ступления в 1316 году в Бетюне было привлечено 39 свидетелей, из которых только троим было менее сорока лет, пятнадцать человек были старше пятидесяти, и еще трое – даже старше семидесяти лет. Конечно, нужно учитывать, что «возрастные» свидетели пользовались большим доверием, чем молодежь, и привлекать старались именно их, но все-таки данные подтверждают, что людей старше 40 и даже 50 лет в обществе хватало.
Уродливая старость
Но такого понятия, как «стареть красиво», в те времена не было. Старость, по общепринятому мнению, однозначно делала человека уродливым. В литературе Средневековья и Возрождения можно найти немало отталкивающих описаний стариков и особенно старух. Причем отвратительность их облика заключается не только во внешнем уродстве, – морщинах, землистого цвета коже, отсутствии зубов, редких волосах на голове (и при этом торчащих из ушей пучках), скрюченной фигуре и т. д. – но и в таких физиологических подробностях, как неприятный запах тела и рта, шамкающий голос и постоянное газообразование.
С другой стороны – посмотрим на вышеприведенные цифры. Настоящих стариков в то время почти и не было. Люди жили меньше, чем сейчас, но это не значит, что они раньше старели. В своих предыдущих книгах я очень много писала о возрасте в Средние века, подробно повторять то же самое не буду, напомню только, что даже женщины в большинстве своем замуж выходили, как и сейчас, после восемнадцати лет, а детей рожали до сорока, а иногда и дольше. Что уж говорить о мужчинах, которых не изнуряли многочисленные роды. То есть люди взрослели немного раньше, старели тоже немного раньше, но эта разница не столь принципиальна. Меньшая продолжительность жизни в то время объясняется прежде всего отсеканием стариков. Современная медицина научилась продлевать жизнь после того, как человек вышел из детородного возраста и природа его списала как ненужного. Если кратко, то можно сказать так: сейчас чаще доживают до старости, в том числе глубокой, а в Средние века чаще умирали пожилыми, до дряхлости мало кто дотягивал.
Это, вероятно, и является одной из причин такого почти суеверного ужаса перед старостью и ее проявлениями. Старики были редкостью и являли собой для достаточно молодого общества страшную картину распада человеческого тела при жизни. Отсюда и столь жуткие описания. Но если присмотреться, обычно они относятся к выдуманным персонажам, чей возраст и уродство необходимо как можно ярче подчеркнуть, – старым ведьмам, дряхлым злодеям и т. п.
Реальные же исторические личности, дожившие до преклонных лет, чаще всего ничем таким в исторических трудах и литературе не выделяются, даже наоборот – Алиенора Аквитанская, дожившая до восьмидесяти лет, продолжала считаться красавицей, поскольку в общественном мнении на ее внешность проецировалось отношение к ней как к королеве и благородной даме, и, следовательно, она обязана была оставаться красивой.
Рассказ Батской ткачихи
Исходя из вышесказанного, мы получаем такую картину: старость уродлива и ужасна, но благородных людей это не касается, они остаются прекрасны, потому что их освещает внутренняя красота.
На самом деле, конечно, большинство описанных признаков старения к той же Алиеноре не имели никакого отношения. Королева даже в восемьдесят лет – это не сгорбленная беззубая, плохо пахнущая старушка, а дама, затянутая в парчу, надушенная восточными благовониями, и даже если у нее (скорее всего) и были возрастные проблемы с зубами или волосами, то вставные зубы и парики к тому времени давно уже придумали. Богатство и власть в Средние века, как и сейчас, не только создавали вокруг человека нужную ауру, но и на самом деле сильно продлевали его молодость и красоту. И это все прекрасно понимали, если не разумом, то где-то в глубине души точно.
Поэтому неудивительно, что старость и уродство в искусстве неизменно были связаны с бедностью и с неприятными моральными качествами человека. Одним из самых ярких и интересных примеров этого является «Рассказ Батской ткачихи» из «Кентерберийских рассказов» Чосера[3].
Удержусь от искушения привести его здесь полностью, хотя рассказ прекрасно иллюстрирует столь любимый мною «женский вопрос» в Средневековье, напомню сюжет вкратце. В благословенные времена короля Артура, когда Англия процветала, один чересчур веселый и легкомысленный рыцарь обесчестил некую девицу. На подробностях Чосер не останавливается, и очень жаль, особенно учитывая, что король приговорил рыцаря к смерти, а королева и придворные дамы решили, что это несправедливо. Остается только гадать, в чем состояло это бесчестье, если:
… королева и другие дамы.
Не видя в этом для девицы срама,
Артура умолили не казнить
Виновного и вновь его судить.
Батская ткачиха, «Кентерберийские рассказы», издание 1483 года
Король уступил желанию королевы и передал судьбу преступника в ее милосердные руки. Правда, милосердие это было довольно своеобразное, на мой взгляд: королева сообщила рыцарю, что ему дается год на то, чтобы ответить на вопрос «Что женщина всему предпочитает?» Если не ответит, тогда его все-таки казнят.
Рыцарь отправился в странствие, опрашивая всех встречных женщин, но, разумеется, получал сотни разных ответов:
Те назовут богатство и наряды,
Те почести, те угожденью рады,
Тем лишь в постели можно угодить,
Тем бы вдоветь да замуж выходить.
Тем сердце лесть всего сильней щекочет,
А та сознаться в слабости не хочет,
Но ей хвала сокровищ всех милей.
Ведь льстивым словом нас всего верней
Или услугой самою ничтожной
И покорить и усмирить возможно.
А те свободу почитают главным,
И чтобы с мужем были равноправны.
И чтоб никто не смел их укорять,
Коль на своем затеют настоять.
После лирического отступления автора на тему болтливости женщин рыцарь понял, что вряд ли сможет выбрать из всех ответов самый лучший, а главное – правильный. Но на обратном пути к милосердной королеве он увидел поляну, на которой танцевали много прекрасных дам. Однако когда он подошел, они все исчезли:
А на пеньке преважно восседала
Невзрачная, противная старушка.
Дряхла на вид, ну, словно та гнилушка…
Догадливые читатели в этот момент, конечно, понимают, что рыцарь встретил фей, кто же еще будет танцевать на поляне и исчезать при приближении людей? Но рыцарь умом не блистал, поэтому он просто поговорил со старушкой, рассказал ей свою грустную историю, а та предложила его спасти в обмен на то, что он исполнит какое-то ее желание. Рыцарь дал ей слово, и она подсказала ему нужный ответ:
Что женщине всего дороже власть
Над мужем, что она согласна пасть,
Чтоб над любимым обрести господство.
Эдвард Берн-Джонс, иллюстрация к «Рассказу Батской ткачихи», 1896 г.
Королева и дамы признали, что да, именно этого они больше всего и хотели бы от жизни. Рыцаря помиловали, но тут старушка потребовала свою награду – и пожелала, чтобы он на ней женился.
Ответил рыцарь: «Я поклялся в этом,
И в самом деле связан я обетом.
Но для чего тебе супруга надо?
Иную выбери себе награду».
«Ну, нет, – ему ответила старуха,
И неприятен голос был для слуха. —
Пусть я уродлива, стара, бедна,
Но мной награда определена,
Я от нее никак не откажусь…
Здесь мы подошли к тому, о чем, собственно, идет речь в этой главе. Почти все основные «маркеры» присутствуют – женщина стара, бедна, уродлива и ее голос неприятен. То есть собраны необходимые отталкивающие черты, которые превращают вроде бы положительную до этого героиню (умную, спасительницу) в отрицательную. Это уже не милая благообразная старушка, а отвратительная ведьма, а рыцарь окончательно превращается в жертву и вызывает сочувствие из-за очередной свалившейся на него кары.
Деваться ему некуда, слово дано, поэтому он женится на старухе, мрачно терпит брачный пир, а потом так же мрачно лежит в постели, пока новоиспеченная супруга не начинает прозрачно намекать, что ему пора бы выполнить свой супружеский долг[4], да еще спрашивает, не может ли она ему чем-то помочь. Рыцарь отвечает:
Помочь! Какая мне поможет сила,
Помочь мне может разве что могила.
Ты так уродлива и так стара.
Я рыцарь королевского двора,
А ты безродная, так что ж дивиться,
Что ночь идет, а ты еще девица…
И здесь опять в наличии связка отрицательных черт – рыцарь испытывает отвращение к жене не только потому, что она уродлива и стара, но еще и потому, что она ему не ровня. Чисто теоретически, как человеку XXI века, мне очень хотелось бы посмотреть, что было бы, ответь тут старуха, что она какая-нибудь королева. Но это возможно только с современной точки зрения, а в средневековом произведении старуха не могла быть королевой, потому что это ломало бы канон – королева не может быть старой, уродливой и отвратительной.
Дальше идет совершенно блистательный монолог, в котором старуха объясняет рыцарю, что знатностью не стоит кичиться, среди потомков древних родов достаточно негодяев, а благородство – это божий дар, который дается вне зависимости от происхождения. Потом она говорит, что бедностью ее тоже нельзя попрекать – сам Господь был беден. И наконец разговор заходит о старости и уродстве:
Меня еще за старость ты корил,
Но кто тебе злокозненно внушил,
Что старость грех? Ведь все вы, джентльмены,
Толкуете, что старики почтенны,
И старика зовете вы «отец».