связь друг с другом, а их тайным вожаком является Рамиз. Все в этом деле Сами-паша и Мазхар-эфенди разложили по полочкам так тщательно, что их работу можно было бы принять в качестве образца для урока на тему «Как надлежит проводить следствие». Возможно, папку с материалами эти двое рассчитывали предъявить Абдул-Хамиду и Министерству двора как доказательство того, насколько они хорошие чиновники.
Выяснив имена всех молодых фанатиков и сорвиголов из окружения Рамиза, а также тех ревностных мусульман, что поклялись отомстить за гибель паломников с баржи, Мазхар-эфенди поручил своим тайным агентам следить за ними, но всю шайку задерживать не стал (эта промашка впоследствии стоила жизни Меджиду). Должно быть, Сами-паша, за которым было последнее слово, решил, что одновременный арест такого множества людей, связанных с текке, вызовет в народе гнев против карантинных мер.
Документы из папки Сами-паши ясно свидетельствовали о том, что в похищении и убийстве Станислава Бонковского, как и догадывались читатели, значительную роль сыграла случайность. Не поймите неправильно: в те дни в Арказе было немало людей, готовых убить любого христианина, собирающегося вводить на острове карантинные меры, а с ним и губернатора. На самом деле заговорщики планировали убить Бонковского-пашу и его помощника Илиаса одновременно, отравив их чуреками. Замысла похитить главного санитарного инспектора Абдул-Хамида у них не было. Однако дервиш текке Теркапчилар, пришедший в Арказ из деревни Небилер и в свое время оставшийся живым после Восстания на паломничьей барже, случайно встретил знаменитого ученого на улице, узнал его по характерному внешнему виду и поведению и, на ходу придумав, будто у него дома лежит больной, заманил в логово своих сообщников. Подчиненные Мазхара-эфенди разузнали имена всех злодеев, которые мучили и пытали Бонковского-пашу в последние часы его жизни, а потом хладнокровно задушили и подбросили труп на площадь Хрисополитиссы.
– Мазхар-эфенди не посадил их в тюрьму по той причине, что некоторые из этих людей собирались вместе с Рамизом напасть на губернаторскую резиденцию и утвердить в должности нового губернатора. Вся эта затея была провокацией с целью заманить Рамиза и его шайку в ловушку, чтобы теперь уж схватить на месте преступления и сразу покарать. Организовал и контролировал все Мазхар-эфенди с ведома Сами-паши. Вспомните, губернатор ведь рассчитывал, что его охранники без особого шума справятся со злоумышленниками, напав на них через заднюю дверь эпидемиологической комнаты…
– Вы очень проницательны, ваше высочество, – похвалил доктор Нури жену, сочтя ее догадку верной. – Право же, вашему дяде следовало поручить расследование в духе Шерлока Холмса не мне, а вам.
– Он, собственно говоря, так и сделал, – не задумываясь, гордо ответила Пакизе-султан. – Теперь мы наконец-то поняли, зачем дядя велел мне сесть на «Азизийе» и вместе с вами плыть на Мингер: он предполагал, что вы сможете разгадать эту загадку, только если будете размышлять над ней вместе с человеком, который, подобно моему отцу, любит романы, то есть со мной.
– Вы весьма высокого мнения об уме его величества…
– Однако не забывайте, что за преступлением, которое вы пытаетесь раскрыть, стоит он сам.
– Вы в самом деле в это верите? Но ведь если вы полагаете, что ваш дядя настолько злокозненный человек, то должны прийти и к тому выводу, что никакой надежды вернуться в Стамбул у нас нет.
Когда кто-то из них упоминал о Стамбуле, оба подходили к окну и смотрели на море, словно ожидая, что из-за горизонта появится стамбульский пароход. Средиземное море волновалось сильнее обычного, но в городе было тихо, как на кладбище.
Глава 69
– Если бы ваш дядя хотел убить Бонковского-пашу, это было бы гораздо проще сделать в Стамбуле. А султан отправил его бороться с чумой на далекий остров, где в любой момент все может пойти не так!
– И все действительно пошло не так. Но именно этого мой дядя и хотел. Он всегда совершает свои преступления на далеких окраинах, не вполне находящихся под его контролем, чтобы скрыть, что это он их организовал. Когда суд, заседавший во дворце Йылдыз, приговорил Мидхата-пашу, самого талантливого великого визиря и сторонника европеизации, к смертной казни как главного организатора заговора и переворота, в результате которых был свергнут и убит султан Абдул-Азиз, мой дядя мог бы подписать приговор и повесить пашу в Стамбуле. Однако хитрый и «мягкосердечный» Абдул-Хамид, как всегда, притворился, будто человеколюбие не дает ему так поступить, заменил смертную казнь пожизненным заключением и отправил Мидхата-пашу в таифскую тюрьму. Там, говорят, еще хуже, чем в здешней крепости. А потом, по прошествии недолгого времени, Мидхат-паша был убит в Таифе таким загадочным образом, что многие не угадали за этим руку султана. То же самое произошло и с Бонковским-пашой.
– Мидхат-паша был и среди тех, кто низверг с трона вашего отца и посадил на его место Абдул-Хамида. Есть ли у вас какие-то конкретные доказательства того, что султан замешан в этом убийстве?
– Мой дядя никогда бы не оставил улик, способных порадовать Шерлока Холмса. Для того, собственно говоря, он и читает книги про гениального сыщика. По-моему, все эти полицейские романы нужны ему, как и всем остальным, чтобы выучиться совершать убийства, не оставляя следов, перенять последние европейские достижения в этой области. Словом, у меня нет доказательств, что мой дядя стоит за множеством убийств, но твердое убеждение в этом есть.
– Мидхат-паша был любим народом и обладал сильным характером. Возможно, ваш дядя видел в нем угрозу своей власти.
– Хочу вас поправить: Мидхат-паша отнюдь не был любим теми людьми, которых вы называете «народом».
– Но, во всяком случае, Бонковский-паша, которого ваш дядя так любил, который столько лет служил ему верой и правдой, не представлял, в отличие от Мидхата-паши, угрозы для султана.
– Покойный был специалистом по ядам. Уже одно это угроза. Вы рассказывали мне о том, что лет двадцать назад Бонковский-паша написал для моего дяди доклад о ядовитых растениях, которые можно найти в саду дворца Йылдыз, и о ядах, не оставляющих следов. Возможно, какой-нибудь осведомитель наплел, будто Бонковский-паша собирается отравить его величество. Не раз случалось, что мой дядя, попав в плен своей подозрительности после глупого доноса, приказывал остановить почти завершенный государственный проект, в который было вложено много сил и средств, и потом навсегда забывал о нем.
– В общем, вы уверены, что ваш дядя отправил Бонковского-пашу на Мингер специально затем, чтобы его здесь убили, но доказательств у вас нет.
– Мы уже столько дней спорим на эту тему! – терпеливо произнесла Пакизе-султан. – И пока смогли найти лишь одно разумное объяснение случившемуся: по неведомой нам причине мой дядя решил избавиться от Бонковского-паши; более того, уничтожить неугодного. Чиновники из Министерства двора посчитали, что лучше всего будет сделать это при помощи аптекаря Никифороса. Кто-то из них, может быть сам Тахсин-паша, знал – и напомнил султану – про ту давнюю дружбу Никифороса с Бонковским, когда они вместе создали Фармацевтическое общество для борьбы за модернизацию аптечного дела, а также про то, что Никифорос, в отличие от Бонковского, воспользовался пожалованной султаном привилегией и потому многим обязан Абдул-Хамиду. Такая уж работа у людей из Министерства двора – напоминать султану о слабостях и страхах его подданных. В папке Сами-паши мы с вами нашли и прочитали шифрованные телеграммы, полученные Никифоросом из Стамбула, и телеграммы из Стамбула и Измира, отправленные Бонковскому-паше. После революции Никифорос пытался сблизиться с Командующим под предлогом работы над словарем, сообщал ему мингерские названия трав, растений и лекарств – все для того, чтобы и его ввести в соблазн работать на Абдул-Хамида.
– Звучит убедительно, но это не более чем мнение Мазхара-эфенди.
– Все в этой папке – его мнения.
Оба они восхищались тем, с какой тщательностью Мазхар-эфенди составлял папку, как заводил для каждого события особую карточку и устанавливал его связи с другими событиями и карточками, записывая все это своим бисерным почерком, превращавшим бумагу в подобие кружев. Писал он подробные доклады и на другие темы, не связанные с убийствами, но имеющими отношение к делам нового мингерского государства. Зачем Сами-паша положил эти доклады в свою папку?
Об одном из эпизодов, которым Мазхар-эфенди уделил немалое внимание, они раньше и не знали. Почему будущий глава мингерского государства колагасы Камиль во время Взятия телеграфа стрелял по часам фирмы «Тета», висящим на стене почтамта? Была ли тут какая-то связь с названием фирмы? Не в том ли дело, что тета (Θ) – буква греческого алфавита? Или на уме у колагасы было какое-то слово, начинающееся на эту букву? В другом документе сообщалось о том, как вел себя колагасы на почтамте, когда относил туда письма Пакизе-султан, как читал расписание пароходов и рассматривал часы фирмы «Тета».
Пока супруги беседовали на эти темы, в городе ежедневно умирало около сорока человек. Несомненно, то были самые страшные, самые горькие дни в истории мингерской нации. У людей не осталось уже никакого доверия к государству, им уже не хотелось искать спасителя, за которым можно было бы пойти, позабыв о своих бедах. Пакизе-султан и доктор Нури поняли, до чего дурной оборот приняли дела, когда узнали о поимке и казни бывшего губернатора. Образ покачивающегося на виселице тела Сами-паши долгое время не шел у них из головы. На некоторое время они совсем перестали смеяться, очень мало говорили друг с другом и ничего не ели – так им было тоскливо. Доктору Нури очень хотелось своими глазами увидеть, что происходит в городе, как он изменился после отмены карантинных мер.
Через два дня они снова заметили у своего окна все ту же зловещую ворону и вскоре узнали, что на этот раз Ниметуллах-эфенди повесил аптекаря Никифороса.