«Вы только посмотрите на них! – сказал губернатор доктору Нури, когда они в очередной раз встретились в кабинете Сами-паши. – Нет, воля ваша, но я, увы, окончательно утвердился в мысли, что их можно в чем-то убедить только языком силы».
В этот вечер остров разделился надвое: на тех, кто его покидал, и тех, кто оставался. Казалось, что остающиеся, будь то греки или мусульмане, и есть настоящие местные жители, а остальные – чужаки, убегающие к себе домой.
Сами-паша пригласил дамата Нури и его охранника колагасы в свое бронированное ландо, и все трое отправились в порт. Поначалу они собирались лишь поближе оглядеть встревоженную толпу на набережной, чтобы лучше разобраться в происходящем.
Богатые греческие семейства из кварталов Ора и Хрисополитисса уехали с острова (это можно было понять по затворенным ставням). И торговцы мрамором Алдони, и Мимияносы, владельцы земельных угодий на севере острова, известные филантропы, помогавшие деньгами, помимо всего прочего, больнице и школам. С проспекта Хамидийе ландо и следующая за ним стража свернули в сторону таможни. У дверей пароходных агентств стояли очереди, в порту и на прилегающих улицах царило тревожное возбуждение, но в «европейских» кафе при отелях по-прежнему сидели посетители и читали старые газеты. Самая большая из аптек Арказа «Пелагос» была закрыта, поскольку не могла удовлетворить выросший спрос, а ее владелец Мицос не желал вступать в пререкания с разгневанными покупателями. На входе в отели «Сплендид палас» и «Левант» небритых людей в шляпах и господ в фесках по-прежнему обрызгивали из пульверизаторов. То же самое происходило у дверей магазина «Bazaar du Îsle», торгующего мебелью, шоколадом и сигаретами из Марселя и Измира, а также дорогого ресторана «Стамбул». В кварталах подальше от порта было тихо. Одни не стали открывать свои лавки, другие закрыли дома́ и сбежали.
Люди, замыслившие запереться у себя дома или спрятаться где-нибудь в дальнем уголке острова, бросились скупать сухари, муку, горох, чечевицу, фасоль и все, что попадется под руку, к удовольствию лавочников. Губернатор знал, что многие бакалейщики и пекари припрятали свой товар, отчего цены на неприпрятанное немедленно выросли. Поговорили немного о том, что пока это нельзя назвать спекуляцией, но через некоторое время спекулянты непременно появятся. Вид закрытых школ более чего-либо иного усиливал ощущение тревоги. Губернатор слышал, что возросло число беспризорных детей-мусульман, чьи родители умерли от чумы. Когда ландо медленно взбиралось по крутому подъему, вдруг послышалась музыка: кто-то играл на фортепиано Шопена; за окошками экипажа возникали и пропадали распускающиеся мингерские розы, цикламены, пахнущий плесенью и соснами плющ.
За пять лет своего правления губернатор никогда еще не видел город таким печальным. В эти весенние дни, когда распускаются цветы на апельсиновых деревьях, когда воздух напоен запахом жимолости, липы и роз, когда повсюду вдруг появляются птицы, пчелы и всякие букашки, а на крышах торопливо спариваются чайки, в городе всегда царило оживленное веселье, на смену которому сейчас пришли тишина и страх. На перекрестках, где раньше сидели безработные и бездельники, отпуская шуточки в адрес прохожих; в кафе, где прилично одетые господа, пересмеиваясь, обменивались последними новостями и слухами; на тротуарах, где греческие мадам или их слуги гуляли с одетыми в матроски детьми; в двух парках европейского стиля (Хамидийе и Дю Левант), разбитых по распоряжению губернатора, – везде было пусто, ни души. Пока ландо медленно катило по внутренним кварталам города, трое его пассажиров долго и обстоятельно беседовали на самые разные темы, от мер по борьбе со спекулянтами до обеспечения надежности зон изоляции. Перед властями стояло много важных задач: нужно было подыскать пристанище для детей, оставшихся сиротами, найти управу на воров, залезающих в оставленные дома; укомплектовать отряд колагасы достаточным количеством добровольцев и выяснить, что́ так разозлило французского консула. Требовалось обязательно осмотреть все дома, заменить исписанные турецкими и греческими ругательствами объявления о карантине, обеспечить немедленное сожжение собранных дохлых крыс за зданием городской управы, начать проводить перед пятничными и другими многолюдными намазами дезинфекцию входов в сами мечети, а не в их дворы и еще хорошо было бы уволить особо грубых пожарных, на которых потоком шли жалобы.
Но в тот день самой большой угрозой были беспорядки, которые могли начаться в толпе людей, охваченных желанием покинуть остров на одном из последних до карантина пароходов. Сегодня мы понимаем, что страх собравшихся на набережной был оправдан. В 1901 году, задолго до изобретения антибиотиков, самым правильным решением перед лицом приближающейся эпидемии чумы было бегство. Однако этот правильный подход в сочетании с бешеным спросом на билеты пароходных агентств породил в людях небывалый эгоизм. «Каждый сам за себя!» – такое умонастроение овладело ими.
Представители крупных пароходных компаний, будучи одновременно консулами, входили в Карантинный комитет и исключительно из своих корыстных интересов, хотя и прикрываясь заботой о людях, смогли оттянуть введение карантина на сутки. Таким образом они выиграли несколько очень важных часов, позволивших им вызвать дополнительные корабли и хорошенько набить карманы. «Мессажери маритим», «Ллойд», «Хидивийе», русская транспортная компания и другие крупные и мелкие агентства разослали телеграммы в ближайшие порты, требуя организовать дополнительные рейсы, причем некоторые сразу после этого, не дожидаясь ответа, объявили, что эти рейсы состоятся, и начали продавать на них билеты. Но крупным транспортным компаниям на самом деле не очень-то хотелось, чтобы их корабли попали в карантин близ охваченного чумой острова и удостоились в связи с этим упоминания в газетах.
Некоторые мингерцы дожидались пароходов у себя дома. Другие же всем семейством располагались на набережной и не двигались с места. Две греческие семьи, нисколько не сомневающиеся, что купленные билеты позволят им добраться в Салоники к родственникам, заперли свои дома в Оре и Флизвосе, погрузили на телегу мебель, одежду, одеяла, мешки с грецкими орехами и прочие вещи, необходимые для того, чтобы достойно провести лето; приехав в порт и узнав, что их рейс «задерживается», они не стали возвращаться в свои закрытые дома, а разместились в новом парке, который по распоряжению губернатора был разбит рядом с таможней, и принялись ждать.
Перед причалами, от которых к стоящим на внешнем рейде кораблям отправлялись лодки, выстроилась очередь из людей с сундуками и чемоданами. Лодочники и грузчики в надежде на бакшиш заверяли их, что вот уже совсем скоро пароходы дополнительных рейсов покажутся из-за крепости. Некоторые из желающих уплыть сидели в кофейнях на набережной, другие всё думали о своих покинутых домах и порой посылали туда горничную, чтобы забрала какой-нибудь забытый второпях чайник. Были в толпе и такие глупцы, что упрямо ходили из агентства в агентство в поисках билетов. Кое-кто на всякий случай купил по билету в каждом агентстве.
На самом деле, если не брать в расчет богатых образованных греков, значительная часть жителей острова никуда бежать не собиралась. Большинство мусульман, даже те немногие, кто знал, как заразна чума, не тронулись с места. Насколько справедливо было бы сегодня, через сто шестнадцать лет, объяснять это нехваткой денег или возможностей, безразличием, фатализмом, бесстрашием, причинами религиозного и культурного характера? Мы пишем книгу не для того, чтобы «объяснить» это интересное явление, но скажем, что с острова уезжали те весьма немногие мусульмане, у которых имелись деловые связи, дома́ или родственники в Стамбуле либо Измире. И если люди не бежали с острова, то главным образом потому, что просто не знали, какая ужасная катастрофа (которую мы опишем здесь, строго следуя фактам) на них надвигается, и не думали о ней. Именно эта скудость их воображения и сделала катастрофу неизбежной, направила историю по известному нам, а не какому-либо иному пути.
На узеньких улочках Старого рынка больше не было лотков старьевщиков и зеленщиков. В квартале Татлысу детвора еще играла на улицах, хотя уже смеркалось. На улице за текке Бекташи запах лип смешивался с запахом падали. Патрули, которые по особому распоряжению губернатора были отправлены следить, чтобы мародеры не залезали в оставленные дома, исправно выполняли свою работу. Когда ландо проезжало мимо греческой школы, направляясь к набережной, колагасы рассказал губернатору, что начал ставить под ружье солдат Карантинного отряда. Пока еще было сделано слишком мало, но губернатор все равно выразил желание приехать в гарнизон, посмотреть своими глазами на новобранцев и показать всем, какое большое значение он придает этому новому воинскому подразделению.
Человек может убедить себя в том, что худшее уже позади, что любая эпидемия рано или поздно затухает, что если он спрячется в укромном уголке, где его никто не увидит, и будет сидеть там тихо, не показывая носа наружу, то с ним ничего не случится. Из опубликованных впоследствии воспоминаний нам известно, что некоторые горожане бежали из Арказа на север острова, не имея там ни родственников, ни знакомых. Крестьяне не пускали их в свои деревни, боясь, что беглецы принесут с собой чуму, и получившие отказ – а также те, кто и не пытался искать убежища в деревнях, – уходили в горы, на холмы и в леса и жили там на манер Робинзона Крузо.
Рейсовый пароход «Багдад» пришел по расписанию. Он был рассчитан на пятьсот пассажиров, но взял на борт ровно в два с половиной раза больше – тысячу двести пятьдесят. Из следующих пяти кораблей, прибытие которых ожидалось, не пришел ни один – говорили, что они еще в пути. При этом к острову приблизилось неизвестно какой компании принадлежащее судно, однако встало оно на якорь довольно далеко от берега. Ландо по приказу губернатора выехало на проспект Хамидийе и остановилось на углу площади. Сами-паша, прищурившись, пытался рассмотреть сквозь маленькое окошко, что происходит в гавани. К стоящему на якоре судну быстро приближалась наполненная сундуками и людьми лодка. Собравшиеся на берегу наблюдали за ней, что-то крича. Несмотря