Но необходимый эффект был достигнут. Люди замолчали.
Наконец обход закончился.
Стежнев сообразил, что он имел промежуточный характер, медики хотели просто убедиться в наличии заболевших и узнать их приблизительное количество. Сам эпидемиологический лагерь и сортировка будут дальше. И еще неизвестно когда.
Но самой неприятной неожиданностью для него стало другое. Стоило врачам в защитных костюмах покинуть вагон, как в тамбур поднялись трое вооруженных людей в ОЗК и изолирующих противогазах. Не оставалось сомнений, что это военные. Причем подготовили их специально для несения службы в вагоне поезда, поскольку вместо автоматов Калашникова, способных прошить навылет весь вагон, их вооружили скорострельными «Кипарисами», пробивная способность которых гораздо ниже, чем у «АК». Стежневу это говорило еще и о том, что у этих военных имеется приказ пустить оружие в ход, если что. Иначе бы им как раз дали «калаши» с холостыми патронами, а то и вообще пустые. Но что подразумевать под «если что», Стежнев пока представлял себе слабо.
Лишь через пару минут, когда поезд тронулся, а ребята в ОЗК остались в тамбуре, Стежнев заподозрил неладное. Он добрался по проходу до противоположного тамбура и там тоже обнаружил трех бойцов в ОЗК с «Кипарисами». И зачем они с двух сторон вагона? Во всех вагонах они или только в этом? Это имело важное значение, нужно было срочно получить недостающие данные. Стежнев спешно вернулся в купе и велел Ане выяснить по рации у начальника, как ей действовать в изменившейся ситуации, упомянув вооруженных военных.
— У вас в вагоне выявили людей с повышенной температурой, — ответил мужчина. — И, судя по данным РПН, больной тоже ехал в вашем вагоне. Поэтому его блокировали. В остальных вагонах чисто.
«Значит, остальные тамбуры не охраняются, — подумал Стежнев. — Уже хорошо».
Хотя, на самом деле, хорошего было мало. Можно было попробовать козырнуть удостоверением и потребовать пропустить офицера ФСБ, но в данном случае это могло не сработать. Карантин есть карантин. И тут уже возникнут вопросы, мол, что Стежнев вообще делает в поезде без билета, кто его сюда прислал и так далее. А там и до беды недалеко. Прикрывать-то уже некому!
Состояние было непривычным. Из-за этого Стежнев никак не мог сосредоточиться, чтобы принять решение. Он привык к роли «офицера ФСБ» настолько, что без возможности оперировать ей полноценно ощущал себя сильно не в своей тарелке. Но сидеть в вагоне и ждать с моря погоды тоже было нельзя.
Вскоре стало ясно, что вооруженные военные в ОЗК раздражают не только его. Пассажиры в вагоне начали роптать. Сначала запричитала одна из женщин. Экстремалы попросили ее успокоиться, и она замолчала, но ее трясло, то ли от нервов, то ли от болезни. Затем один из украинцев достал телефон и попытался кому-то дозвониться. Не вышло. Стежнев взглянул на индикатор своего смартфона и убедился, что сети нет. Скорее всего, ее выключили намеренно в зоне прохождения поезда, чтобы никто не мог сообщить о происходящем родственникам и знакомым. Или на вагоны установили специальные глушилки сотовой связи, что сути не меняет. Как только народ сообразит, в чем дело, то и до бунта недалеко.
И тут Стежнева осенило, что именно бунт ему и нужен! Именно бунт, массовые беспорядки заставят военных покинуть пост и вмешаться в ситуацию. Как только это произойдет, они станут уязвимы и можно будет взять контроль над ситуацией в свои руки.
Вот только одному с этим не справиться. Нужно завербовать помощников, причем так, чтобы сами завербованные были уверены, что бунт в их интересах.
Стежнев задержал взгляд на «свидомых» украинцах. Представители нации, устроившей переворот в собственной стране, превратив ее из благополучной в находящуюся на грани нищеты, могли оказаться полезны в силу их менталитета. Конечно, не все жители Украины таковы, но именно те, кто кичится умением говорить на суржике, могли оказаться для Стежнева особенно полезны. В любом случае следовало прощупать почву в этом направлении. К сожалению, без катализатора, способного запустить нужные Стежневу процессы и отключить инстинкт самосохранения, было не обойтись.
— Водка есть? — вернувшись в купе, спросил Стежнев у Ани.
— Ну, есть… — неохотно призналась та.
— Доставай! — рыкнул на нее Стежнев.
— Тьфу на вас…
Но делать нечего. Проводница с ногами забралась на полку, порылась в коробках наверху и передала Стежневу небольшой картонный ящик. В нем оказались три бутылки водки, заваленные огромным количеством пакетиков с молотым красным перцем и другими специями.
— А это тебе за каким хреном? — Стежнев вынул один из пакетиков.
— Подруге везу. — Аня пожала плечами. — На консервации. У них там в сезон по нормальной цене не купить.
«Ну, ты и дура, — подумал Стежнев с нарастающей неприязнью. — Как можно вообще думать о том, чтобы и без того копеечный перец покупать подешевле? Жуть. Обывательский ад. Днище».
Спрятав одну из поллитровок под полу пиджака, Стежнев покинул купе и, проталкиваясь через толпу возбужденных пассажиров, направился к украинцам. Притормозив у входа в отсек, он привлек их внимание едва заметным кивком и сдвинул полу пиджака, показав пробку и этикетку на бутылке. Те тут же уцепились за нее взглядом, а Стежнев попятился, как Крысолов[22], увлекая украинцев за собой.
— Э, погодь! — произнес украинец ему вслед. — В тамбур-то не выпустят. Там эти.
— Есть места и получше тамбура, — ответил Стежнев, первым заходя в купе проводницы. — Испарилась быстренько! Полы там помой или еще что полезное сделай.
Аня не стала испытывать судьбу и перебралась в коридор. Стежнев запустил двух украинцев, закрыл за ними дверь и поставил бутылку на стол.
Один из украинцев, без обсуждения, взболтал бутылку, видимо, надеясь проверить так качество напитка, после чего отвернул пробку и понюхал.
— Годится, — констатировал он. — Ацетон нот детектед.
Стежнев поставил на стол три чайных стакана в подстаканниках и плеснул пальца на три водки в каждый.
— Повод? — спросил один.
— Веский, — ответил Стежнев. — Меня Кириллом звать.
— Меня Степаном, — спохватился один из украинцев.
— Меня Микола.
— Ну, за знакомство! — Стежнев залпом выпил налитое.
Степан и Микола тоже бахнули, занюхав первую кулаками.
— У хохлов и сала нет? — не преминул съязвить Стежнев.
— За хохла и ответить можно… — севшим голосом заметил Микола.
Кирилл не ответил, потер ладони и снял пиджак, закинув на верхнюю полку. Пистолет в подмышечной кобуре ответил за него по поводу его права называть кого угодно как угодно.
— Сала нет, спрашиваю? — переспросил он, снова садясь к окошку.
— Сала нет, — с вызовом ответил Степан. — Плавится оно на жаре. А вот ковбаса есть. З бараниной.
— Вперед! За колбасой! — посоветовал Стежнев, снова разливая водку по стаканам.
Степан в дебаты вступать не стал, быстренько вымелся из купе.
— Чего хочешь? — напрямую спросил Микола.
— А сам не понимаешь? Куда, думаешь, нас везут?
— Сказали же, в карантинный лагерь. Нет?
— И ты веришь?
— Москалям верить вообще нельзя, — философски заметил Микола.
— Верить никому нельзя, — поправил его Стежнев. — Мне можно[23].
— Ага, — хмыкнул Микола, не сводя взгляд со стакана с водкой.
Вернулся Степан с колбасой и здоровенным складным ножом, которым можно без труда с одного удара заколоть поросенка.
— Свинорез свой убери, — посоветовал Стежнев.
Степан подчинился. Кирилл достал «Лазерман», вынул лезвие и аккуратно порезал им колбасу на кусочки.
— Погнали! — сказал он и залпом махнул содержимое стакана.
— Он думает, нас не в лагерь везут, — сообщил Микола Степану.
— Думает или знает?
— Знает, — ответил Стежнев, сначала занюхав водку кусочком колбасы, потом закинув его в рот. — До стрелки идем. Там вагон отцепят, заново состав соберут и погонят в теплые края. А наш вагон обольют безином и спалят на хрен.
— Ты нормальный? — Микола повертел пальцем у виска. — В России такое может быть?
— Не, це гонево!
— Вас не поймешь! — Стежнев рассмеялся. — То Россия на все способна и эшелонами гонит на Украину танковые бригады, чтобы всех раскатать гусеницами. То один вагон спалить не может.
— Так с москалями же.
— А хохлы хохлов не бьют, что ли?
— Ну если которые против власти идут, то бьют. А тут разные.
— Тут уже все одинаковые, — ответил Стежнев. — Видел врачей в костюмах? Зачем заходили, знаешь? Проверить, нет ли людей с температурой. Если есть, все, пипец. Зараза не только попала в поезд, но уже и действует. А зараза эта не простая. Ни лекарства, ни вакцины от нее нет. Это боевое отравляющее вещество. Которое ваши же соотечественники распылили вчера в «Домодедово». Новости читали ведь?
— Складно брэшет, — признал Степан. — В «Домодедово» был теракт.
— Там заразился один чудик, — продолжил Стежнев. — Всех удалось локализовать под видом учений. А за одним не уследили. Он и сел в поезд. В этот вагон. И заразил тут бабку, проводницу и жирную девку. А сам вышел в Воронеже. Его отследили, но теперь всем тут капец. Никто не станет рисковать миллионами ради полусотни людей. Заметили, что у вояк в тамбурах автоматы не игрушечные? Были бы шутки, дали бы им «калаши» без патронов, дабы чего не вышло.
— И то верно, — согласился Микола. — А ты что предлагаешь? На ежа с голой жопою?
— У меня пистолет с глушителем. Если, конечно, в открытую напасть, они нас в капусту покрошат. А если их выманить в вагон, то я их пощелкаю, они даже не поймут, что происходит и что хлопает.
— Можно драку устроить, — прикинул Степан.
— Верно мыслишь, — похвалил Стежнев. — Это отвлечет.
— Мы тоже заразились, что ли? — заинтересовался Микола.
— Это сказать сложно, — честно ответил Стежнев. — Но если дернем отсюда, то можно будет в больницу обратиться. А если тут сгорим, то без вариантов.