– Ну, всё, я пойду. Прощай, малышка Лу.
– И куда ты уходишь из собственного дома?
– Эээ… ты мне что подписать дала, вредная девчонка?
Лу загадочно улыбнулась и подняла брови.
– Да слыханное ли дело, господин Ловило, чтобы взрослый парень дитё малое в жёны брал. Грех!
– Не лезь не в свою карету, здесь есть кому подумать о грехах. С нами сам верховный священник столицы.
– Сын мой, не тревожься. В исключительных случаях заветы позволяют это сделать. А тебе, Ловило, напомню, что работаю в долг. Ты ещё за обратный постриг монахини до конца не расплатился.
– Как только получу контроль над всеми деньгами, обещаю, вы получите сполна, отче. Старуха накопила такое состояние, что куш на миллионы тянет. Слово я держу, должны помнить ещё по тому времени, когда я ваш двор убирал.
– Господин Ловило, господин святой отец, да как же взрослый и…
– Угомонись, Вык! Никто тебе не подсовывает малышку в постель, мало того, я тебе причиндалы отрублю даже за подобные мысли. Ты супруг лишь по бумаге. Кстати, бумаги уже оформлены, тебе только подписать.
– И что ж… я после этих бумаг…
– Да, станешь вместе со своей супругой распорядителем всего состояния. Но это на бумаге, а на деле…
– Вы, господин, всё будете вершить.
– И если ты осмелишься…
– То трижды пожалею. Я помню, господин Ловило.
Трое – готовый плясать от радости Золотой Бочонок, его запуганный слуга с явными признаками умственной деградации на лице и священник, знакомый Ловило ещё по прежней бедной жизни, – вошли в дом. Прямо в холле их встретила хихикающая и потирающая ручки малышка Лу, а с ней возмущённый Блич.
– Господин Ловило! Ваша дочь окончательно рехнулась, простите за грубость! Она надела мне на палец какое-то кольцо, обманом заставила подписать некую бумагу… и, представьте себе, утверждает, что мы теперь с ней супруги!
Блич ожидал, что Ловило или засмеётся, или начнёт рассыпаться в извинениях, но купец моментально побледнел, вцепился в занавеску, чтобы не упасть, и ослабил ворот, чтобы не задохнуться. Священник посмотрел бумагу и закатил глаза. Слабоумный слуга глупо улыбался.
– Я… – Ловило протянул руку к документу о браке, – я порву эту бумагу в клочья!
Священник воспротивился.
– Сын мой, бесполезно, это не простой лист, а светлоокий. Светлоокие листы… роспись на них автоматически появляется во всех приходских книгах.
– Где вы их берёте, пройдохи в рясах? У каких колдунов?
– Что за обвинения, сын мой! Даже общаться с колдуном противно истинной вере!
– Ну, передо мной-то хоть шута не корчите. Ааа!
Ловило издал рёв умирающего кабана и сгрёб Блича в охапку.
– Ах ты, подлец! Втёрся в доверие, чтобы завладеть моими деньгами? Немедленно давай развод малышке Лу!
– Отпустите его! – опять заговорил священник. – Бесполезно. Развод не даётся так быстро. Нужно запрашивать королевского священника. Одно рассмотрение прошения займёт не меньше двух лет.
Ловило истерически захохотал. Ударив себя несколько раз по щекам, успокоился.
– Совсем ничего нельзя сделать?
– Ничего. С этой минуты он уже супруг её пред небом, через три дня станет и пред людьми.
– Три дня, – глаза Ловило зловеще блеснули, – то есть три дня он ещё не владелец состояния? И ещё три дня не наследник первого порядка, получается…
Слабоумный слуга и малолетние новобрачные ничего не поняли, зато намёк купца не остался загадкой для священника. Похолодев от ужаса, он замотал головой и стал пятиться к стене.
– Нет, сын мой, нет! Именем Света запрещаю даже думать! Это за любыми пределами!
Купец словно его не слышал, он схватил дочку за плечи и стал трясти, приговаривая:
– Ты понимаешь, что натворила, дура толстая?! Ты просто не оставила мне выхода! Иного выхода! Думаешь, мне будет это легко сделать? Но ты не оставила выхода!
Он отшвырнул девочку. Малышка Лу ударилась, и у нее пошла кровь.
– Сударь, как вы смеете так обращаться с ребёнком!
– Она уже не ребёнок, идиот, она теперь твоя супруга. Чтоб к полуночи тебя не было здесь, ублюдок! Для твоего же блага.
– Да уж, поверьте, не задержусь! Слово дать?
– Да пошёл ты…
Ловило со слугой и священником ушли. А Блич передумал и задержался. Супруга она ему или это всё-таки какой-то глупый розыгрыш, нельзя было бросать её в таком состоянии. Он приложил к разбитой губе малышки компресс, вытер с пухлых щёк слёзы, напоил горячим молоком и уложил в кровать, накидав игрушек.
– Я просто хотела друга, настоящего друга, – всхлипнула кроха, прижимаясь к тряпичным мишкам и зайчикам, помолчала и добавила: – Это ты для меня играешь своей тенью?
– Я не играю своей тенью.
– А что же это?
Блич посмотрел туда, куда показывала малышка Лу, и узнал тень родного дяди. Улыбнулся и послал свою тень обменяться объятиями.
– Дядя, дядя… Как я рад, что ты нашёл меня… – Блич утёр слезу, – прости, что заставил волноваться!
– Да, простите. Это я его задержала, – подтвердила девочка.
– Как там дома, дядя? – спросил Блич.
Тень пожала плечами.
– Ты давно не был дома?
Тень кивнула.
– Почему?
Тень приняла облик ножа.
– А, понятно, гоняетесь за убийцей. Опасным?
Тень кивнула. Потом ткнула пальцем в Блича и превратилась в тарелку с дымящейся едой.
– Да, меня здесь очень хорошо кормят. Я ещё никогда так много не ел. И спал в тепле. Одежду вот мне Лу подарила. Не беспокойся за меня. Я же вижу, у тебя другое срочное дело. Встретимся позже у Купеческого моста. Думаю, помыкаюсь, но найду дорогу. Если ты пришёл и меня там нет, значит, я уже дома или ещё у Ловило. Сейчас идти не могу… я ещё должен побыть… со своей супругой.
Тень схватилась за голову, пробежалась по стене и потолку и превратилась в знак вопроса.
– Долгий разговор. Потом. До свидания, дядя Гулле. У Купеческого моста после того, как завершишь дела.
Тень Гулле исчезла.
– Ты же останешься на первую брачную ночь? – осторожно поинтересовалась шестилетняя супруга.
– Ну, на полночи, – ответил пятнадцатилетний супруг и почесал голову. – Хотя что мы будем с тобой делать на брачном ложе?
Мальчик-тень захохотал. А вот малышка Лу была серьёзна.
– А что делают обычно в первую брачную ночь молодожёны?
Блич замялся. Врать он не умел, а говорить правду чувствовал себя не вправе.
– А давай ты мне почитаешь сказки? Мне никто с тех пор, как умерла мама, не читал сказок.
– Ну… давай. Только если есть книги на Едином. На блейронском я читать не умею.
– Да я уж поняла, – хихикнула девочка и принесла несколько книг.
Блич выбрал самую интересную, если судить по обложке с суровым воином и какими-то детьми, и, пропустив пролог (обычно там скука), начал читать.
– Однажды в одном трактире…
– Подожди, можно я лягу тебе на колени? Ой, чего я спрашиваю! Я ж твоя жена. Конечно, можно.
Девочка положила голову точно так же, как когда-то и он с Фейли и кузеном Ти клал голову на колени бабушке и дедушке. Блич стал читать. С выражением и всеми интонациями.
Такой странной была его первая брачная ночь. С сопливой малышнёй вместо красивой жены, с чтением сказок вместо потных спин. Всё не как у людей. А впрочем, он и не человек.
Когда девочка заснула, Блич аккуратно заменил свои колени подушкой и, поцеловав супругу в темя, ушёл.
– Цена вопроса?
– Я продолжу исправно платить вам дань.
– Ты платишь не за кровавое дело, а за спокойствие собственных лавок. А за кровавое дело… цена вопроса?
– Всё, что найдёте в доме, ваше. Правда, половина золота и камней там фальшивые, но всё равно выйдет отличная сумма.
– Свидетели?
– Всех нужных мне людей я уже вывел. Охрану снял. Остальные… режьте всех, кого встретите. Не страшно. Что за ограбление да без жертв?
– И всё-таки, цена вопроса?
– Повторяю, там будет очень много денег.
– Вот что ты всё заладил, купеческая душонка! Только о деньгах и думаешь. Но разве в этом мире всё золотом меряется? Нет, есть же ещё и уважение. Цена вопроса?! Что ты сделаешь, чтобы мы поняли, как велико твоё почтение к Девяти атаманам?
Ловило обтёр платком потное лицо. Что же нужно этим злодеям, какое почтение?
– Нет почтения – нет согласия!
– Я вам окажу почтение, увеличив дань на два процента!
– Вот опять всё к деньгам сводишь. Не выйдет с тобой согласие, ой, не выйдет.
Купцу прозрачно намекали, что разговор закончен, но Ловило не уходил. Ему нужно было время, чтобы понять. Понять и решиться.
– Перед ликвидацией… можете… можете провести с ней Ночь Девяти. Это моё… почтение атаманству.
Купец сам не верил, что только что это сказал. Атаманы встали. Купец упал на колени и сжался, ожидая удара.
Никакой попытки защититься он не делал, потому что понимал справедливость грядущего возмездия.
Режьте меня! Режьте на куски за то, что вам и дочь родную… малышку, которой только шесть исполнилось. Я заслужил! Я не заслуживаю иного!
– Ты рехнулся, Ловило? Да кому нужна твоя сопливая толстуха?
– Да-да, я скорее соглашусь провести ночь с настоящей свиньёй, чем с этой страхолюдиной.
– Ха-ха-ха, Ловило. Ты нас разыгрываешь, что ли? А купчик-то с юморком!
Они принялись наперебой гоготать и обсуждать малышку Лу. Сколько же грязных эпитетов и мерзких метафор нашли на блейронском и Едином атаманы по поводу её лишнего веса.
И купец испытывал одновременно и облегчение, что Ночи Девяти не будет, всё закончится быстро, а с другой стороны… хотелось вскочить и резать каждого кинжалом, приговаривая: «Моя дочь – не уродина!» А потом пусть уцелевшие рвут его на части, убивают самым диким способом. Бейте меня, рвите меня! Не заслуживаю я жить после того, что предлагал для такой крохи.
– Позабавил… нет, почтение здесь – просто принять от каждого нашу атаманскую ласку.
Он стоял перед ними на коленях, главный купец страны, а они отвешивали ему пощёчину за пощёчиной. Ловило не протестовал. Мало того, многое бы отдал, чтобы это были удары пожёстче, например кастетом.