После поражения в Балканской войне правительство партии «Свобода и согласие»[172] было свергнуто младотурками. Многие подробности этого государственного переворота, получившего в народе название «Штурм Баб-ы Али», заставляют вспомнить события периода «карантинных правительств» в Арказе. Военные и ражие сторонники младотурок из числа гражданских ворвались посреди бела дня в зал, где шло заседание правительства, убили одного из министров, а остальных принудили подать в отставку. Главный организатор переворота, «герой свободы» Энвер-бей в скором времени стал пашой и женился на внучке султана Абдул-Меджида Наджийе-султан.
Через пять месяцев новый великий визирь Махмуд Шевкет-паша (тот самый, что командовал «Армией действия», свергшей Абдул-Хамида) был застрелен на улице Диван-Йолу, когда его открытый автомобиль застрял в пробке. Изрешеченная пулями, не защищенная даже подобием брони машина сегодня выставлена в Военном музее в Харбийе[173] вместе с револьвером пойманного и повешенного убийцы. Об этих экспонатах мне поведал писатель Орхан Памук, большой любитель истории, который в 1980-е годы, по его словам, раз в неделю обязательно посещал Военный музей, расположенный в пяти минутах ходьбы от его дома в Нишанташи.
Осенью 1913 года доктору Нури передали, что в больницу «Тунва» намерен прийти и поговорить с ним высокопоставленный чиновник английской колониальной администрации. Доктор полагал, что речь пойдет о проблемах гонконгской канализации или еще о чем-нибудь в этом роде, но выяснилось, что светловолосый зеленоглазый англичанин желает обсудить итоги Балканской войны.
Османская империя потеряла последние владения на Балканском полуострове, который держала в своих руках четыре сотни лет. Восстали албанцы. Албанское движение за независимость не столько было направлено против Османов, сколько являлось своего рода подготовкой к борьбе с великими державами, которые могли явиться тем на смену. И в самом деле, европейские государства выразили желание создать «независимую» Албанию, которой намеревались управлять сами. (Никто уже не сомневался, что Османская империя доживает последние дни. Вопрос заключался в том, как разделить ее земли между крупными и мелкими соседями.) Было решено, что Албанией должен руководить совет, состоящий из представителей шести стран, а главой нового государства станет князь, выбранный великими державами из числа европейских принцев.
«Каждая держава желает, чтобы именно ее представитель стал албанским князем», – посетовал английский колониальный чиновник. Некоторые албанцы, считая, что англичане – самые надежные покровители, даже хотели пригласить на трон сына королевы Виктории Артура, герцога Коннаутского, генерал-губернатора Канады. Немцы предлагали кандидатуру представителя династии Гогенцоллернов. Среди других претендентов были принц из Румынии и паша из Египта, пытавшийся с помощью поддельных документов доказать, что он родственник хедива и имеет албанские корни.
Доктор Нури уже догадывался, к чему клонит собеседник, но все же осведомился, зачем тот обо всем этом рассказывает.
Однако колониальный чиновник изложил еще не все факты. Министр иностранных дел Османской империи Норадункян[174] заявил англичанам, что поскольку восемьдесят процентов населения Албании составляют мусульмане, то уместнее всего будет, если монархом этой страны станет родственник османского султана. Шехзаде, имевшие основания надеяться рано или поздно занять трон Османской империи, отказались от предложения младотурецкого правительства выставить свою кандидатуру на албанский престол. Даже те ленивые и глупые османские принцы, что находились в самом хвосте наследной очереди, воротили нос от лестного, казалось бы, предложения, по всей видимости следуя примеру родственников. (Одним из таких был композитор Бурханеддин-эфенди, любимый сын Абдул-Хамида, о котором мы упоминали в начале этой книги.) Тогда возникла идея сделать князем кого-нибудь из известных османских пашей албанского происхождения…
Немного помолчав, зеленоглазый англичанин напомнил, что у Соединенного Королевства нет особых интересов в Албании. Однако коли необходимо, чтобы князем этой новой прекрасной страны стал достойный мусульманин, который при этом не вызывал бы отторжения у Запада, то английское правительство предпочло бы видеть во главе Албании не какого-нибудь пустышку-шехзаде, а Пакизе-султан и доктора Нури. К тому же если это предложение будет принято, то и за эпидемиологическую обстановку в стране можно будет не волноваться.
Доктор Нури в ответ повторил сказанное двенадцатью годами ранее консулу Джорджу: в мусульманской стране потомство султана по женской линии не имеет никакого политического веса.
Но на Мингере, заметил английский чиновник, королева Пакизе преуспела в роли правительницы. Министерство иностранных дел Соединенного Королевства не сомневается, что и албанцы ее полюбят.
На Мингере были особые обстоятельства, возразил доктор Нури. Мы хотели довести до конца борьбу с чумой.
Высокопоставленный английский чиновник уточнил, что официально он пока ничего доктору Нури и Пакизе-султан не предлагает. Для того чтобы английское правительство официально направило им такое предложение, они должны выказать готовность отправиться в Албанию.
Письмо, в котором Пакизе-султан пересказывает этот разговор, – последнее из отправленных сестре и потому привлекает особое внимание. Из него становится понятно, что поначалу предложение британцев показалось Пакизе-султан небезынтересным; вместе с мужем и детьми она полушутя-полусерьезно обсуждала, не стать ли ей, в самом деле, албанской княгиней. А что думает на сей счет сестрица Хатидже? Нам кажется, этот вопрос выдает не столько желание похвастаться, сколько тревогу о том, «что скажет Стамбул». Далее Пакизе-султан пишет, что не знает албанского языка и не хочет повторять прежних ошибок.
И все же, в очередной раз выбравшись в библиотеку, она нашла в недавно доставленной из Нью-Йорка Британской энциклопедии (издания 1911 года) две посвященные Албании коротенькие статьи, из которых узнала, что страна эта расположена не на острове, обладает гористым рельефом, а живут в ней, по данным древнегреческого географа и историка Страбона, крепкие люди высокого роста, отличающиеся крайней честностью. Кроме того, энциклопедия указывала, что Албания входит в состав Османской империи. Вот бы попасть туда!
Дочь Пакизе-султан Мелике, которой было тогда семь лет, вспоминала впоследствии, что мать постоянно шутила на тему албанского престола, не забывая, впрочем, управляться с домашними делами и отчитывать служанку за лень. Супруги не успели еще прийти к решению, когда узнали из газет, что албанским князем стал немецкий принц Вильгельм. (Через полгода он будет свергнут восставшими мусульманами.) Так что эта увлекательная мечта занимала их недолгое время.
Нам в точности не известно, почему Пакизе-султан не писала больше своей сестре, но можно предположить, что по какой-то причине она утратила доверие к Хатидже-султан, которая второй раз вышла замуж, жила с новым мужем все в том же ялы и родила одного за другим двух детей. Может быть, еще одно-два письма не дошли до адресата, затерялись где-то по дороге.
Через год началась Первая мировая война, и оказалось, что супруги с двумя детьми пребывают на вражеской территории. По всей видимости, в конце того года они получили английские паспорта. Колониальным властям хотелось, чтобы их почетные османские гости чувствовали себя спокойно.
Всю войну Пакизе-султан и доктор Нури с детьми провели в Гонконге; их связи со стамбульскими придворными кругами оказались окончательно разорваны. В конце войны, когда войска Антанты заняли Стамбул, супруги не вернулись туда – то ли англичане не пустили, то ли удержали на месте собственные опасения и чувство вины. Во всяком случае, им не хотелось выглядеть в оккупированном городе сторонниками победителей. (Именно такую репутацию приобрела в глазах стамбульцев Фехиме-султан, которая устраивала в своем ялы приемы для английских офицеров.) С другой стороны, они всегда держали в голове возможность забрать из банка накопившееся жалованье доктора Нури, отправиться в Стамбул и поселиться в Ортакёе, во все еще принадлежавшем им ялы.
Броненосцы держав-победительниц – Великобритании, Франции, Италии и Греции – вошли в Босфор в ноябре 1918 года и встали на якорь напротив стамбульских дворцов. Шестисотлетняя Османская империя, растеряв все земли и острова, в конце концов сдала свою столицу и прекратила существование. Напротив дворца Чыраган, где Пакизе-султан провела столько лет, стоял огромный английский броненосец «Центурион». На фотографиях, запечатлевших самые горькие для стамбульских мусульман дни, небо всегда закрыто черными тучами. «Случайно ли это?» – спрашивала я себя, листая турецкие школьные учебники истории. Последний османский султан, перед чьим окном красовались боевые корабли великих держав, был теперь заперт в своем дворце, точно так же как когда-то Мурад V, его старший брат. В 1922 году, после того как армия Мустафы Кемаля[175] прогнала из Западной Анатолии греческие войска, последний султан поднялся на борт английского броненосца и покинул Стамбул.
В 1923 году была провозглашена Турецкая Республика, затем отменен халифат, а в марте 1924 года всех представителей Османской династии лишили гражданства и в трехдневный срок выдворили за пределы страны. Сто пятьдесят шесть человек, самые привилегированные, окружавшие трон обитатели сказочного мира стамбульских дворцов, были вырваны из привычной жизни, посажены на поезд и отправлены в ссылку искать себе пристанище где-то на Западе. Они были обязаны в кратчайшие сроки продать свое движимое и недвижимое имущество, оставшееся на территории Турции; пересекать границы страны, даже транзитом, им было запрещено. Все это относилось и к Пакизе-султан с ее супругом, так что мечта о возвращении в Стамбул стала для них еще более несбыточной, чем раньше.