— Пока я этого документа не увижу, дело не остановить. Прокуратура дала запросы независимым экспертам о действительной необходимости и обоснованности использования на людях непроверенного, опытного лекарства. И в интересах Евдокимовой как можно скорее появиться в моем кабинете и дать объяснение. Я рекомендую вам отозвать ее из командировки.
— Извините, Вероника Михайловна, но обстоятельства пока складываются так, что я не могу отозвать ее. И объяснить вам причины этого тоже не могу. Если вам удастся по своим каналам выяснить, чем сейчас занята Евдокимова, то может быть, вы поймете, как важна ее работа.
Думченко положил трубку. Потер затылок.
«Давление подскочило. Капотенчику принять нужно», — подумал он.
Выйдя в приемную, он поинтересовался у секретарши:
— Марина, у вас капотен есть?
— Каптоприл по двадцать пять!
— Дайте две.
— А не много? Я по половинке пью, — удивилась секретарша.
— Сравнила свою комплекцию и мою. Давай пятьдесят миллиграммов, говорю. У меня сейчас давление точно под двести.
Секретарша выдавила две таблетки и протянула на ладони вместе со стаканом воды из кулера.
— Так, я уехал домой. Сплю до шести, потом поеду в Совмин на коллегию. Головин появлялся?
— Утром был, оставил списки найденных контактных.
— Марина, попроси его связаться со мной после шести. Я сейчас умру, если не посплю.
К шестнадцати часам в Приморске закончилась выгрузка и сортировка пассажиров зараженного поезда. Больных сразу уводили и уносили в отдельный надувной ангар. Людей проводили через длинный навес с ширмами, где на них заводили карты, забирали документы, мобильные телефоны, ценности, деньги, все упаковывали в пластиковые пакеты. По инструкции всех следовало переодеть, но нужное количество пижам не успели доставить, поэтому решили провести переодевание позже, уже по секторам.
Люди двигались как по коридору, по сторонам стояли солдаты в ОЗК, держа под прицелом спускающихся из вагонов. За стеклами изолирующих противогазов было не видно глаз, но можно было понять, каково бойцам под палящими лучами южного солнца.
Наталья распределила участки-отделения между врачами, и по мере заполнения палаток начался сбор информации по контактам между пассажирами.
В основной ангар, где расположился штаб и руководство госпиталя, офисный центр, картотека, лаборатории и склад медикаментов, потянулась группа молодых следователей, которым велели начать опрос свидетелей перестрелки в поезде. Тумасян попросил не торопиться, костюмов противочумных на всех не хватает.
Его буквально рвали на части, одолевая организационными вопросами. Запаздывала организация пищеблоков. Наконец решили в каждом отделении разместить свою полевую кухню. Это уменьшало объем перемещений между чистой зоной и карантинными участками. Непрерывно работала система оповещения, уговаривая людей сохранять спокойствие, выполнять требования врачей, набраться терпения и понимать, что до окончательного разъяснения ситуации с болезнью потребуется около трех суток, после чего все незаболевшие будут возвращены к месту назначения.
Для вызова врача в каждой палатке была установлена кнопка. Наталья видела, что страх пропитал толпу. Она вызвала по рации Тумасяна и сообщила, что очень нужны психологи, человек десять. Также надо уделить особое внимание детям. В ангаре, где разместилось детское отделение, стоял непрерывный рев. Как только замолкал один, кто-то в другом краю огромного помещения заводил шарманку типа «Пить хочу!» или «Мне жарко!», «Где моя игрушка!».
У Натальи на поясе включилась рация.
— Наталья Викторовна, подойдите к поезду, первый вагон! — раздался в эфире мужской голос. — Сразу за локомотивом!
Евдокимова в «Кварце» рванула, как спринтер на короткой дистанции, опасаясь, что там еще один очаг температурящих. Ее встретил военный в ОЗК и противогазе.
— Тут у нас ситуация, — доложил он.
— Рассказывайте, только, пожалуйста, без солдафонских присказок.
Офицер усмехнулся за стеклом противогаза и сказал:
— Первый вагон был отгорожен от остального поезда, его полностью выкупили артисты цирка. Там, скорее всего, никто вообще не заражен.
— Это не имеет значения. — Наталья покачала головой за блистером шлема. — Всех выгружать, на обследования по общим правилам. Мы не можем так рисковать.
Но через миг ее серьезность сменилась невольной улыбкой. Офицер оглянулся и увидел, что циркачей уже высаживают из вагона. В первый миг могло показаться, что это дети, но на самом деле это были лилипуты. Человек тридцать. Один бегом направился к Наталье, забавно перебирая кривыми ногами. Он был сантиметров на тридцать ниже Натальи.
— Вы тут главная? — поинтересовался он писклявым голосом. — Мне сказали, придет женщина.
— Да, — ответила Наталья, сдерживая улыбку.
— Мы ехали в Анапу, оттуда в Керчь, и у нас чес по Крыму. Ведь Крым наш!
— А вы кто?
— Простите, меня зовут Михаил Афанасьев. Я художественный руководитель цирковой труппы. А моя жена директор. Вы понимаете, у нас договор, а сроки нарушаются. Нам выставят неустойку. Труппа понесет огромные убытки. Как нам быть? Мы ни с кем не контактировали. Только трое наших, акробаты, отправились на помощь в четвертый вагон. Но они не успели вернуться.
— Их уже высадили, отправлены в первую зону, — подтвердил офицер.
— Михаил, это все не важно, — как можно спокойнее пояснила Наталья. — Как вы понимаете, ситуация нештатная. Мы не станем задерживать никого, как только разберемся с заболевшими. На все потребуется три-четыре дня. Отпустить вас сейчас я не имею права. Весь поезд считается зараженным.
— Я могу идти? — спросил офицер.
— Да, ступайте, спасибо. — Наталья кивнула за блистером шлема.
— О боже! Мы пропали! — запричитал Михаил. — У нас первое выступление завтра в Анапе. Что нам делать?
— Сейчас вас разместят. К вам прибудет врач… Поймите, у нас и без вас забот хватает. Дети, хотя бы… Я не представляю, как решить многие из этих проблем.
— Дети? — переспросил Михаил. — Какие дети?
— Сто пятьдесят детей с матерями из поезда. Их изолировали в ангаре, это необходимо, но вы представляете, как им страшно? Они плачут, сами себе нагнетают обстановку. У меня от этого голова кругом. И среди них могут быть зараженные.
— Погодите! Но у нас детский цирк! Веселые номера, дрессированные собачки, обезьянка, попугаи, фокусы, акробаты. Мы можем выступить! Детям будет весело и не так страшно! У нас и коверные есть, и акробаты!
— Вы сами не понимаете, что говорите! — остановила его Наталья. — Ваш вагон был закрыт! Если ваши люди не ходили по вагонам, то вероятность девяносто процентов, что вы вообще не заражены. Мы не можем вас отпустить, мы обязаны вас проверить, но по факту вы все, скорее всего, здоровы. А вы предлагаете организовать цирковое шоу в условно зараженном ангаре. К тому же обезьяну туда нельзя, можно только птиц и собак…
— Что? — Михаил отошел на шаг и пристально глянул через стекло шлема в глаза Натальи.
Она осеклась. Поняла, что сболтнула лишнего. Ведь собаки и птицы не болеют чумой.
— Понятно… — побледнев, произнес Михаил. — Можно, значит, только собачек…
— Никого нельзя! — отрезала Наталья. — Для вас это неоправданный риск. И раз вы поняли, о какой болезни идет речь, попрошу вас не распространяться и не сеять панику.
— Не будет никой паники. Но мы будем работать. Там дети! Вы сами сказали, что там полторы сотни больных детей. Мы не можем их бросить, даже если это опасно. Я скажу, что речь идет об очень опасной болезни, но называть не буду. И еще, мои люди ходили в вагон-ресторан. Я не дам гарантий, что не ходили. Как я могу называть эту болезнь?
— Атипичная пневмония, — на автомате ответила Наталья и снова осеклась.
— Да. Опасная атипичная пневмония. Соберу только добровольцев. Собачек можно, обезьяну нельзя.
— Я бы вам не рекомендовала… — Наталья задумалась, снова представила плачущих в ангаре детей и добавила: — Но и запрещать не стану. Формально все должны пробыть в карантине положенные дни.
— Хорошо, — ответил Михаил, направился к вагону и взялся обсуждать ситуацию с коллегами.
Маленькие человечки, мужчины и женщины, слушали его внимательно и серьезно.
Через несколько минут он вернулся и твердым голосом произнес:
— Мы все работаем. Всей труппой. Никто не отказался.
— Погодите, надо согласовать. — Наталья нажала тангенту радиостанции. — Левон Рубенович, здесь Евдокимова. Я нашла психологов для детского отделения. Артисты цирка. Выделите им сцену для выступления с животными.
— Принял. А что за животные?
— Собаки.
— А, это нормально. Но вообще-то ангар условно зараженный. Они из какого вагона?
— Из первого, — не стала врать Наталья.
— Так он же, согласно записям, был закрыт! Ваши циркачи, вероятно, чистые! Нет, тогда не надо! Это же заразу разносить.
Михаил слышал эфир, и его почти детское лицо выражало все большую досаду. Наконец, уже почти отчаявшись, он показал Наталье три пальца и потом двумя изобразил хождение. Она сразу поняла, что он хочет сказать. И это был единственный шанс убедить Тумасяна.
— Левон Рубенович. Они не чистые. Когда в поезде была заварушка, они покидали первый вагон, чтобы выяснить, что за выстрелы. И руководитель труппы говорит, что его люди ходили по вагонам, как минимум в вагон-ресторан.
— Я понял. Тогда не смею возражать, под вашу ответственность. Конец связи.
Наталья глянула на Михаила.
— Спасибо, — от души поблагодарил тот.
— Грех на душу взяла, — неохотно сообщила Наталья. — Ненавижу лукавить.
— Это не грех, — спокойно ответил Михаил. — Все по-честному!
— Ладно. Тогда реквизит берите самый простой, что не жалко.
— Сожгут?
— Да, инструкция. Взять можно только собак. Если у вас обезьяны, оставьте в вагоне.
— Сожжете тоже?
Наталья рассердилась.
— Не говорите глупостей! Просто они посидят в отдельной клетке. Обезьяны, как все приматы, в группе риска. К вам подойдут мои люди, дадите рекомендации по питанию обезьяны.