— Ни в новостях, ни на внутренних каналах связи круизной компании ничего не слышно. — Хали заметил тревогу в темных глазах Сэна. — Если что, Линда, Марк и Эрик вызвались добровольцами. Они уже пакуют вещи.
— Если корабль подвергнется биологической или химической атаке, они тоже окажутся в опасности, — напомнил Эдди.
— Такую возможность упускать нельзя. Схвати мы их людей, у нас будет доступ к бесценной информации.
Выбор между риском и результатом всегда был сложнейшим решением во время военных действий, ведь на кону стояли людские жизни.
— Они смогут добраться до берега на надувной лодке. В Ницце их будет ждать самолет. Экстренная эвакуация — и наши люди окажутся в Турции как раз к прибытию «Золотых небес». Вряд ли респонсивисты отважатся нанести удар, пока те будут в порту, так что мы сможем прокрасться на борт и осмотреться.
— Хорошо, — кивнул Эдди и остановил Хали, когда тот собирался уж было уйти. — Но чтоб духу их не было на борту, когда корабль двинется в путь.
— Я им объясню. Кого вы собираетесь послать?
— Линду и Марка. Эрик, конечно, первоклассный штурман, но Марк разбирается в оружии, и ему легче будет обнаружить химическое или биологическое оружие.
— Это правильно.
— Кстати, — снова остановил Касима Эдди, — как обстановка с прослушкой?
За час до заката «Матрешка», роскошная яхта Ивана Керикова, вошла в порт Монте-Карло с Ибн Аль-Азимом и его сопровождением на борту. Аль-Азим был успешным саудовским финансистом, вкладывавшим огромные деньги в радикальные школы мусульман, а также некоторые раскольнические группы с целью объединиться с «Аль-Каидой». ЦРУ особенно интересовалось им и его встречей с русским торговцем оружием — ведь если удастся схватить его, появится возможность добраться до высших эшелонов террористического мира.
На яхте в порту ничего толкового не обсуждалось. Большинство мужчин на борту были заняты предоставленными Керико- вым женщинами. Но как только «Матрешка» вышла из гавани и отправилась бороздить воды Средиземноморья, экипаж «Орегона» смекнул, что настоящие переговоры будут проводиться вдали от любопытных глаз.
Погасив огни, «Орегон» двинулся вслед за «Матрешкой», оставаясь за видимым горизонтом, так что над поверхностью земли виднелась только верхушка самой высокой его мачты. Русские вышли на тридцать километров в открытое море и заглушили двигатели. Совершенно не подозревая, что за ними ведется наблюдение, Кериков и Аль-Азим вели разговор за ужином под открытым небом на задней палубе яхты.
С помощью системы GPS и маневровых двигателей корабля Эрик запрограммировал бортовой компьютер удерживать «Орегон» в устойчивом положении относительно дрейфующей «Матрешки», пока навороченные приборы, установленные на мачте ветхого судна, следили за развитием событий на яхте. С новейшими параболическими антеннами, камерами высокого разрешения, позволяющими читать по губам, и сфокусированным лучом лазера, улавливающим мельчайшую вибрацию разговора, ни одна деталь не скроется от глаз и ушей «Корпорации».
— Я слышал, Аль-Азим и русский обсуждали ракеты «SA-7 Грааль».
— Этой рухлядью им наши самолеты ни за что не сбить, — ответил Эдди. — Черт, хотя гражданские могут оказаться в опасности.
— Кериков с самого начала дал понять, что знать не желает, на какое дело пойдут ракеты, хотя саудовец что-то говорил про атаку на авиалайнеры.
Рожденного в манхэттенском Чайнатауне Эдди приводили в ярость намерения террористов по захвату гражданского авиатранспорта. Сам он не был лично знаком с жертвами теракта 11 сентября, зато знал множество таких людей.
— Это все?
— Аль-Азим уже спрашивал про ядерное оружие. Кериков ответил, что не допустил бы их к нему, даже если мог бы.
— Превосходно. — Довольная улыбка тронула губы Эдди.
— Тогда русский сказал, что хотел бы предоставить ему нечто под названием «Кулак Сталина», но технические трудности пока мешают это осуществить. Но Аль-Азим не отставал, и Кериков приказал ему выбросить эту идею из головы. Тогда- то они и заговорили о «Граале».
— Ты что-то слышал об этом «Кулаке Сталина»?
— He-а. Как и Марк.
— Может, Оверхольт в курсе, что это такое… Спрошу, когда передадим ему необработанные данные. В любом случае это уже его проблемы. Доложи, если тебе удастся связаться с Хуаном или если перезвонит Сэверенс.
— Думаете, с Максом все в порядке?
— Для Сэверенса будет лучше, если это так.
Зелимир Ковач наблюдал за спускающимся с небес вертолетом — ярко-желтой точкой в сером море грозовых туч. Он не выказывал своего гнева. Ковача терзала вина за то, что так и не удалось схватить сбежавшего американца. Рядом с пилотом, кроме Томаса Сэверенса, сидел еще один человек. Ковач не обращал на него внимания, не сводя глаз со своего шефа. Сэверенс был лучше его во всех смыслах, и верность серба ему не знала границ. Ковач презирал себя за то, что подвел своего кумира.
Сэверенс распахнул дверцу вертолета, его плащ и волосы развевались на ветру. Он проскочил пригнувшись под вращающимися лопастями вертолета, и каким-то образом даже это движение выглядело изящным. Ковач не смог ответить на сияющую улыбку Томаса, улыбку, которой он не заслуживал. Он отвел взгляд и внезапно для себя узнал второго пассажира.
Гнев сменился недоумением.
— Рад тебя видеть, Зелимир! — стараясь перекричать шум вертолета, поприветствовал его Том. Заметив изумление на лице своего подопечного, он усмехнулся. — Думаю, меньше всего рядом со мной вы ожидали увидеть именно этого человека?
— Так точно, сэр, — пролепетал Ковач, пожирая глазами доктора Адама Дженнера.
Сэверенс понизил голос:
— Пора тебе узнать правду. Давно пора.
Дженнер приблизился к нему и, дотронувшись одетой в перчатку рукой до повязки, под которой была шишка от рукояти пистолета Ковача, произнес:
— Я не в обиде, мистер Ковач.
Через десять минут они уже находились в самом роскошном помещении подземной базы. Здесь Том с женой переждут грядущий на Землю хаос. Вместе с еще двумя сотнями высших чинов респонсивистского движения.
Когда Сэверенс был здесь в прошлый раз, комнаты представляли собой лишь сплошные бетонные стены. Теперь — не считая того, что окна являлись на деле плоскими телеэкранами, — он ни за что не сказал бы, что находится в пятнадцати метрах под землей.
— Почти как наш новый домишко в Беверли-Хиллз, — отметил он, проводя пальцами по стене. — Хайди здесь понравится.
Он обернулся к официанту, сиявшему от предоставленной ему чести находиться в одной комнате с лидером движения, попросил чашечку кофе и устроился в одном из кресел своего кабинета. Плоский экран за его спиной показывал разбивающиеся о скалы морские волны. Живая трансляция велась с камер, установленных неподалеку от входа в комплекс.
Дженнер расслабился на шикарном диване, а Ковач так и остался стоять, не смея пошевелиться.
— Присядь, Зелимир.
Серб сел на стул, но ничуть не расслабился.
— Знаешь выражение: «Держи друзей близко, а врагов — еще ближе»? — спросил Сэверенс, ожидая, пока ему нальют кофе. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Наши опаснейшие враги — вовсе не те, кто высмеивает наши верования, даже не пытаясь понять их. Люди веровавшие, но потерявшие веру — вот кого следует опасаться. Они посвящены в тайны, которыми мы бы никогда не поделились с другими людьми. Мы с Лайделлом Купером много говорили об этом.
При упоминании основателя респонсивистского движения Ковач кивнул и покосился на Дженнера, как бы говоря, что тот не заслуживает находиться в комнате, где произносится это имя. Доктор в ответ взглянул на него с доброй, едва ли не отеческой улыбкой.
— Мы решили создать эксперта, знающего реснонсивизм вдоль и поперек, человека, к которому семьи обращались бы за помощью ради своих утерянных близких. Или он мог бы сближаться с беднягами-одиночками, чтобы направить их мысли в правильное русло. Затем докладывал бы обо всем нам, и мы предпринимали бы необходимые меры.
На лице Ковача впервые проблеснуло уважение.
— А ведь я и не знал.
— Это еще не самое интересное, — продолжал Сэверенс. — Такую работу мы могли доверить только одному человеку.
— Кому же? — не выдержал Ковач.
— Мне, конечно же, — ответил ему Дженнер. — Правда, спустя двадцать лет из-за всех этих пластических операций и контактных линз вы не узнаёте меня.
Ковач повнимательней пригляделся к доктору, стараясь распознать знакомые черты под маскировкой.
— Но я не…
Он затих.
— Я Лайделл Купер, мистер Ковач.
— Но вы же мертвы! — ляпнул серб.
— Вам ли не знать, что никого нельзя считать мертвым, пока не найдено тело. Я всю жизнь ходил под парусом и знавал погодку похуже, чем шторм, в котором я якобы погиб.
— Ничего не понимаю…
Вмешался Сэверенс:
— Лайделл положил начало респонсивизму, обозначив в своих работах наши основные принципы, суть наших убеждений.
— Но из меня никудышный организатор, — признал Купер. — В этом Том с моей дочкой Хайди меня превзошли. Терпеть не могу публичных выступлений, совещаний и этих скучных повседневных мелочей. Предоставив им возможность растить наше движение, я выбрал несколько другую роль — роль защитника. Выдавая себя за самого знаменитого противника респонсивизма, я безнаказанно наблюдал за всеми, кто мог причинить нам вред.
Ковач наконец обрел дар речи:
— А как же все те люди, которых вы восстановили против нас? Которых депрограммировали?
— Они бы и без того вырвались, — беззаботно пояснил доктор Купер. — Моей задачей было свести «на нет» их критику в нашу сторону. Они нас, так скажем, покинули, но рассказать о нас общественности ничего толком не смогли.
— А случай в Риме?
— Да, это было рискованно, — кивнул Купер. — Откуда нам было знать, что отец Кайла Хэнли может нанять команду спасения? Я тут же позвонил Тому, как только узнал, что они собираются депрограммировать его в Риме, чтобы вы могли подготовиться, а позже передал название отеля и номер комнаты, чтобы вы забрали его обратно. Мы не знали, что известно мальчику и что он рассказал отцу.