— Господин Хоффман! Ужин!
С минуту внутри стояла абсолютная тишина. Затем послышался скрип мебели, за ним — приближающиеся шаги. Дверь приоткрылась; на пороге стоял он. Широкоплечий, двухметрового роста, в полосе света из окна, Хоффман выглядел как статуя, вырезанная из гранитного блока. Он уставился на нее, раздраженно и недоверчиво. Эллен показалось, что она разбудила медведя в берлоге.
— Ужин, — повторила девушка, пытаясь изобразить улыбку.
Он обернулся, посмотрел на настенные часы, буркнул что-то и кивком указал на комнату. Эллен истолковала это как приглашение зайти.
Комната была просторной и красиво обставленной. И в ней было тепло — ее, очевидно, протапливали как следует. Свет из окна отражался в медных дверцах кафельной печки и полированном, красного дерева, письменном столе. Эллен, огляделась, ища, куда поставить поднос.
— Здесь будет хорошо? — спросила она, ставя его на столик, окруженный четырьмя стульями.
— Да. А это оставь, — сказал Хоффман, когда Эллен собиралась поднять серебряную крышку. — Я пока не буду есть, обычно я ем позже. Но ты можешь налить мне коньяку.
Он показал на шкаф, полный разных бутылок, карафов и рюмок.
Эллен взяла коньячный бокал и караф с янтарной жидкостью, бросив вопросительный взгляд на Хоффмана. Тот не подал никакого знака, что она сделала правильный выбор. Вытащив хрустальную пробку, девушка понюхала содержимое. Да, это был коньяк. Она снова бросила взгляд на Хоффмана, стоявшего чуть склонив голову, разглядывая ее.
Пока наливала, Эллен держала руку твердо, но когда ставила пробку обратно, рука задрожала, и пробка зазвенела о края горлышка, как колокольчик.
Девушка улыбнулась своей нервозности. Подумала, что ему самому было бы проще налить себе коньяк, но его забавляло зрелище того, как это делает она.
— Налей себе, если хочешь, — вежливо предложил он.
— Нет, спасибо.
— Может быть, рюмку портвейна?
Эллен решительно покачала головой и протянула ему бокал с коньяком. Хоффман не проявил намерения взять его, и она поставила бокал на стол рядом с подносом, сказав:
— Прошу вас. Надеюсь, еда вкусная. Доброго вечера, господин Хоффман.
И пошла к двери.
— К чему такая спешка? Я даже не знаю, как тебя зовут.
Эллен повернулась.
— Меня зовут Эллен Гренблад.
Хоффман рассмеялся, как будто она сказала что-то забавное.
— Эллен Гренблад. — Он повторил ее имя медленно и отчетливо, иронично подчеркнув фамилию. Эллен поняла, что ее не стоило произносить. Прислуга представляется только по имени.
— Вы не присядете на минутку, фрекен Гренблад? — продолжил Хоффман, показывая на два кресла у окна.
Она покачала головой.
— Я думаю, что нужна на кухне фру Ланге.
— Нет, нет, ты ошибаешься, — решительно возразил Хоффман. — Это я нуждаюсь в тебе. Поэтому ты здесь.
Он подошел к столику, взял бокал с коньяком и устроился в одном из кресел. Его огромное тело отразилось в оконном стекле.
— Садись, дай ногам отдых.
Эллен села на краешек второго кресла.
— Ты уверена, что не хочешь рюмку портвейна? Или чего-нибудь другого?
— Спасибо, ничего.
Чтобы избежать его взгляд, она посмотрела в окно, где под темнеющим небом тускло поблескивало море.
Хоффман покачал бокал в ладони.
— Потрясающий вид, не правда ли?
— Очень красивый, — сказала Эллен. — Из этой квартиры лучший вид на острове.
— Считаешь, я его не заслуживаю?
Что за странный вопрос, подумала Эллен.
— Понятия не имею, господин Хоффман. Я вас не знаю. Но если вы цените этот вид, то, думаю, вы его заслуживаете.
— Я ценю красоту, — сказал он, глядя на Эллен, а не в окно.
— Разве не все ее ценят? — спросила она.
Хоффман рассмеялся.
— Тут ты, наверное, права… А что я еще ценю? Интересно послушать.
— Вкусную еду, — ответила Эллен, кивая на серебряную крышку на столе. — Хороший коньяк. Тонкие вина.
Хоффман поощрительно подмигнул.
— Это верно. А еще?
Он пристально смотрел на нее, словно ее ответ был ему очень важен. Эллен чувствовала себя так, словно ее взвешивают на неких весах, где все в ней измеряется по неизвестной шкале: лицо, тело, услужливость, сексуальный опыт, физическая сила, интеллект…
— Что еще?
Девушка огляделась. Вся комната была уставлена книгами. От них возникало ощущение уюта и, как ни странно, надежности.
— Книги, — добавила она.
— Опять правильно, — радостно воскликнул Хоффман. — Хотя не все из них мои. Эта квартира была раньше докторской, поэтому тут много медицинской литературы, в которую я не заглядывал.
— А какие книги ваши?
— Все вдоль этой стенки. — Он сделал широкий жест рукой.
Взгляд Эллен пробежал по полкам, и она почувствовала острую тоску, ибо уже целую вечность не читала книги.
— А можно посмотреть, что у вас есть? — Чуть приподнялась, но вновь села. — Нет, извините; мне это, конечно, не полагается делать.
— Разумеется, смотри.
Эллен подошла к полке и склонила голову набок, чтобы прочитать корешки. В комнате начинало темнеть, и ей было трудно разглядеть, что там стояло, но на нескольких книгах удалось прочитать имя Артура Конан Дойла.
— Ага, Шерлок Холмс…
Вспыхнула спичка, и комната осветилась. Хоффман зажег керосиновую лампу на письменном столе рядом.
— Так лучше?
— Спасибо, — ответила Эллен и медленно провела пальцем по корешкам. — Эдгар Аллан По! И еще ваш однофамилец…[12] Вы явно любите ужасы и драмы. — Она обернулась к нему и прибавила: — Кроме вкусной еды и красивых видов.
Хоффман поднял ладони вверх.
— Как уже было сказано, я ценю красоту. Во всех формах. Как светлую, так и темную. Но там, как видите, есть и еще кое-что.
— Достоевский, — возбужденно произнесла Эллен. — Оскар Уайльд.
Вид имен этих хорошо известных писателей и названия книг привели ее в хорошее настроение. На секунду она забыла, где находится.
— Ты их знаешь? — спросил Хоффман из-за спины. Он стоял так близко, что она различала запах коньяка, шедший от него.
— Да, конечно.
— Ты, видать, необычная прислуга…
Эллен покраснела. Она себя выдала.
— Но почему же прислуга не может ценить литературу? — продолжил Хоффман. — Фру Ланге рассказала, что у тебя темное прошлое. Что твоя работа здесь — своего рода бегство.
Эллен натянуто рассмеялась.
— А-а, не так уж все драматично… Я просто-напросто устала от городской жизни, хотела попробовать что-то новое. Мне необходимо…
Она начала как по писаному, но оборвала себя, не желая вязнуть во лжи. Кроме того, Эллен чувствовала, что он легко распознает ее ложь.
— Немного приключений? — подсказал Хоффман. — Ты в них нуждалась?
— Я бы назвала это переменами.
Он на секунду остановился.
— А знаешь ли ты, читавшая так много, писателя по имени Лео Брандер?
— Нет, не думаю, — солгала Эллен.
— Лео Брандер — мой псевдоним. Я пишу детективы.
Эллен колебалась. Следовало ли ей проявить впечатленность этим известием? Она чувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, но не знала, что делать, чтобы быть увереннее.
— А-а, вот как, — произнесла девушка, пытаясь выглядеть искренне удивленной. — И вы успешный автор?
— Полагаю, весьма. Мои книги популярны у некоторых читателей. Другие считают их слишком кровавыми и вульгарными. Это связано с тем, что я, в отличие от большинства детективщиков, знаю, о чем пишу. Убийство — действительно весьма кровавое и вульгарное дело.
Хоффман произнес это нейтральным, почти скучающим тоном, поглаживая бороду. Сердце Эллен подпрыгнуло. Чтобы скрыть выражение своего лица, она быстро повернулась к письменному столу и спросила:
— Вот тут вы сидите и пишете свои книги?
— Да.
— А пишущей машинки у вас нет?
— Нет. Я пишу от руки.
Книги и писательство были для Эллен знакомой областью, и она решила придерживаться ее границ.
— Но это же какой-то восемнадцатый век! Разве доктор Кронборг не может снабдить вас машинкой? С ней же все быстрее, понимаете?
— Не для меня. Я понятия не имею, как работает эта штука.
— О, это просто. Учеба, конечно, требует некоторого времени. Но когда в пальцы приходит умение, на клавиши уже можно не смотреть.
— Звучит так, будто владеешь ты этим искусством…
— Я прошла курс по новому методу.
— И ты быстрая?
Эллен скромно пожала плечами.
— Печатаешь так же быстро, как слышишь?
— Вы имеете в виду, могу ли я печатать под диктовку? Конечно. Именно этому меня и учили.
— А что ты предпочитаешь — печатать с рукописи или под диктовку?
— Если почерк трудночитаемый, тогда печатать нелегко. Начинает болеть шея, когда ты все время поворачиваешь голову к рукописи и обратно.
Хоффман, посмотрев на ее шею, произнес:
— Меня еще в школе хвалили за хороший почерк. Но я, конечно, не хочу, чтобы у тебя болела шея. Поэтому попрошу доставить мне сюда пишущую машинку и буду тебе диктовать.
— О-о, — пробормотала Эллен.
— Справишься?
— Да, конечно, надеюсь. А это детектив?
— Нет. Отнюдь, — коротко ответил Хоффман. — А теперь я поужинаю, пока еда не остыла.
Он схватился за серебряную крышку, но задержал пальцы на ручке и с серьезным видом посмотрел на девушку.
— Эллен, ты знаешь, кто я?
Она недоуменно посмотрела на него.
— Вы — господин Хоффман, шеф карантинной станции.
Он задумался на секунду — и кивнул, будто ее ответ полностью удовлетворил его.
— Разумеется. Точно. До завтра.
«Сомневаюсь», — подумала Эллен. Ведь Нильс, должно быть, уже получил ее письмо. И завтра на острове будет облава.
24
Но на следующий день залив был пуст, полицейские не появились. Над поверхностью воды лишь стлалась тонкая дымка тумана. Неужели им помешал туман? Может, у материка он очень плотный?.. У Артура, во всяком случае, с этим не было никаких проблем — Эллен видела его отплывавшим на большой скорости утром и вернувшимся после обеда.