Чумной поезд — страница 57 из 68

— Я умру? — спросила Карина.

— Нет, — честно ответила Наталья, убирая телефон. — У вас атипичное протекание болезни, более легкое, чем обычно. Организм имеет какие-то ресурсы бороться.

— Потому что я толстая?

— Не знаю. Вряд ли это связано с весом. Никто не знает. Есть только экспериментальная статистика, что пять процентов от любой популяции по каким-то причинам выживает при эпидемиях смертельных болезней.

Карина, кажется, не поняла, что ей сказали, потому что перевела тему:

— А что с Алексеем, вы не знаете? Он пропал из поезда. Тоже болен?

— Так это вы звонили в полицию Воронежа? — догадалась Наталья.

— Да. Алексей пропал. Мне кажется, это проводница с ним что-то сделала.

— С проводницей разберутся, идет следствие. Значит, его зовут Алексей? Он в больнице, в Воронеже. А фамилию вы его знаете?

— Нет. Он вообще представился… Я не помню, помню, что приехал на заработки. Но этот бандит, Стежнев, наплел много чего.

— Про Алексея? — насторожилась Наталья.

— Да. Стежнев сразу начал его искать. Но, понимаете, Алексей поменялся местами со старушкой. Я думала, что Стежнев из ФСБ, он показал мне удостоверение. Я ему все рассказала о проводнице.

— И что же он говорил об Алексее?

— Сказал, что Алексей только уволился со службы, что он солдат. И перевозил какие-то важные секретные данные.

«Ничего себе! — подумала Наталья. — Тут все может оказаться сложнее, чем хотелось бы».

Зазвонил телефон. Наталья нажала кнопку ответа под полиэтиленом защитного пакета.

— В яме труп! — с ходу сообщил Пичугин. — Это Стежнев. Без бороды, усов, с побитой рожей, но именно он. Я его видел достаточно близко, чтобы опознать. Наверняка его отпечатки совпадут с отпечатками на гильзах из «Изумруда». Представляешь? Он зачем-то сел в поезд! Есть какая-то связь!

— Насильственная смерть? — Наталья отошла подальше, чтобы Карина ее не могла слышать.

— Трудно сказать. Он синий, словно его душили, и признаки, что он умер от удушья. В дерьме и сперме.

— Понятно. Если стоишь, сядь на стул. У меня есть кое-что для тебя удивительное. Я побеседовала с Кариной, это она звонила в Воронеж. Так вот, Стежнев не просто так сел в поезд, он искал именно нашего «удава». При этом Карине он сообщил, что парень демобилизовался со срочной службы.

— Быть не может! — возразил Пичугин. — Я звонил Трифонову, он проверил, из воинской части никто не убывал в эти дни. Последний солдат уволился аж за три дня до событий в бункере. А имя, фамилию Карина назвала?

— Только имя. Алексей.

— Хорошо. Но боюсь, это ошибка. Она узнала от Стежнева, а тот вряд ли сказал правду. А теперь концов не найти. Валяется тут с расстегнутыми штанами.

— Да уж. — Наталья вздохнула. — Девушка рассказала, что он пытался ее изнасиловать, открыл упаковку с презервативом зубами. И умер, словно от яда. Мне кажется, это аллергический шок. Слышала я о таком. Острая аллергическая реакция на контрацептивное средство ноноксинол, входящее в силиконовую смазку. Отек горла, удушье… Если никогда не пользовался презервативами, мог и не знать о такой особенности собственного организма.

— Страшная смерть. Очень уж смахивает на кару небесную. Ладно, ты по своей линии выясняй, а мне тут в помощь Ермаков прислал молодых ребят, будем пальчики у трупа откатывать, а потом передадим в ваше ведомство, на вскрытие. Проконтролируешь?

— Конечно. Еще Карина обмолвилась о каких-то секретных данных, какие мог перевозить Алексей. Информация тоже от Стежнева, но…

— Нда. — Пичугин задумался. — Как-то очень все сходится. Нехорошее ощущение. Знаешь, на что похоже? На предательство полковника Бражникова. Все так выглядит, словно он передал курьеру секретные данные, а затем закрутилась история в бункере с болезнью.

— Очень сомнительно! — возразила Наталья. — Тогда получается, что Бражников нарочно попросил привезти чуму из Казахстана и поручил это брату жены, Серикджану. Это бредом попахивает, понимаешь? Кто будет транспортировать неизлечимую инфекцию, используя себя в качестве носителя? Тут никакие деньги не могут стать мотивацией. Почти верная смерть.

— А если ради близких? — предположил Пичугин. — Получить огромные деньги для близких ценой собственной жизни. Невозможно, думаешь?

— Не думаю, что в одном человеке может сочетаться душа предателя с душой альтруиста.

— А террористы? Совершают кошмарное преступление, идут на верную смерть, чтобы обеспечить родственников. Или, тоже такое слышал, люди страхуют жизнь на крупную сумму, а потом устраивают катастрофу, в которой, кроме них, гибнет огромное число людей. Я сообщу Трифонову, пусть разбирается. Мне тут вероятность не кажется нулевой.

— Хорошо, все тогда.

Наталья положила трубку и вернулась к Карине. Нужно было ее успокоить. Она сердцем чувствовала некую связь между Кариной и больным, лежащим в Воронеже. В череде драматических и трагических событий эта связь, возможно, самое ценное последствие произошедшего. С ней надо обращаться бережно.

— Алексея доставили в больницу, — сообщила Наталья. — Вовремя. Мы дали ему очень мощное лекарство, и можно надеяться на благоприятный исход. Вообще, вы, Карина, сыграли в этой истории очень важную роль. Если бы не ваш звонок, неизвестно еще, как скоро бы мы определили номер поезда и дали бы разрешение закрыть его, если бы не такое подтверждение. И с Алексеем, я надеюсь, все будет хорошо.

— Он из Анапы, как и я, — поделилась Карина. — Он такой… Яркий, интересный, живой. В вагоне были другие женщины, но он со мной познакомился. Хотя я толстая. Мне поначалу показалось, что из жалости, но потом… Из жалости так не бывает. Неужели я ему правда понравилась?

— Он выздоровеет и найдет вас, — решила успокоить ее Наталья.

— Нет. — Карина вздохнула, и на ее глазах выступили слезы. — Мы не обменялись ни телефонами, ни адресами. Я сказала только улицу, на которой живу.

— Вам сейчас обоим важно выздороветь, — уверенно заявила Наталья. — Очень вам этого желаю. Простите, у меня много дел.

— Успехов вам! — пожелала девушка.

Евдокимова покинула ангар. Мысли о Карине быстро сменились более важными — о ситуации с циклосульфоном. Прерывать введение препарата нельзя. Самый большой перерыв — сутки. Но и нарушать приказ Тумасяна не хотелось. Нужно было добыть разрешение. В принципе, чисто формально, Наталья понимала, что даже если разрешения не будет, ее не так уж просто будет прищучить. Ведь письменное согласие добровольно дали все пациенты.

«Все, кроме одного, — подумала она. — Алексей в Воронеже был без сознания и подписать ничего не мог. А циклосульфон ему я вводила. Потом Бадюку и Шиловской оставила инструкцию. Это зацепка, да. Очень серьезная. И если вылезет…»

Зазвонил телефон. Оказалось, что это Думченко.

— Здравствуйте, Остап Тарасович, — ответила Наталья.

— Здравствуйте, Наталья Викторовна. — Голос его был сух, как саксаул.

— Что-то еще случилось?

— Все то же, о чем и предупреждал. Прокуратура открыла дело.

— Что вменяют?

— Несанкционированное испытание лекарства.

— То есть как несанкционированное? — Наталья постаралась удивиться, но снова припомнилось выражение Кочергина: «Вы так в нем уверены?»

— Это не телефонный разговор. Прилетайте первым же рейсом.

— Вы официально отзываете меня?

— А вы там еще нужны?

— Неправильно строите вопрос, Остап Тарасович. Я официально прикомандирована к госпиталю МЧС, вы отзываете или нет? Если да, пришлите приказ. В противном случае я самовольно бросить эту работу не могу. Тут порядка ста десяти больных и инфицированных. Опыта работы с чумными нет ни у кого, лечат по стандарту, разработанному еще в конце двадцатого века. Аргументируйте, пожалуйста, необходимость моего приезда в Москву. — Наталья сознательно пошла на конфликт. В одно мгновение добрые дружеские отношения забыты.

— Мне не хочется, чтоб вас в наручниках доставили в СКР и поместили в СИЗО, понимаете?

— Мне плевать. Я написала вам рапорт о необходимости применения циклосульфона, я уверена, что вы его подписали. Иван Иванович подал докладную в правительство, обещал, что будет официальное разрешение, а ждать, пока его подпишут, у нас не было времени. Я не считаю себя виновной. Поговорите с Олейником.

Тут Думченко разъярился:

— Да пойми ты! Пойми, Иван с инфарктом лежит, и я не имею права сейчас его нагружать этой проблемой и взять на себя ответственность тоже не могу, кто прикроет вас обоих?

— Олейника отправят на пенсию, а меня вы решили принести в жертву? — спокойно сказала Наталья.

— Не смей обвинять меня.

— Я не обвиняю, я делаю простой вывод. Где докладная?

— Не знаю. — Думченко уже рычал в трубку. — Прилетай и разберешься тут сама, у меня нет возможности. Лозовик уже громит твою лабораторию. Уже ваш анализатор «Келлер» вынес. Мне твои девочки передали. Слух идет, что хотят с синтезатора медь теплообменника срезать!

— Мне сказали, что лаборатория опечатана!

— Распечатал, вынес и снова опечатал. Он хозяин!

— Мне через сутки надо взять кровь у всех, это еще сто пробирок. Если улечу, останемся с носом. Никому этого здесь не нужно.

— Тумасяну поручи.

— Ему не до моих просьб. Скажите прокурорам, что в следующий понедельник или во вторник я буду у них.

— Их накручивает РЗН, боюсь, они не согласятся ждать. А если получат санкцию на арест, то ты присядешь на несколько дней до суда. Понимаешь? И суд уже решит о мере пресечения.

— Понимаю. Где Олейник?

— Где надо. — Голос Думченко опять стал трескучим и жестким. — В Кремлевке. И я надеюсь, что две недели ему никто не будет нервы трепать! Давай прилетай! Брось все и прилетай, — повторил он и отключился.

Наталья уставилась на аппарат.

Как это все некстати! Она не боялась разбирательства. Вины нет. Совесть чиста. Обидно было, что работа, которой отдала пять последних лет, спускалась псу под хвост. Это значит, что большая часть заболевших получит стандартную схему. Половина наверняка умрет. Она решила позвонить Головину.