Однако по прошествии недолгого времени он снова начал корчиться от боли, потерял сознание и вскоре умер. Когда пожилой доктор Тасос, друживший с дервишами текке Халифийе, хотя он и был греком, подтвердил, что шейх умер, и начал тщательно протирать руки лизолом, собравшиеся заплакали. Своим преемником в текке шейх Хамдуллах еще три года назад назначил верного наиба Ниметуллаха и всех убедил согласиться с этим решением.
Пакизе-султан и ее муж узнали о смерти шейха в тот же день, после полудня, от зашедшего навестить их доктора Никоса. Министр здравоохранения, похоже, знал больше, чем говорил, и ушел очень быстро, возможно, оттого, что боялся дать волю языку. Вскоре после этого заглянул секретарь Ниметуллаха-эфенди и сообщил, что премьер-министр просит у дамата Нури и ее высочества позволения посетить их в гостевых покоях.
Супруги удивленно переглянулись и ответили, что уместнее было бы все-таки, чтобы премьер-министр принял их в своем кабинете. Пакизе-султан оделась, покрыла голову. Войдя в бывший губернаторский кабинет и увидев Ниметуллаха-эфенди, оба почувствовали отвращение к этому человеку, который способствовал казни Сами-паши.
Премьер-министр это заметил, но виду не подал, а чрезвычайно любезно пригласил их сесть и без всяких словесных украшательств осведомил о смерти шейха. Поскольку Пакизе-султан, пусть и формально, была женой покойного, Ниметуллах-эфенди выразил ей соболезнования, однако тоже очень кратко и сдержанно. Печальную новость скрыли от горожан, прессы и всего мира, поскольку скончался человек, которому все доверяли, глава нации, как бы он ни справлялся со своими обязанностями. Обнародованная внезапно, без подготовки, эта новость в нынешних и без того тяжелых обстоятельствах грозила обречь весь остров на отчаяние, панику и анархию.
По этой причине недавно состоялось совещание лучших людей Мингера, которые обсудили, как нужно поступить, что можно предпринять, чтобы положить конец ужасному бедствию, и приняли важные решения. Теперь же премьер-министр хотел от имени мингерской нации представить эти решения на суд Пакизе-султан и дамата Нури.
Однако прежде Ниметуллах-эфенди перечислил тех, кого назвал «лучшими людьми Мингера». Это были он сам, глава греческой общины Константинос-эфенди, смещенный начальник Надзорного управления, отбывающий заключение у себя дома, несколько богатых греков и мусульман преклонных лет, а также врачей, два пожилых журналиста (грек и мусульманин), Никос-бей и три консула, включая английского.
– Все сошлись в том мнении, что отмена карантинных мер ввергла мингерскую нацию в величайшую катастрофу, – перешел премьер-министр к главной части своей речи. – Если так будет продолжаться, то, возможно, все мы погибнем. А эти броненосцы будут нас стеречь, пока все на острове не перемрут. И мингерская нация исчезнет с лица земли… Лучшие люди Мингера видят лишь один способ это предотвратить. Они хотят, чтобы на острове снова был введен карантин и чтобы доктор Нури вновь возглавил борьбу с эпидемией.
Хамди-бабе поручено собрать Карантинный отряд. Снова нужно ввести чрезвычайное положение, запретить жителям острова показываться на улицах и сурово карать нарушителей. Доктору Нури это известно лучше всех!
– Теперь уже слишком поздно! – воскликнул с досадой доктор Нури. – И разве не вы до вчерашнего дня выступали противником карантинных мер?
– В такой тяжелый для нации и поворотный момент было бы неправильно говорить о себе, – ответил премьер-министр. – Я раскаиваюсь в своих ошибках, ухожу со своего поста, возвращаюсь в текке. – С этими словами Ниметуллах-эфенди встал с кресла покойного Сами-паши и указал на стол. – Теперь здесь будете сидеть вы! Ибо именно вы отныне премьер-министр. Вам предстоит принимать решения, которые определят судьбу мингерской нации. И хочу вас заверить, что это общее желание всех жителей острова, будь они греками или мусульманами, врачами или лавочниками. Вчера, по нашим данным, умерло сорок восемь человек.
Доктор Нури и Пакизе-султан сразу поняли, что им предлагают, но поначалу не могли поверить, что делается это всерьез, и потому подвергли Ниметуллаха-эфенди подробным расспросам, выяснив все детали предложения.
Итак, Ниметуллах-эфенди покидал свою должность («службу в правительстве», как он ее называл), которую занял по настоянию шейха Хамдуллаха. Освободившееся место (в случае его согласия) занимал дамат Нури. Участникам совещания также очень хотелось, чтобы символический пост главы государства, вакантный после кончины шейха, заняла Пакизе-султан, которую в народе и так уже называют «королевой».
– Лучшие люди Мингера приняли два решения. Во-первых, они желают повторного введения самых жестких карантинных мер, а во-вторых, единодушно убеждены в том, что единственным спасением для острова будет официальное провозглашение Пакизе-султан его королевой.
Ниметуллах-эфенди полагал, что это привлечет к Мингеру внимание всего мира и европейцы захотят по всей справедливости решить возникшую здесь политическую проблему. Что же до Абдул-Хамида, то он, увидев, что на острове есть королева, решительно настроенная защитить своих подданных, возможно, не захочет давать козырь в руки западных держав и отзовет броненосец «Махмудийе», тем самым нарушив блокаду.
Справившись с первоначальным изумлением, Пакизе-султан и ее муж продолжили задавать вопросы и на все получили устроившие их ответы. Смерть шейха положила конец заточению супругов. При желании они могли обратиться к контрабандистам, чтобы те вывезли их с острова. Не только «королева» Пакизе-султан, привыкшая к жизни в четырех стенах, но и ее супруг провели взаперти двадцать четыре дня с момента прихода к власти шейха Хамдуллаха.
Замешательство Пакизе-султан вынудило Ниметуллаха-эфенди, дабы подчеркнуть символический характер королевской власти, сказать:
– А если хотите, то можете вовсе не выходить из гостевых покоев!
На это Пакизе-султан дала незабываемый ответ:
– Напротив, эфенди, я приму корону именно затем, чтобы никто не мог больше запереть меня и чтобы выходить на улицу когда захочу.
– А я с удовольствием буду работать в этом кабинете! – объявил доктор Нури.
За двадцать пять дней пребывания на посту премьер-министра Ниметуллах-эфенди ничего не изменил в кабинете, где доктор Нури когда-то каждый день встречался с Сами-пашой. И все же дамату казалось, что сейчас он находится в каком-то совершенно ином месте.
Ниметуллах-эфенди велел принести несколько шкатулок и футляров и передал доктору Нури печати, которые приказал изготовить бывший османский губернатор Сами-паша, гордый тем, что стал первым в истории страны премьер-министром, и связки ключей на серебряных и золотых цепочках. Затем он с обстоятельностью османского бюрократа изложил самые важные проблемы, стоявшие перед мингерским государством (включая ту, что бо́льшая часть чиновников этого государства давным-давно не показывалась никому на глаза). По нашему мнению, самой неотложной и страшной из этих проблем был голод в Арказе (прятавшийся под эвфемизмом «продовольственный вопрос»). Однако бывший и нынешний премьер-министры больше времени посвятили обсуждению похорон шейха Хамдуллаха, будущего текке и тариката Халифийе и символов королевской власти.
Посреди переговоров Ниметуллах-эфенди «вдруг» поделился с супругами недельной давности сном, под влиянием которого решил оставить почетную должность. Уверенный, что его мотивы заинтересуют всех, он хотел представить дело так, будто отрешился от власти по собственному желанию. Однако, на наш взгляд, после разразившейся на острове катастрофы, которой его правительство ничего не смогло противопоставить, удержаться на посту премьер-министра Ниметуллаху-эфенди было бы очень трудно. Он пришел к власти для того, чтобы отменить карантин. Однако теперь весь остров свое единственное спасение видел в возвращении к изначальным карантинным мерам.
Во время недолгой церемонии передачи власти, не занявшей и десяти минут, новый премьер-министр доктор Нури удовлетворил просьбу бывшего премьер-министра Ниметуллаха-эфенди о государственной финансовой помощи тарикату и текке Халифийе, однако решительно отказался дать согласие на то, чтобы заупокойный намаз по шейху Хамдуллаху был проведен в мечети Слепого Мехмеда-паши в торжественной обстановке и с государственными почестями.
Глава 73
Сразу после того, как бывший премьер-министр покинул кабинет, доктор Нури распорядился подготовить бронированное ландо и экипаж с охраной. Сидя взаперти в гостевых покоях, они с женой практически не имели возможности узнавать о том, что происходит в городе, и имеющиеся у них сведения были весьма отрывочны. Теперь же они собирались увидеть все своими глазами.
Получив указания от доктора Нури, кучер Зекерия для начала направил ландо в сторону площади Хрисополитиссы. Справа, в глубине сада, разбитого по указанию Сами-паши, какие-то люди расстелили покрывала и циновки на каменистом бугре в тени пальм и сосен, сидели на них и как будто чего-то ждали. На обочине улицы, ведущей вниз к церкви Святого Антония, в тени сосен, выстроившихся вдоль припорошенной медно-коричневой пылью проезжей части, тоже сидели и невесть чего ждали люди в таких же ярких, красно-синих одеждах, целые семьи и одинокие мужчины. Доктор Нури верно догадался, что это недавно пришедшие в Арказ крестьяне. После отмены карантинных мер, когда ограничения на въезд в столицу были сняты, сюда потянулись обитатели северных деревень, у себя в горах промышлявшие разведением коз. Одни бежали от беззаконий, которые творились в их краях после прихода чумы, от безработицы и голода, другие хотели задорого продать грецкие орехи, сыр, сушеный инжир и сосновый мед. На самом деле первым зазывать крестьян в город начал еще Сами-паша, в бытность свою премьер-министром; эту практику продолжил Ниметуллах-эфенди, и с той же целью – заполнить опустевшие рабочие места (например, в лавках на Старом рынке, откуда разбежались подмастерья). Получив работу, крестьянин с помощью городских знакомых через некоторое время находил жилье (как правило, дом в одном из христианских кварталов) и вселялся туда, иногда со всей своей семьей; но люди, сидевшие в парке и на обочине, пока еще не обрели крова.