ик, не подумал.
– Вот потому ты… ик… и есть глупый воин.
– А ты старый пройдоха… просто старый пройдоха.
Воин и учёный глупо расхохотались и похлопали друг друга по плечам. Затем ещё чего-то выпили и закусили тушённой в овощах телятиной.
– Нет, ты не глупый воин. Ты самый глупый воин. Почему ты не убил Олэ?
– Потому что… я мужчина-тень. Я не убийца. Он сдался, а значит, пусть суд решит. Он в Башне Смертников. Оттуда не сбежишь.
– Откуда ты, ик, знаешь?
Гулле с обидой ударил себя кулаком в грудь.
– Я тебе, ик, не понимаю, главный стражник страны или… ик… или кто вообще? Или… ик… в побегах из тюрем он тоже демон? Такой же, как и – ха! – в рубке на мечах?
Воин Чести добродушно засмеялся, вспомнив, видимо, как легко одолел охотника, которого профессор позиционировал как непобедимого бойца.
– А почему вам стали помогать Ястребы? – спросил Герт.
– Так ведь… детям про такое… грех рассказывать.
– Я уже не ребёнок, – Герт попытался гордо встать, но ноги с трудом слушались. – Раз служу в столичной страже.
– Не в столичной! – назидательно поднял палец Гулле. – В столице мы только квартируемся, юноша. А командировки, ик, по всей стране. И не просто в страже, а в элитном отряде Герцогова Ока! Кстати, попрошу почтить его высочество троекратным ура.
– Ура! Ура! Ура! – вразнобой крикнули Герт и Найрус.
– Дружнее, дружнее, – попросил повторить Гулле.
Но опять все «ура» прозвучали в разное время.
– Да это какое-то издевательство, а не почтение. Попробуем, ик, тогда просто торжественно постоять.
И опять ничего не вышло. Когда получалось встать Герту, падал на стул Гулле, когда поднимался Гулле, хмель опять подкашивал Герта, а уж профессор так и не смог оторвать седалище, сколь ни пыжился.