– И что же, мингерские мусульмане, чиновники, уважаемые семьи попустительствуют подобным бесчинствам?
– Какая разница? – равнодушно проговорил аптекарь. – Бывает, что и побранят его: негоже, мол, так поступать доброму мусульманину… Но этот Мемо им нужен как управа на Павло, а то, пока пришлют войска из Арказа, много времени пройдет. Губернатор только вот что делает: отмечает греческие деревни, где поддерживают разбойников, и просит, чтобы летом к острову подошли броненосцы «Махмудийе» и «Орханийе» и обстреляли эти деревни из пушек. К счастью, чаще всего корабли не приходят.
– Да, положение у вас и вправду затруднительное, – согласился Бонковский-паша. – Но ваша аптека, как я посмотрю, процветает!
– Лет тридцать – сорок назад в мире узнали о розовом мингерском мраморе, известном также как мингерский камень. Четверть века не падал на него спрос – вы наверняка об этом слышали. Наш мрамор грузили на корабли и везли продавать в Америку, в Германию. В восьмидесятые годы в городах, где холодные зимы, – в Чикаго, Гамбурге, Берлине – тротуары мостили камнем, добытым в наших горах, поскольку было известно, что он не обледеневает. В те времена торговля с Европой шла через Измир. За последние двадцать лет спрос на мингерский камень упал, а вот наши товары в Афинах покупают очень охотно. Греция нам помогает. Афинские, европейские дамы умащают свои ручки душистым розовым кремом, используют его, можно сказать, как дорогой парфюм. А между тем в Стамбуле розовая вода стоит гроши, ее можно купить в любой кондитерской. Я вижу, что концессия на ее производство вас по-прежнему не интересует. Стало быть, вы и вправду, как говорят, прибыли сюда, чтобы бороться с чумой.
– Зараза успела распространиться, потому что ее скрывали, – сказал Бонковский-паша.
– И вот-вот вспыхнет эпидемия – нежданная, как гибель крыс.
– Вам не страшно?
– Мы на пороге большой беды. Но я не могу ее вживе себе представить и потому, дорогой друг, говорю себе, что, наверное, ошибаюсь, запрещаю себе думать о том, что нас ждет. Новоявленные тарикаты[52] при попустительстве господина губернатора набрали такую силу, что я боюсь, как бы теперь взбалмошные, невежественные шейхи не помешали осуществлению карантинных мер. Эти ничтожные шейхи будут делать все, чтобы сорвать карантин и спокойно торговать своими бумажками и амулетами.
Бонковский-паша достал из кармана амулет.
– Я снял это с покойного тюремщика, – сообщил он. – Не бойтесь, я обработал бумажку.
– Дорогой Станислав, но ведь вы лучше всех знаете: чтобы человек заболел чумой, его должна укусить крыса или блоха. Или это не так? Может ли человек заразиться от другого человека без посредства крысы? Могу ли я заразиться от этого амулета?
– В прошлом году на Венецианской конференции даже самые маститые, самые сведущие врачи не рисковали утверждать, что чума не передается от человека к человеку через прикосновение или по воздуху с капельками слюны. И раз утверждать этого нельзя, средства для борьбы с этой напастью остаются прежними: изоляция, карантин и истребление крыс. Вакцину от чумы пока не создали. Французы и англичане работают над этим. Посмотрим, что у них выйдет.
– В таком случае да помогут нам Христос и Пресвятая Дева Мария! – вздохнул аптекарь.
Церковные колокола начали вызванивать полдень.
– Есть у вас крысиная отрава? – поинтересовался Бонковский. – Чем на острове их травят, мышьяком?
– В аптеках есть цианиды измирского производства. Стоят недорого, одной коробки хватает на семь-восемь недель. Если у кого в доме появляются крысы, хозяева покупают в зелейной лавке какие-нибудь растительные снадобья или отраву с мышьяком и сами раскладывают. Есть и фосфорные растворы – в аптеку «Пелагос» их доставили на последнем пантелеймоновском пароходе из Греции, а в «Дафне» – товар из Салоник. Можете ими воспользоваться. Вы химик, так что в ядах лучше меня разбираетесь.
Два старых друга обменялись долгим загадочным взглядом. Бонковский-паша вдруг остро почувствовал, как сильно отдалился от друга за эти годы, какое большое место заняла в его жизни служба Абдул-Хамиду и Османской империи, – однако, прочтя письма Пакизе-султан, вы поймете, что это не совсем верно. Бонковский не мог угадать чувства Никифороса. Не мог допустить, что грека уже ничто не связывает ни с султаном, ни со Стамбулом.
– В те дни, – продолжил Никифорос, – когда город наводнили обезумевшие крысы, которые позже сами собой подохли, никто не интересовался ни крысоловками, ни отравой. Но теперь, когда поползли слухи о чуме и стали рассказывать, что в Измире крыс истребляли, невестка одного из здешних богачей, Янбоядакиса, приобрела две крысоловки из Салоник. Да еще садовник Франгискосов купил ловушку с пружинкой, которую смастерил наш плотник Христо.
– Попросите Христо, чтобы сделал как можно больше таких ловушек! – взмолился Бонковский. – Если вы закажете крысоловки на Крите или в Измире, скоро ли их доставят?
– После того как пошли слухи о карантине, рейсовые пароходы стали к нам заходить реже, а вот нерейсовые – чаще. Некоторые богатые семьи уехали, испугавшись, что после объявления карантина сбежать с острова уже не смогут. А иные и не приезжали. С Крита крысиную отраву придется ждать один день, из Измира – два. Скорее всего.
– Вы, как аптекарь, можете понять, что скоро болезнь начнет косить всех подряд, в больницах не будет хватать коек, врачи собьются с ног, не успевая обойти всех больных, а могильщики устанут копать могилы.
– Но в Измире вы легко и быстро справились с эпидемией.
– В Измире мы с греком Лазаридисом, владельцем самой большой в городе аптеки, и с хозяином аптеки «Шифа», мусульманином, сели и подумали, что делать. Вместо того чтобы обвинять друг друга, обсудили, какие совместные действия принесут успех. Из чего на острове удобнее всего приготовить обеззараживающий раствор?
– Военные в гарнизоне готовят его для своих нужд из извести. Для обработки государственных учреждений привозят из Стамбула через Измир дезинфицирующие средства в бочонках, а хозяева некоторых гостиниц и ресторанов заказывают их в Стамбуле, в аптеке Николаса Агапидиса. В других гостиницах и ресторанах приятно пахнет лавандой, отчего создается впечатление, будто там все продезинфицировано и чисто, но, по правде говоря, я не знаю, достаточно ли в их ароматном растворе алкоголя, чтобы убить возбудителя чумы, и есть ли от него хоть какой-то толк. Господин Мицос, хозяин аптеки «Пелагос», состоит в Карантинном комитете, и те отели, что покупают дезинфицирующий раствор у него (по приемлемой цене), получают от комитета послабления.
– А есть у вас медный купорос?
– У нас его называют глаз-камнем… Я за день могу собрать по другим аптекам столько, сколько будет нужно его превосходительству для приготовления раствора. Однако не думаю, что с началом карантина нам удастся обеспечить бесперебойные поставки.
Глава 8
Бонковский-паша был под сильным впечатлением от того, насколько хорошо аптекарь Никифорос знает, где на острове можно найти те или иные средства и материалы.
– Одного аптекаря Мицоса в Карантинном комитете недостаточно, – рассудил он, – туда обязательно нужно включить и вас.
– Ваше любезное предложение – большая честь для меня, – откликнулся Никифорос. – Я очень люблю Мингер. Но я терпеть не могу этих консулов, которые только и умеют, что продавать билеты на пассажирские пароходы, заниматься контрабандой да надувать друг друга. Да и не консулы все они на самом деле, а вице-консулы. Кроме того, пока господин губернатор не перестанет покрывать всех этих шейхов, обеспечивать соблюдение карантина будет весьма непросто.
– Кто из шейхов, настроенных против карантина, самый непримиримый?
– Нам, грекам, не пристало лезть в дела мусульман. Но ведь мы с ними на этом острове словно на одном корабле. Чума не будет разбираться, кто мусульманин, кто христианин, ее стрелы будут поражать всех. И если мусульмане не согласятся соблюдать карантин, умирать станут не только они, но и христиане.
Желая намекнуть, что ему уже пора откланяться, Бонковский-паша встал со стула и принялся изучать витрину, в которой были выставлены снадобья на основе розовой воды.
– Из всех наших товаров самым большим спросом по-прежнему пользуются «La Rose du Minguère»[53] и «La Rose du Levant»![54] – сообщил Никифорос, открыл витрину и вручил Бонковскому изящный флакон и среднего размера стеклянную баночку. – «La Rose du Minguère» – крем для рук, а «La Rose du Levant» – розовая вода самого высшего сорта. Помните, паша, как однажды вечером мы с вами придумали эти названия? Двадцать с лишним лет назад дело было.
Бонковский и вправду вспомнил тот стамбульский вечер, и на губах его показалась грустная улыбка. Два совсем еще молодых человека, неожиданно получившие концессию от султана, сидели в задней комнате аптеки Никифороса, пили ракы[55] и строили планы разбогатеть. Первым делом, решили они, нужно наладить выпуск розовой воды в бутылках, а потом – крема на ее основе. Да, 1880-е годы были золотым временем для specialités pharmaceutiques[56], как это называют европейцы. Люди перестали ходить в пропахшие травами, пестрящие яркими цветами зелейные лавки, и рынок оказался внезапно захвачен аптеками современного типа, где среди выкрашенных в стерильный, белый цвет стен холодно поблескивали стеклами деревянные витрины и где вам могли приготовить лекарство по рецепту. В эти аптеки стали поставлять из-за границы средства от мозолей, лекарства для желудка, краску для волос и бороды, зубную пасту, заживляющие мази – всё в красивых баночках и бутылочках. В некоторых стамбульских и измирских аптеках даже можно было купить одеколон и послабляющую минеральную воду из Европы. В те же годы некоторые сообразительные аптекари стали предлагать местные аналоги этих средств. Вот и Бонковский-бей создал небольшую компанию для производства слабительной минералки и «шипучей фруктовой воды». Тогда же он узнал, что упаковку, даже для товаров местного производства, – бутылки, крышечки, красивые коробочки и этикетки – заказывают в Европе, по большей части в Париже. А там все стоит денег, в том числе и рисунок для этикетки. Поэтому Бонковский решил обратиться к знакомому художнику Осгану Калемджияну.