— Вы нашли его в Севеоне? Какой ужас!
Нильс согласно кивнул.
— Я и платка носового не намочил бы в Севеоне, — заверил закройщик с гримасой отвращения. — Вода там страшно грязная. Фабрики сливают туда все, что угодно… Просто помойка.
— Его нашли выше по течению, подальше от фабрик.
— Ну там, возможно, и почище. Но все же… — Закройщик посмотрел на пиджак и покачал головой. — Какая жалость! Шевиот такого качества не достать, если у вас нет специальных связей. Я свой заказываю в Лондоне. — Понизив голос, он доверительно добавил: — Через старые контакты моего отца на Сэвил-роу[1].
— Хотите сказать, что именно вы пошили пиджак? — спросил Нильс.
Закройщик посмотрел на него удивленно и обиженно.
— А кто же еще? Отца моего уже нет в живых. Уж не думаете ли вы, что кто-то другой в городе способен на такую работу? Ясно, что я.
— А вы не помните, кто был заказчиком?
— Если мне память не изменяет, это был директор Викторссон.
Стараясь как можно меньше прикасаться к вещам, закройщик осмотрел остальную одежду. Подцепил шелковый сиреневый шарф двумя пальцами, как пинцетом, и внимательно осмотрел, а затем, грустно вздохнув, дал ему упасть в кучу одежды.
— Да, это был он.
— Викторссон? — заинтересованно переспросил Нильс. — А как его имя?
— Мы не обращаемся к клиентам по имени, используем лишь титул и фамилию.
— Но, может быть, у вас есть его адрес или номер телефона?
— В этом не было нужды — директор Викторссон сам приходил сюда и забирал одежду.
— А что-нибудь еще вы о нем знаете? Например, директором какого предприятия он был? В какой отрасли? — продолжал Нильс.
Закройщик на секунду задумался и покачал головой.
— Нет, не знаю. Насколько мне известно, он был бизнесмен, селф-мейд-мэн. Похоже, богатый… Значит, он умер? В реке Севеон? Как печально… Он так следил за тем, чтобы выглядеть прилично! Всегда хотел самое лучшее. По моей рекомендации отдавал стирать рубашки в фирму «Нимбус» — единственную прачечную, которой можно доверять, когда речь идет о рубашках такого качества. Хотя, — добавил закройщик со скорбью во взгляде, — такое уже никак не отчистишь.
— Большое спасибо за помощь, — поблагодарил Нильс, снова укладывая одежду в сверток.
— О, не столь уж многим я смог помочь, — с сожалением ответил закройщик. — Но вот это пальто, что на вас, — глаза его вдруг зажглись, — вот тут я точно мог бы вам помочь. Мы получили отличные габардиновые плащи именно такого типа. Я мог бы показать вам несколько…
— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил Нильс, — но, боюсь, они не для моего кошелька.
— Понимаю, понимаю, — согласился закройщик. — Но вот с этой шляпой на вас, — он сделал изящный жест в сторону его головного убора, — ваше пальто не кажется таким уж поношенным. Коричневый цвет вам идет.
Косматый белый пес со сложенной рубашкой в пасти украшал вывеску прачечной «Нимбус» с надписью «Сотни, нет — тысячи — клиентов довольны нашей стиркой и глажкой. Выбирая «Нимбус», вы получаете потрясающий результат!» Фирма явно нанимала рекламное бюро. И результат был действительно потрясающий.
Едва Нильс успел сформулировать свой вопрос, как расторопная приемщица начала листать книгу записей клиентов, одновременно отдавая указания в сторону внутренних помещений, скрытых паром, и принимая заказ клиента по телефону. Прижимая трубку телефона к уху, она что-то быстро записала на клочке бумаги и протянула Нильсу.
Вскоре тот уже катил на велосипеде по адресу, куда доставлялись рубашки директора Викторссона. Для статуса директора адрес был явно непримечательный.
На стук в дверь квартиры никто не ответил.
— Вам нужно это оставить? — спросила женщина в кофте и тапках позади него на площадке, показывая на сверток у Нильса в руках — оставить его на велосипеде полицейский не решился. — Директор Викторссон уехал по делам, — пояснила она, не дожидаясь ответа Нильса на свой вопрос. — Я могу сохранить пакет для него, это у меня он снимает квартиру.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Нильс, — но было бы лучше, если б вы отперли дверь. Я из полиции. У нас есть основания считать, что с директором Викторссоном случилось несчастье, и мне необходимо войти в его квартиру.
Ошеломленно взглянув на его полицейский значок и кивнув, квартирная хозяйка быстро сходила за ключом и впустила полицейского.
Вкус Викторссона «ко всему наилучшему», очевидно, не включал меблировку квартиры. Она была обставлена по минимуму. С хозяйкой в качестве любопытного наблюдателя Нильс провел быстрый осмотр.
В гардеробе висели несколько отлично сшитых костюмов и рубашек. Однако трусы в ящике комода оказались заношенными и с дырками по швам. В кухонном шкафчике нашлись пакет овсянки, банка селедки и несколько сухарей.
— Он ест чаще всего в ресторанах, — пояснила хозяйка, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки и безотрывно следуя взглядом за Нильсом.
— Вы сказали, деловая поездка, — произнес тот, закрывая дверцу кухонного шкафчика. — Не знаете, куда он собирался?
— Понятия не имею. Он ездит в разные города. Очень занятой человек.
— У него есть свой автомобиль?
— Разумеется, и шикарный. Обычно его паркуют во дворе. Но сейчас его там нет. Вот почему я и решила, что он в деловой поездке… А он не в автомобильную катастрофу попал?
— Нет, в катастрофу другого сорта.
— Ох, сколько всего страшного происходит… — Она вздохнула. — Это все из-за механизмов: автомобильные катастрофы, крушения поездов, несчастья с электричеством… Раньше было спокойнее.
Нильс не ответил. Он рылся в кухонных ящиках. Домашней утвари было мало. Оставив кухню, полицейский вернулся в спальню; хозяйка следовала за ним по пятам.
В выдвижном ящике прикроватной тумбочки Гуннарссон нашел пропуск на Юбилейную выставку 1923 года, приуроченную к трехсотлетию города[2]. Как и многие другие, Викторссон сохранил его на память. Нильс вспомнил, каким важным для него самого было юбилейное лето. Неудивительно, что входной билет был сделан в виде паспорта. Выставка существовала как отдельная страна, и оказаться там было словно оказаться за границей. Теперь все в прошлом…
Паспорт был на имя Эдварда Викторссона. На фото — молодой мужчина с целеустремленным взглядом, квадратным подбородком и непокорными кудрями, выбивавшимися из-под полей шляпы. Нильс был абсолютно уверен в том, что это тот же человек, которого он видел в поселении подбирал и в морге.
— Стильный мужчина, не правда ли? — вмешалась хозяйка из-за его плеча.
Нильс положил паспорт в карман.
— Ну не буду вас больше беспокоить. Спасибо, что впустили меня в квартиру, — произнес он, направляясь к входной двери.
— Нашли то, что искали?
— Да, достаточно для первого раза. Возможно, я появлюсь еще.
— А директор? Он не вернется?
— Нет, не думаю.
Нильс взял пакет, оставленный у двери на стуле. Хозяйка смотрела на него так, словно хотела отдать правую руку для того, чтобы узнать, что там завернуто в бумаге.
С выставочным паспортом в кармане и свертком с одеждой на багажнике Нильс покатил обратно в полицейский участок и отрапортовал комиссару Нурдфельду. Тот сразу позвонил в центральную регистратуру на улице Шепсмангатан, где все жители города были занесены на карточки по оригинальной системе. Произошел разговор с долгими паузами, пока на другом конце провода шли поиски на полках; люди спускались и поднимались по лесенкам, рылись в ящиках с карточками. Наконец комиссар получил те сведения, которые искал, и положил трубку.
— Эдвард Викторссон родился в тысяча восемьсот девяносто седьмом году на Бронсхольмене.
— На Чумном острове? — удивился Нильс. — Там, где устроена карантинная станция?
— Карантинной станции больше нет. Теперь там нечем зарабатывать на жизнь. Викторссон перебрался в город еще в тысяча девятьсот тринадцатом году, когда ему было шестнадцать лет. Работал мойщиком посуды, рабочим на складе, шофером. Он сообщил об очень маленьком доходе за прошлый год, и ему толком не пришлось платить налоги. Владеет автомобилем марки «Хиллман» модели двадцать третьего года… Интересно, не правда ли? Простой парень из шхер, питающийся селедкой и сухарями, берущийся за низкооплачиваемую работу, — и директор, владеющий шикарной машиной, гоночным катером и заказывающий свои костюмы в самом роскошном ателье города… Будто это два разных человека.
— Или человек, ныряющий из одной жизни в другую, — и убитый посреди такого нырка, — заметил Нильс.
5
Дежурство Гуннарссона закончилось, но он задержался на последнем этаже, где в углу устроили небольшую библиотеку для следователей. Все чаще случалось, что старший констебль в конце рабочего дня садился здесь на неудобный деревянный стул и углублялся в чтение книги о каком-нибудь нашумевшем преступлении. Таким способом он на пару часов откладывал возвращение домой.
Раньше приходить домой было приятно. Нильс испытывал гордость и удовольствие, когда, оставив велосипед у старого деревянного дома в районе Мастхюггет, поднимался к себе на верхний этаж и запирал за собой дверь в квартирку, состоящую из одной комнаты и кухни. Но в последний год у него сдавливало грудь, когда он возвращался в тишину и одиночество. Ему тридцать один. Пора было обзаводиться женой, ждущей его к ужину с приветственным поцелуем. И некоторые из детей, играющих во дворе за окном, могли быть его…
Но если б у него была та жена, которую ему хотелось, кто знает, стала бы она ждать его к ужину или нет? И, конечно, они не жили бы тогда здесь, в рабочем квартале. Как бы выглядела его жизнь, если б Эллен вышла за него замуж? Да и возможно ли это?
Они встретились весной 1923 года, юбилейным летом, когда Гётеборг преобразился и вокруг происходило столько необычного. Осенью продолжали встречаться в кафе и у него дома. Эллен писала для газеты «Корона и лев», которую издавали специально для Юбилейной выставки; по ее окончании газета была закрыта. Эллен попыталась найти работу в другом издании. Результатом ее хождения по редакциям с подборкой вырезок своих публикаций стало лишь одно задание: репортаж о демонтаже Юбилейной выставки. Вместе с фотографом она побывала на пустынной выставочной территории и написала меланхолическое размышление на целую страницу о бренности всего сущего. Нильс ее сохранил.