клаустрофобией. Знаешь, что это такое?
Эллен кивнула.
— Боязнь замкнутого пространства.
— Именно. Когда Хоффмана заперли в тюрьме, страх сделал его безумным и буйным, сказал доктор. За свое буйство он был наказан помещением в меньшую камеру, где стал столь безумен, что его пора было перевозить в психбольницу. Там его снова поместили в камеру, к тому же надели на него смирительную рубашку и закрепили ремнем, что сделало его еще более безумным и буйным, так что никто больше не мог с ним иметь дело. Доктор сказал, что этот замкнутый круг надо разорвать и тогда состояние Хоффмана изменится. — Ион изобразил голос доктора: — Дать некоторую толику свободы. Не полную, конечно, а маленькими дозами. Например, разрешить прогулки по берегу.
Он сделал паузу и допил самогон из стакана. Эллен с нетерпением ждала. Прикрыв глаза, Ион начал массировать больную ногу.
— Эти прогулки пошли Хоффману на пользу, — продолжил он. — Больной снова ел как обычно и набрал вес. Единственный раз, когда у него была вспышка, случился во время сильного шторма, когда в течение нескольких дней Хоффману запретили обычные получасовые прогулки. Постепенно доктор решил, что можно попробовать снять с него наручники. Хоффман ходил взад-вперед по берегу, жестикулировал и разговаривал с доктором, а охранники шли следом с дубинками наготове. Заключенный был спокоен, поэтому дубинки оказались не нужны. По прошествии получаса доктор иногда говорил: «Мы пройдемся еще немного, у нас интересный разговор», — и тогда мы снова ходили туда-обратно. Теперь доктор Кронборг стал очень интересоваться своим пациентом и был уверен, что добился чего-то важного, предписав ему прогулки по берегу. О том, что первой это предложила Сабина, он уже не вспоминал.
— А какого мнения было Медицинское управление насчет того, что Хоффману разрешили выходить? — спросила Эллен. — Ведь назначение Бронсхольмена состояло в том, чтобы полностью изолировать его.
— Доктор Кронборг не видел никакого смысла в том, чтобы информировать Медицинское управление о прогулках Хоффмана. Он считал, что они не поймут его методы. По его мнению, шведская наука безнадежно отстала в том, что касается психических расстройств.
— Но, Ион, — прервала его Эллен, вставая, — Хоффман гуляет сейчас!
— Я слышал. Сядь… В результате этих благотворных прогулок доктор Кронборг счел, что Хоффман достаточно спокоен и разумен для следующей ступени — книг. Мы думали, что Хоффман едва грамотен, но оказалось, что он прямо-таки глотает книги. У доктора была большая библиотека в его квартирке в доме шефа, и когда ему надоело носить книги Хоффману, он разрешил тому приходить, сидеть и читать у него. Там же, в доме шефа, заключенный начал писать детективы. Доктор поощрял его в этом — и устроил так, что они были изданы. Естественно, под псевдонимом.
— Значит, Хоффман пишет книги? — недоверчиво переспросила Эллен.
— Насколько я знаю, да. Я ни одной из них не читал, но доктор Кронборг говорит, что они очень популярны. А Хоффману, похоже, нравится писать. С тех пор как начал писать, он все больше и больше времени проводит в доме шефа, и все меньше — в своей камере. Наконец он поселился в квартире доктора на втором этаже. Начальник карантина ничего не имел против. Ну да, ты же видела капитана Раппа — ему бы получить свой виски, и наплевать на все остальное. Доктор переехал в город и занимается своей частной практикой. Теперь он приезжает сюда всего раз в неделю.
— Значит, Хоффман живет теперь в доме шефа? — спросила Эллен. Она с содроганием подумала о том, что стучалась в дверь того дома и кричала в светящееся окно на втором этаже.
— Ну да. Мне следовало бы сказать тебе об этом раньше.
— Да уж, следовало, — сердито согласилась Эллен.
Ион с извиняющимся видом пожал плечами.
— Ты же здесь новенькая. Мы толком не знали, что тебе можно рассказывать.
— А Медицинское управление никогда не делает проверки?
— Делает, конечно. Тогда мы разыгрываем спектакль с Хоффманом, запертым в камеру, из которой побег невозможен. Дурацкий, но, по мнению доктора, необходимый спектакль во всеобщих интересах.
Озадаченная Эллен покачала головой.
— Значит, Хоффман свободно передвигается по острову? И как давно?
— Уже семь лет.
— Поразительно!
— Да, — вздохнув, согласился Ион, — но именно так обстоят дела. — Чуть постанывая, он с помощью рук поднялся на кровати повыше к подушкам. На секунду закрыл глаза, борясь с приступом боли, и добавил: — Мы редко его видим, потому что он в основном сидит в доме.
— А что он делал в дозорной башне?
— Думаю, любовался видами. В ясную погоду Хоффман ходит туда на закате. По ночам сидит на втором этаже шефского дома и читает или пишет свои детективные истории. Или же занимается делами в приемной доктора в чумной больнице.
— Делами? Относящимися к продаже его книг?
— Нет, такое его не интересует. Этим занимается доктор.
— Тогда какими делами?
Ион кивнул на бутылку, стоящую на столике.
— Продажей самогона? — удивленно спросила Эллен.
— Именно. Некоторые охранники помоложе баловались этим, но в основном ради азарта; не думаю, что они много на этом заработали. Капитан Рапп знал об этом, но ничего не имел против получать время от времени бутылек-другой. Конечно, Хоффману стало известно о небольшом приработке охранников. Он решил, что эту идею следует развить. Что нам надо развернуть деятельность, которая пошла бы на пользу всему острову.
— Нам?
Ион криво усмехнулся.
— Да, Хоффман сказал нам, потому что уже рассматривал себя не как заключенного, а как одного из обитателей Бронсхольмена. Я точно не знаю, как это организовано, но время от времени сюда заходит судно. Всегда по ночам. Заранее мы ничего не знаем. Однако доктор знает, потому что всегда находится на материке, когда это происходит. Так что теперь все мы — контрабандисты.
Эллен обвела взглядом стены из неструганых досок и жалкую мебель в комнате Иона.
— А это доходное дело? Вы, похоже, не особо разбогатели…
Ион потер свой небритый подбородок.
— Деньги кладут в фонд, которым управляет доктор. Он обеспечит наше существование, когда станцию упразднят. А еще мы получаем отличные подарки. — Он горько усмехнулся. — Хоффман тут за Деда Мороза. Поразительным образом он знает, что хочется каждому из нас. На позапрошлое Рождество мама получила аметистовую брошь. Когда она была молодой, то видела такую брошь на одной иностранке, жившей на карантинной станции несколько недель, и так и не смогла забыть ее. Это было самой красивой вещью, что ей довелось видеть. И она получила в точности такую же от Хоффмана. Понятия не имею, как он добывает такие вещи. Может быть, с помощью доктора. Или Артура… Сам я получил бинокль. Мне стыдно, что я его принял. Сколько раз я думал выбросить его в море — но все же сохранил. Это потрясающий бинокль… — Ион закусил губу и замолчал. Затем добавил, стыдливо пожав плечами: — Еще у меня есть журнал орнитологов. Он неожиданно начал приходить по почте, адресованный мне. Я уверен, что за этим стоит Хоффман.
— Но если у него столько свободы, почему он не сбежит? — удивилась Эллен.
Ее вопрос, похоже, удивил Иона.
— Зачем, если ему здесь хорошо? На материке его разыскивали бы, охотились за ним. Рано или поздно он снова оказался бы в тесной камере. Здесь же он отлично живет в доме шефа — король в своем собственном королевстве… Мама каждый вечер готовит ему ужин. После периода болезни доктор отдал приказ, чтобы ему готовили деликатесы. Роскошные, обильные трапезы по вечерам вошли у Хоффмана в привычку.
После паузы он продолжал, понизив голос:
— Другая его привычка — чтобы молодая прислуга приносила ему еду наверх на подносе. И, если Хоффману того захочется, оставалась на ночь. Будет возражать — тем хуже для нее. И ее семьи. Одну строптивую девушку нашли за дровяным сараем задушенной так, что горло было почти перерезано. В свидетельстве о смерти доктор Кронборг написал, что она умерла от чахотки.
Эллен пораженно смотрела на него. История, рассказанная Ионом, была такой страшной, что она не знала, верить ли ей.
— Следующая девушка была сговорчивее, — продолжал он, отведя взгляд. — Но когда она забеременела, ее, естественно, заменили.
— А что случилось с ребенком? — прошептала Эллен.
— С детьми, — поправил Ион. — Они — наши соседи. — Он мотнул головой в сторону окна.
— Двойняшки Катрин? Разве их отец не Рубен?
— Нет. Перед самыми родами Хоффман выдал ее замуж за Рубена, чтобы у нее была семья. И им разрешили въехать в домик, где жили Мэрта с матерью, потому что он был достаточно большим для семьи с детьми. Мать Мэрты должна была перебраться в домик вдов, а Мэрта — к нам. Хоффману нравились такие перестановки.
— Неудивительно, что Катрин и Рубен все время ругаются…
Снаружи за домиком послышались шаги, и Эллен узнала голоса карантинных охранников. Ион не обратил на них внимания. Он лежал головой на подушке и смотрел прямо перед собой.
— Потом настала очередь Мэрты носить поднос Хоффману. Ночью я пошел к дому шефа, увидел, что в спальне наверху горит свет, и представил себе, что там происходит. Я слышал, как она кричала: «Нет, нет…» Схватив дубинку в больнице для обследований, я побежал к Хоффману, решив убить его. Но они лежали в кровати так близко друг к другу, что я не отважился ударить — боялся попасть в Мэрту. Пока я стоял, колеблясь, Хоффман повернул голову и увидел меня. Вскочив, он выхватил у меня из рук дубинку, отшвырнул ее, затем поднял меня высоко вверх, сбросил с лестницы и вернулся в спальню. Будто вытряхнул корзину с мусором.
— Боже мой! — выдохнула Эллен.
— Я лежал у подножия лестницы и орал от боли всю ночь. Подняться я не мог. Дверь в спальню оставалась закрытой, и я слышал звуки насилия. Я звал Раппа, но шеф наполовину глух и, как правило, пьян. Только под утро он проснулся и споткнулся об мое тело. Карантинные охранники отнесли меня к лодочному ангару, и я попросил их отвезти меня в больницу в городе, не привлекая к этому доктора Кронборга. У меня были переломы ноги в нескольких местах, и мне пришлось пролежать, как бр