– Солбар! Дай руку, Солбар! Поверить не могу, что ты меня предал… Ты из такой знатной и достойной семьи… Неужели змея и тебя пленила… Дай руку! Я сказал, дай руку своему сеньору, неблагодарный сквайр!
До оруженосца, кажется, только сейчас дошла чудовищность проступка – напасть на сеньора. Уронив меч, он в ужасе пятился назад, а до края моста, где висел преданный всеми герцог, дополз Краскур Длиннобородый.
– Папа, дай мне руку! Дай мне руку, папа!
Но по лицу отца Блейри понял, что руки он ему не подаст.
– Последняя просьба, папа! Воспитай своего внука! Не дай ей сгубить ребёнка, как она уже сгубила одного! Чтобы после твоей смерти он принял страну, а не она – змея лелеет такие планы. Только тогда я прощу тебя, папа, и не буду приходить во сне!
Краскур Длиннобородый мог этого не делать, пальцы уже отказывались служить Блейри, всё равно бы он не избежал падения. Но тем не менее Краскур достал кинжал и несколькими ударами отправил тело сына в реку.
– Я… я сделал это… своего сеньора… я, – Солбар смотрел на свои руки, и всё не мог поверить, что они подняли меч на сюзерена.
– Всё в порядке, юный Солбар. Ты сделал то, что требовало твоё сердце, – сказала теперь уже вдова герцога и обняла оруженосца.
Оруженосец вдохнул аромат её волос и успокоился. Протянул руки, чтобы прижать любимую женщину к груди, но встретил ими воздух. Любимая женщина была уже подле любовника, помогала ему перевязывать раны.
И вдруг оруженосец понял, что так будет всегда. Она будет перевязывать чужие раны, делить чужое ложе, а ему только и останутся лёгкие объятия.
– Госпожа и… господин Краскур. Дозвольте мне, как только стану рыцарем, покинуть герцогство и пуститься в странствия?
– Нашёл время, Солбар! Не видишь, Краскур истекает кровью.
Дай она тогда Краскуру истечь кровью, а потом избавься от сына, или, воспитав его так, чтобы по совершеннолетии, приняв у неё герцогскую цепь, он был бы герцогом только формально, то не пришлось бы сейчас трястись от страха, что какой-то купчишка станет первым человеком в стране. Она правила бы все эти годы.
Но коварная женщина не рискнула, решила подождать другого шанса. Солбар выглядел взбудораженным и непредсказуемым. Он мог как и помочь убить Длиннобородого, так и обвинить, что погибший сеньор был прав – перед ними змея.
Судьба другого шанса не предоставила. Краскур охладел с той ночи к невестке. Всё время проводил с внуком. Матери запрещал с ним даже общаться.
А дальше словно вместе с молодостью из неё стали утекать и коварство и амбиции. Она вдруг начала чувствовать усталость от одних мыслей о новых интригах. Прошли годы. И собственные ужасные поступки ей казались чужими. И только пропажа (по слухам, смерть) сына и открывшиеся перспективы стать никем при герцоге-купце всколыхнули тень той прежней интриганки. Вот только у матери-герцогини уже не осталось бесстыжей смелости жертвовать чужими жизнями, сталкивая самых близких и родных ради своих корыстных целей. Другое дело, Солбар. Он с годами, наоборот, стал способен на то, на что бы не осмелился подростком.
Да, Солбар всегда отличался крутым нравом – пережившие пажество при герцоге в годы, когда он был оруженосцем, не дадут соврать. Но до убийств мальчиков-слуг и затаптывания конём нищей старухи там ещё было далеко.
Каждые несколько лет Солбар возвращался из своих странствий, чтобы задать вдове герцога один и тот же вопрос. И каждый раз, получив ответ «нет», он снова седлал коня и грузил поклажу на мулов.
И так до тех пор, пока ожидание, превратившееся в пытку, не пережгло всё хорошее, что осталось от юного оруженосца, ужаснувшегося предательству сеньора даже ради спасения любимой женщины, а из пламени вылезло наружу нечто, что поначалу пугало даже мать-герцогиню.
Он всё так же стоял перед ней на коленях, но только уже зрелый мужчина, а не молодой рыцарь, и так же просил стать его женщиной. Хотя в голосе уже не было того трепета, а в глазах преклонения. После отказа он не стал седлать коня, а избил конюха якобы за то, что плохо следил за табуном породистых дистриэ в его отсутствие. Бил долго и жестоко, до потери сознания. Потом велел привести в чувство и снова бил.
Конюх стал инвалидом, а Солбар завсегдатаем балов, роскошно одетым кавалером по кличке Франт. Слухи о его бесчисленных любовных победах заставляли мать-герцогиню чувствовать какую-то странную ревность. Она привыкла к постоянному поклонению с его стороны, к мысли, что где-то там всегда есть человек, который видит её во сне и слагает о ней стихи.
И тогда мать-герцогиня села перед зеркалом, стёрла всю пудру и румяна и вдруг только сейчас заметила свой возраст. И что совсем уже чуть-чуть осталось до того печального времени, когда кожа становится серой и тусклой, а возможность родить ребёнка теряется навсегда. Появись перед ней Солбар сейчас, упади в ноги, она бы, не раздумывая, сказала «да». Но Солбар где-то на балу очаровывал очередную молодую девушку.
И только когда столица зазвенела от слухов о смерти герцога, а Ловило Золотой Бочонок объявил о второй свадьбе, мать-герцогиня узнала, что поклонник её не разлюбил, а даже мятеж рыцарей организовывал ради неё.
– …Это… это он?
Картины прошлого наконец отпустили. Матери-герцогине вернулось самообладание и дар речи. Блейри Сердце Рыцаря привыкли видеть с широкой бородой, но мать-герцогиня достаточно знала своего мужа, чтобы узнать и безбородым.
– Нет, конечно. Даже если б он и выжил после падения в реку – тело-то мы не искали, – то сейчас ему было бы почти пятьдесят.
Женщине опять стало страшно.
– Тогда… Кто ты? Кто ты, отвечай! Демон? Призрак?
– Я слуга Клинвера Кливе, – впервые заговорил тот, кого привёл преданный рыцарь, и голос его наводил тоску своей монотонностью.
– Бесполезно, моя госпожа, – предупредил Солбар дальнейшие расспросы человека, похожего на ожившую куклу. – Он слабоумен. Вероятно, какой-то добрый малый приспособил его на лёгкую работу, а потом, устав терпеть, оставил на берегу.
– Если это не призрак моего мужа…
– Не призрак, не призрак, он осязаем!
– То кто тогда?..
– А вот об этом нам сейчас расскажет один простолюдин, верностью которого вы так гордились. Твой выход, челядь!
Возница вышел из-за двери. Половины того, что он говорит, мать-герцогиня не понимала – мужчина лишился почти всех зубов, пока Солбар выпытывал правду, как он исполнил давнее поручение госпожи. Но суть рассказа она уловила.
Возница не утопил мальчика, которого жена Блейри нагуляла от его же отца, а оставил в одном приюте в Ярн-Геронде. Ибо, мыслимое ли это дело, младенцев, словно щенков, топить. Тем более что хороший хозяин и щенков не топит, а раздаёт соседям, у кого собаки нет ни дом охранять, ни на охоту ходить.
– Вот, моя госпожа, чего стоит верность простолюдина. Смешные люди, вместо молитвы и благочинья в светлые праздники они ходят под себя, нализавшись, и смертным боем бьют собутыльника за дурное слово, за косой взгляд, спят в лужах и подворотнях, но, протрезвев, погладят уличную собачку или дадут пряника сиротке, и всё, для них грех замолен. Нигде вы не услышите столько разговоров о нравственной чистоте, как от бродяг, ковыряющихся в мусоре. Ты, кровь свинопасова, кто такой, чтобы рассуждать, что хорошо, а что плохо, когда есть приказ госпожи? Госпожа родилась в знатной семье, у неё были десятки образованных учителей, а ты с чего взял, что знаешь, что грешно, а что нет?
Возница прошепелявил, что он сердцем чувствует, и ткнул себя в грудь. А потом посмотрел на мужчину, которого привёл Солбар, и улыбнулся беззубым ртом. По его щеке покатилась слеза. Он понял, что младенец, которому оставил жизнь, не пропал в приюте, а вырос и вот стоит перед ним.
Эта улыбка окончательно вывела рыцаря из себя. Он заколол возницу даже не кинжалом, а обломком меча. Ярости хватило, чтобы пробить и таким оружием грудную клетку. Вдавливая обломанный клинок всё глубже и глубже, Солбар придерживал свободной рукой умирающего, смотрел ему прямо в глаза и кричал:
– Сердцем, говоришь, чуешь?! А что сейчас чувствует твоё сердце?! Оно чувствует мою сталь? А, чувствует?
Мать-герцогиня лет двадцать назад только бы поморщилась от этой сцены, а сейчас потеряла сознание. Когда Солбар привёл её в чувство и извинился за несдержанность, труп возницы уже унесли.
– И что теперь? Приклеим моему сыну бороду и выдадим за моего воскресшего мужа?
– Почему воскресшего? Просто… он чудом выжил. Скитался в лесах. Потерял умение говорить связно от долгого одиночества. Или второй вариант. Говорим правду, что он ваш погибший сын. Всё валим на мёртвого возницу, дескать, похитил, гад, мальчика… придумаем что-нибудь. Тут, даже если ваш второй сынок неожиданно объявится, он уже не у дел. Нашему парню двадцать восемь, он его на два года старше.
– Если докажут, что отцом был Краскур, а не Сердце Рыцаря…
– Как докажут, не смешите меня, госпожа. А даже если и так, то он ещё больший претендент на престол. Ибо отпрыск более старшего Блейрона. Ещё есть время подумать, госпожа. Конкретный вариант объявим Золотому Бочонку, когда он уже обвенчается. Небольшой сюрприз к свадьбе: ни власти, ни денег! А пока всё должно остаться в тайне.
Рыцарь велел проводить безучастного ко всему наследника престола в одну тайную комнату, а сам взял несколько бутылок дорогого вина, которое, он знал, обожает смотритель Башни Смертников, и ушёл по «одному важному делу».
Мать-герцогиня осталась одна. Ей было над чем подумать.
Прошло ровно семь дней с боя в гроте и пленения Олэ Меченосца и четыре с пропажи Блича и первых убийств Безжалостного. С последней даты Гулле ни разу не появлялся дома. О побеге жены ему всё-таки не осмелились доложить. Нападение на мага даже не фиксировалось в отчётах, по просьбе самих магов, товарищей неудачливого шутника, к счастью, живших в гостинице напротив. Они просто забрали окровавленное тело и ушли, велев всем забыть о происшествии (ага, забудешь, как маги впервые не грозили карами Пелинорга за нападение на своего). Донесение о свидетеле преступлений маньяка, и что свидетель даже живёт у племянников Воина Чести, потерялось благодаря тому, что один старший стражник забыл дать на пиво обидчивому курьеру. Поэтому Воин Чести мог не отвлекаться от поисков Блича. И именно сегодня Гулле эти поиски закончил, о чём известил Найруса и попросил встретиться в известной им таверне.