[98] и его родственники для размещения паломников, являются настоящими рассадниками заразы. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что он описывает все эти мерзости человеку, которого совсем недавно считал их причиной, и теперь смотрит на него так, будто перед ним единственный, в чьей власти их устранить. Он хотел изложить еще два вопроса, требовавшие немедленного вмешательства, но султан прервал его.
«Я слышал много похвал в ваш адрес, – промолвил его величество, опора Вселенной, так, словно все только что описанные ужасы имели значение лишь потому, что послужили султану поводом выразить молодому врачу свое одобрение. – Теперь расскажите мне все, что знаете о микробах».
И молодой врач заговорил о том, что микробы повинны во всех болезнях. Зная, что султан платит большие деньги приглашенным в Стамбул французским специалистам и весьма гордится созданной по его приказу бактериологической лабораторией в Нишанташи, доктор не преминул добавить, что лаборатория эта – лучшая во всем мире, если не считать парижской. На губах Абдул-Хамида появилась легкая самодовольная улыбка. «Доктора Шантемесс и Николь, которые дают там уроки, очень многому научили и своих студентов, и всех врачей», – продолжал доктор Нури. Ему было известно, что султан очень интересуется последними открытиями и достижениями медицинской науки, что три дня назад ему читали переведенную с французского книгу о заразных болезнях и некоторые места Абдул-Хамид велел перечитать еще раз. Поэтому доктор Нури сказал вот еще что: «Ваше величество, нет сомнений, что причиной таких болезней, как холера, желтая лихорадка и проказа, служит воздействие микробов, или бактерий. Однако теперь ученым понятно: для борьбы с эпидемиями мало одной лишь бактериологии. – Ему казалось, что он произнес это слово с настоящим французским прононсом. – Англичане создали для этого особую науку об эпидемиях – эпидемиологию».
Увидев, что султан внимательно и заинтересованно его слушает, а Тахсин-паша ничем не выражает недовольства, доктор Нури приступил к рассказу о том, как возникла эпидемиология. Произошло это, по его словам, сорок пять лет назад, во время эпидемии холеры, охватившей Лондон. Пока все врачи обходили улицу за улицей, пытаясь обносить санитарным кордоном дома больных и сжигать вещи умерших, один их коллега решил сделать кое-что другое – нанести все данные, поступающие из города, на большую карту Лондона. «Вскоре благодаря этим зеленым значкам стало понятно, что холера чаще встречается в домах, расположенных рядом с большими водозаборными колонками. Карта показывала, что если на одной улице холера распространилась широко, то на другой, населенной рабочими пивоваренного завода, ничего не случилось. Доктора начали исследовать этот вопрос, и выяснилось, что рабочие не брали воду из общественной колонки, а пили ту, что была на заводе, к тому же кипяченую. Так и было доказано, что холерой заболевают не от сырого и грязного воздуха или от миазмов канализации, как считалось ранее, и даже не от воды из частных колодцев, а именно от грязи, попавшей в городской водопровод, а оттуда – в водозаборные колонки. Таким образом, ваше величество, получается, что врач-эпидемиолог раскрыл тайну распространения холеры, не осматривая пациентов и пытаясь их вылечить, а сидя за столом у себя дома и глядя на карту!»
«В точности как Шерлок Холмс!» – проговорил никуда не выходивший из дворца султан.
Эти слова, очень важные для нашей истории, Абдул-Хамид, разумеется, произнес под влиянием прочитанных ему детективных романов. «Действовать как Шерлок Холмс» для него, в первую очередь, значило разгадывать сложные головоломки, находясь вдалеке от событий, сидя за столом и логически размышляя.
Сразу после того, как его величество изрек эти важные слова, с ним заговорил Тахсин-паша, а доктору Нури было объявлено, что аудиенция закончена. Так фраза о Шерлоке Холмсе наполнилась новым и особенным смыслом. Доктор Нури, пятясь спиной вперед и приложив в знак почтения руки ко лбу (как подсказал ему внутренний голос), вышел из султанских покоев. Он еще долго оставался под впечатлением от этой встречи.
Что имел в виду Абдул-Хамид, когда сказал: «В точности как Шерлок Холмс»? В первые дни после свадьбы дамат Нури и Пакизе-султан не смогли найти времени, чтобы поразмышлять над этими важными словами. Возможно, султан просто отпустил колкость в адрес будущего мужа племянницы, имея в виду, что один из переводчиков детективных романов должен был взять в жены ее сестру и породниться с доктором Нури.
Уже в Арказе, отправленный бороться с эпидемией и искать убийцу главного санитарного инспектора, дамат Нури часто вспоминал слова Абдул-Хамида. Надо было полагать, что султану угодно, чтобы убийство столь ценимого им Бонковского-паши раскрыли методом Шерлока Холмса. Насчет подспудного смысла слов «как Шерлок Холмс» доктору Нури много раз пришлось спорить с губернатором – как применительно к делу об убийстве Бонковского, так и в более общем смысле, как о способе умозрительных рассуждений, подразумевающем в то же время и вполне реальную деятельность. Доктор Нури все хотел убедить Сами-пашу, что избранный губернатором путь раскрытия преступления неверен, применяемый им «метод» ошибочен. Один из арестованных вместе с Рамизом под пытками признался в убийстве Бонковского. Подозреваемого били палками, пытали клещами, мучили бессонницей, пока он, убежденный, что смерть близка, не оговорил себя, как сделали бы многие на его месте, и не сказал, что действовал по приказу Рамиза. Своим признанием он надеялся добыть себе помилование, но, даже если бы ему и не обещали от имени губернатора сохранить жизнь (на самом деле Сами-паша знать не знал и ведать не ведал об этом обещании, придуманном заплечных дел мастером), несчастный был так измучен и истерзан, что признался бы даже в том, что это он ходил по ночным улицам и заражал чумой дворы мечетей, общественные источники, стены, гробницы святых и, разумеется, дверные колотушки.
В первых письмах Пакизе-султан пишет о Сами-паше чуть насмешливо, иронизируя над его деловитым видом и склонностью к излишнему пафосу, но в то же время чувствуется, что она уважает губернатора за трудолюбие, талант государственного деятеля и ответственность. Однако с каждым днем дамат Нури все больше опасался, что губернатор самоуправно, не посоветовавшись со Стамбулом, казнит Рамиза и его приспешников, тем самым превратив шейха Хамдуллаха в заклятого врага властей и карантина.
В 1901 году законодательство Османской империи, постепенно европеизирующейся под влиянием великих держав, предусматривало, что всякий смертный приговор на ее территории должен утверждать стамбульский Верховный суд. Однако у этого правила было множество исключений; например, оно не действовало во время войны и мятежей, а также в случае невозможности установить связь со столицей. Поскольку армии империи все время где-нибудь да воевали, а восстания национальных меньшинств не прекращались, у губернаторов, можно сказать, вошло в привычку, не спросив дозволения у Стамбула, без долгих разбирательств вешать кого-нибудь, дабы устрашить подвластное население. Некоторые губернаторы, подозревая, что Стамбул не даст разрешения на казнь, приводили ее в исполнение внезапно, под покровом ночи, и потом Верховный суд вынужден был утверждать расправу задним числом, чтобы не создавалось впечатления, будто у властей есть две разные точки зрения на один вопрос. Так казнили очень многих греческих, сербских, армянских и болгарских повстанцев (до арабов и курдов очередь еще не дошла), анархистов и разбойников, и потому Абдул-Хамиду нередко приходилось успокаивать английских и французских послов, донимавших его речами о правах человека и меньшинств, о свободе мысли и реформе законодательства, уверяя их, что он не одобряет подобного беззакония и жестокости и немедленно снимет провинившегося губернатора с поста. На самом же деле он предпочитал, чтобы смертные приговоры приводили в исполнение именно так, не спрашивая Стамбул.
В вилайетах на окраинах империи, где османская бюрократия и армия представляли собой этническое меньшинство, казнили тихо и без зрителей, в тюремных дворах или в гарнизонах, и лишь затем сообщали о казни населению и местным шишкам. Но сейчас Сами-паша (очевидно, воодушевленный тем, что мусульмане на острове были в большинстве) задумал поставить три виселицы прямо на главной площади города. Многие обращали внимание на то, что первыми повешенными на острове должны были стать приверженцы ислама. Всякий раз, услышав о том, что губернатор распорядился построить для консулов особое возвышение, откуда они смогут наблюдать за казнью, доктор Нури снова принимался говорить Сами-паше, что тот совершает ошибку.
«Ну сами подумайте, – ответил однажды губернатор с насмешливой улыбкой. – Весь город знает, что мы поймали убийцу Бонковского-паши. И если мы теперь, оглядываясь на английского сыщика Шерлока Холмса, выпустим этого человека на свободу, кто станет после такого слушаться губернатора и подчиняться карантинным запретам? Да их всерьез никто больше принимать не будет!»
Глава 26
На набережной в последний вечер перед введением карантина для кораблей было такое столпотворение, что магазины и лавки на Стамбульском проспекте не закрывались до полуночи. Некоторые историки утверждают, будто в этой толпе впервые зародился «дух мингерского единства», но это следует признать необоснованным преувеличением. Если верить Пакизе-султан, тем вечером на набережной, напротив, царили растерянность и тревога. Греки и образованные мусульмане в глубине души уже понимали, что остров находится на грани катастрофы.
Но были и те, кого в силу неразвитого воображения страх не брал. По мнению Пакизе-султан, которая двадцать один год пыталась представить себе мир за стенами дворца, эти люди не обладали даром рисовать мысленно, сцена за сценой, картину будущего, хоть радостного, хоть печального. Беседуя о такого рода высоких материях, супруги порой подходили к окну и смотрели на толпы, что запрудили набережную и ведущие к морю улицы. Здесь были не только желающие сбежать с острова. Гораздо больше набиралось тех, кто, предчувствуя масштаб грядущей катастрофы, просто не смог усидеть дома.